А. Серов - Большая книга славянской мудрости

Храброму сердцу нет невозможного.

Марья Ивановна мучилась более всех. Будучи уверена, что я мог оправдаться, когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почитала себя виновницею моего несчастия. Она скрывала от всех свои слезы и страдания и между тем непрестанно думала о средствах, как бы меня спасти.

Однажды вечером батюшка сидел на диване, перевертывая листы Придворного календаря; но мысли его были далеко, и чтение не производило над ним обыкновенного своего действия. Он насвистывал старинный марш. Матушка молча вязала шерстяную фуфайку, и слезы изредка капали на ее работу. Вдруг Марья Ивановна, тут же сидевшая за работой, объявила, что необходимость ее заставляет ехать в Петербург и что она просит дать ей способ отправиться. Матушка очень огорчилась. „Зачем тебе в Петербург? – сказала она. – Неужто, Марья Ивановна, хочешь и ты нас покинуть?“ Марья Ивановна отвечала, что вся будущая судьба ее зависит от этого путешествия, что она едет искать покровительства и помощи у сильных людей как дочь человека, пострадавшего за свою верность».

А. Корзухин. Девичник, 1889. Проводили девичник шутихи-обрядницы. У каждой из них была особая роль, обрядовое назначение

Любовью отомкнуть оковы

С древних пор мужчины уходили воевать за свою землю, за своих жен и детей. И с древних пор жены оставались дожидаться ратников, со страхом и надеждой ожидая гонцов с вестями. Не всем суждено было вернуться, а поражение мужей, случалось, оборачивалось для их семей пленом, а то и гибелью.

Жена без мужа – вдовы хуже.

Но век за веком они любили, хранили верность и ждали, молились за жизни любимых и за их победы. И скольким воинам, попавшим в полон, эти слезные молитвы и беззаветная любовь помогали все выдержать, выстоять и вернуться домой! Ведь кто знает, как все обернулось бы, не жди их верные жены?

«Ярославнин голос слышится

На стене Путивля-города:

„Полечу я, – говорит она, —

По реке Дунаю зегзицей,

Омочу рукав бобровый мой

Во струях Каялы быстрыя,

Раны оботру кровавые

Я на теле друга милого!“

Ярославнин голос слышится

На стене Путивля-города:

„О ветрила, ветры буйные!

Вы к чему так сильно веете?

Вы бушуйте средь песков и вод,

Корабли носите по морю,

Но зачем мое веселие,

Как ковыль-траву, развеяли?

Быстротечный и преславный Днепр!

Принеси скорей назад ко мне

Моего супруга милого.

Я бы рано посылать к нему

Перестала слезы по морю!..“»

Молодец в кафтане, девка в сарафане

Русское женское платье сильно отличалось от того, что носили в Европе. Его особенностью была многослойность, основными элементами – рубаха и сарафан. Поверх сарафана при необходимости надевали душегрейку – короткую, в пояс курточку с длинным рукавом. Свободный крой не стеснял движений, натуральные материалы позволяли телу «дышать» в жару, а наслаивание тканей создавало воздушную прослойку, дополнительно согревающую зимой.

Повседневный костюм был максимально прост (6–7 предметов), праздничный мог насчитывать до 20 предметов одежды.

К. Маковский. За прялкой, 1890-е

Без мужа – как без головы, а без жены – как без ума

Спроси любого, кто главный сказочный герой? Наверняка, скажут: Иван-дурак. Но дурак-то он дурак, а женится всегда с умом! В какую бы беду ни попал, всегда жена выручит, с любой бедой справится, на любое лихо управу придумает.

И не потому ли так все время в сказках поворачивается, что славяне мужчин глупыми считали, будь они пахарями или царевичами. Но женщины всегда были ближе к природе, и за эту природную мудрость их издревле уважали и почитали.

«Говорит Василиса Премудрая:

– Иван-царевич! Припади к сырой земле – не слыхать ли погони?

Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

– Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего.

– Это сам царь скачет.

Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича – селезнем, а сама сделалась уткою.

Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень; ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было: что не разлетится сверху… вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего не смог сделать. Поскакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.

Долго ли, коротко ли, приехали они в тридесятое царство.

– Подожди меня в этом лесочке, – говорит Иван-царевич Василисе Премудрой, – я пойду доложусь наперед отцу, матери.

– Ты меня забудешь, Иван-царевич!

– Нет, не забуду.

– Нет, Иван-царевич, не говори, позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться!

Пришел Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его; на радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

Живет день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.

Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стали просвиры готовить; она взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

– Разгадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?

– А что будет? Съедим их – вот и все!

– Нет, не угадала!

Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно – и в ту ж минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна; сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать прочь.

Женщины без мужского общества блекнут, а мужчины без женского глупеют.

Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать и нашел ее у просвирни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери и стали все вместе жить да поживать да добра наживать».

Когда честь выше любви

Романтики говорят, что ради любви можно поступиться чем угодно. Но будет ли мужчина ценить женщину, которая ради него пожертвовала честью? Чувства могут быть сильны, но законы – не человеческие, а божеские – для того и даны, чтобы в минуты сомнений и смятения быть опорой и направлять нас. И потому понятие чести для женщины было священным не менее, чем для мужчины. Пусть нет любви, но держать данное перед алтарем слово и хранить верность – это и есть женская честь.

Где же рассудочность, там холодность, а холодные люди – нечего греха таить – не знают целомудрия.

«Она его не подымает

И, не сводя с него очей,

От жадных уст не отымает

Бесчувственной руки своей…

О чем теперь ее мечтанье?

Проходит долгое молчанье,

И тихо наконец она:

„Довольно; встаньте. Я должна

Вам объясниться откровенно.

Онегин, помните ль тот час,

Когда в саду, в аллее нас

Судьба свела, и так смиренно

Урок ваш выслушала я?

Сегодня очередь моя.

Онегин, я тогда моложе,

Я лучше, кажется, была,

И я любила вас; и что же?

Что в сердце вашем я нашла?

Какой ответ? одну суровость.

Не правда ль? Вам была не новость

Смиренной девочки любовь?

И нынче – Боже! – стынет кровь,

Как только вспомню взгляд холодный

И эту проповедь… Но вас

Я не виню: в тот страшный час

Вы поступили благородно,

Вы были правы предо мной:

Я благодарна всей душой…

<…>

Я плачу… если вашей Тани

Вы не забыли до сих пор,

То знайте: колкость вашей брани,

Холодный, строгий разговор,

Когда б в моей лишь было власти,

Я предпочла б обидной страсти

И этим письмам и слезам.

К моим младенческим мечтам

Тогда имели вы хоть жалость,

Хоть уважение к летам…

А нынче! – что к моим ногам

Вас привело? какая малость!

Как с вашим