Сергей Кумыш - Настя

Сергей Кумыш

Настя

Она куталась в книгу, как в теплую шаль. Открывала и на какое-то время отвлекалась от всего остального. Ей нравилось, находясь здесь и сейчас, впускать в свою жизнь нечто иное, дополнительное, незапланированное — едва приоткрыв обложку.

Раньше, в детстве, начиная что-нибудь читать, она пыталась поймать тот момент, когда слова становятся чем-то большим. Когда начинаешь видеть одновременно и саму книгу и то, что в ней происходит. Ей ни разу не удалось уловить этот переход. Так каждый из нас, засыпая, порой пытается понять, где заканчиваются мысли и начинаются сны. И, просыпаясь, понимает, что вновь потерпел поражение.

Со временем она оставила эти попытки, поняв, что они безрезультатны. Слова оставались просто словами до тех пор, пока она за ними следила. Чудо происходило, как только она теряла бдительность. И она решила довериться книгам, позволила им себя убаюкивать.

— Хорошие писатели, — говорила Настя, — не просто рассказывают истории. Они как бы дополняют твою память, делают ее более объемной. Ты начинаешь отчетливо помнить то, чего на самом деле никогда не было.

Ей нравились книги в мягких обложках. День ото дня они благородно старились, истрепывались по мере того, как Настя осваивала сюжет. Желтеющие страницы, загнутые уголки, рисунок на лицевой стороне, постепенно стирающийся от ее прикосновений. Прочитанное становилась частью Настиной жизни. Жизнь Насти каждодневно отражалась на облике книги, дополняя историю.

Роман, который она читала теперь, Настя купила исключительно из-за названия. Стивен Кинг, "Сердца в Атлантиде". Титул "короля ужасов" раньше всегда настораживал ее, он подразумевал, как ей казалось, нечто мрачное, отталкивающее и одновременно притягательное. Что-то из разряда цирковых уродцев.

В названии "Сердца в Атлантиде" ей почудилась скрытая нежность, ностальгическая грусть. И она купила роман, даже не взглянув на краткое описание. Как вскоре выяснилось, книга вполне оправдала ее ожидания.

С осторожностью и интересом она продвигалась дальше и дальше, ожидая, когда начнутся те самые "ужастики", за которые весь мир, вроде как, любит Стивена Кинга. Но вскоре стало понятно, что ужастиков не будет. Во всяком случае, ничего сверхъестественного. Реальность порой страшнее и страннее любых фантазий. А этот роман был реален до щекотливого, порой неловкого узнавания.

Первую часть Настя проглотила за полночи, просто не могла остановиться. Оторвавшись от книги, она с некоторым удивлением осмотрела свою комнату. На какой-то момент ей показалось, что все, что ее окружает, стало вдруг менее настоящим, чем то, о чем она только что читала. В квартире, кроме нее, никого не было. Собственно, было странно, что и она сама в этот момент находится здесь. Ведь только что, несколько мгновений назад, она была в Харвиче, выдуманном городке. Но выдуманной в эту минуту казалась именно ее квартира. В голове стоял гул голосов — одиннадцатилетних Бобби Гарфилда, Кэрол Гербер и Салл Джона. Хрипловатый баритон таинственного Теда Бротигена. Визгливые выкрики взбесившейся Лиз, мамы Бобби. Поверить в реальность вымышленного Харвича и его обитателей было нетрудно — они были даже слишком достоверны. А вот что теперь делать с ее кроватью, книжным шкафом, фотографиями, которые кажутся не более чем чьей-то выдумкой. Довольно нелепой выдумкой.

Озадаченная внезапным открытием, Настя отложила книгу, выключила свет и долгое время лежала в темноте. Квартира была абсолютно пустой, до обидного пустой. Ей буквально хотелось уловить хоть какое-то шевеление, пускай даже потустороннее, которое вернуло бы ее, каким бы странным это не показалось, к реальной жизни. Но в ее уши проникала только безразличная ко всему тишина.

На другой день, отправившись на работу, Настя нарочно не взяла книгу с собой. Даже для нее, опытной читательницы, ощущения, вызванные романом, оказались настолько новыми, что она просто не решилась продолжить чтение где-то еще, если даже собственная квартира, из желанного убежища, вдруг превратилась в некое подобие перевалочного пункта.

Но все это оказалось бесполезно. Книга не отпускала ее ни на минуту. Ни на что не похожий день длился и длился. Рассеявшаяся реальность никак не могла собраться в желаемое целое.

Когда за обедом подружки начали болтать о своей жизни, Настя еле остановилась вовремя, чуть не начав говорить о событиях, произошедших в Харвиче. Раньше она часто рассказывала им о книгах. Но с этой книгой все было иначе. Язык не поворачивался сказать, что она ее читает. Гораздо проще было поверить в то, что она сейчас читает про свой обед с подругами. Стоит немного отвести глаза, и она вновь окажется в лете тысяча девятьсот шестидесятого, а все остальные образы исчезнут.

— Что-то Настя сегодня все больше молчит, — услышала она голос одной из подруг. Голос был обращен к ней. Настя пожала плечами.

— Да нет, просто вас слушаю, — сказала она.

Может, я вас и слышу, но даже примерно не понимаю, о чем вы говорите, подумала она.

— Ну расскажи нам что-нибудь. С каким писателем у тебя сейчас роман? — произнес все тот же голос, последовали дружеские смешки.

Настя посмотрела на подруг, заглянула каждой в лицо. Одна, две, три и я четвертая, подумала она. Первая ела теплый салат с фасолью и шпинатом, вторая — "Цезарь", третья — фрукты со взбитыми сливками.

— Сейчас у меня временное затишье на этом фронте, — она попыталась пошутить, но, поняв, что, просто-напросто, врет, заметно смутилась.

— Да ладно, Настя. Когда ты бываешь рассеянной, это значит только одно — у тебя кто-то новенький на уме. Кто он?

— Уильям Голдинг, — снова соврала Настя. Хотя это была не совсем ложь. Бобби, главный герой первой части, читал "Повелителя мух", Настя хорошо знала эту книгу — чем не прикрытие.

— И о чем же эта?

Ну вот, опять. Определить, какая из трех подруг к ней обращалась, было невозможно. Как будто она просто бегло просматривала не самый удачный диалог, не вникая особо, кто именно говорит.

— О том, что быть ребенком не менее страшно, чем взрослым. А иногда — еще страшнее. Просто дети более выносливые, поэтому у них остаются силы на нечто большее, чем банальное выживание, — ответила Настя, обращаясь ко всем одновременно — на всякий случай. Как удачно, что старый Тед Бротиген подарил маленькому Бобби именно эту книгу.

Наконец обед закончился. Еще через какое-то время закончился рабочий день. Добравшись до дома, зайдя в квартиру и хлопнув входной дверью, Настя подумала, что этот звук очень напоминает звук захлопнувшейся книги. После такого хлопка, как правило, образы еще какое-то время стоят перед глазами, а потом рассеиваются, уступая место реальности. Сейчас Настя понимала, что все будет ровно наоборот. Она захлопнула реальность, как дурной роман. Теперь надо немного подождать, пока прожитый день осядет в памяти, а потом можно будет вернуться к привычному, понятному, осязаемому. В Атлантиду.

Приготовив себе поесть, Настя впервые в жизни по-настоящему поняла, что значит выражение "проглотить ужин", встречавшееся ей у нескольких писателей. И готовила и ела она в самой настоящей спешке. Помыв посуду и приняв душ, чуть ли не бегом бросилась к кровати, возле которой на тумбочке, рядом с включенной лампой, лежал роман.

Настя очутилась в студенческом городке Университета штата Мэн. Шел тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Разговоры про Вьетнам, карточные игры, первые зачатки движения хиппи — вот из чего состояла жизнь кампуса. Сперва Настя не понимала, что она там делает, но потом все стало ясно. Кэрол Гербер. Повзрослевшая подружка Бобби и Салл Джона теперь училась в этом университете. Здесь она познакомилась с парнем по имени Пит, от лица которого и велось повествование.

Когда Настя дошла до эпизода, в котором Кэрол показывает Питу фотографию, где они с Бобби и Салл Джоном стоят обнявшись, где им по-прежнему — и навсегда — одиннадцать лет, ей пришлось оторваться от книги, буквально силой отстранить ее от себя. Фотография, о которой говорилось в романе. Настя не просто хорошо себе ее представляла, не просто понимала, о чем речь. Она знала, что это за фотография, она ее хорошо помнила.

Но ведь этого не может быть, подумала Настя. Да, прочитав книгу, ты потом еще долго вспоминаешь героев и события, но… Она осмотрела комнату. А это все может быть? Все эти вещи, то, как они стоят, это ведь тоже не более, чем моя выдумка. Я решила их купить, придумала, как расставить. Что реальнее? Шкаф, о котором я могу только рассказывать, который никто не видел, потому что у меня почти не бывает гостей? Почему же я должна сомневаться в существовании фотографии, о которой рассказали мне. Настя и не сомневалась. Вот только она была уверена, что о фотографии ей не просто рассказали. Она ее видела. Она ее помнила гораздо более отчетливо, чем сегодняшний разговор за обедом.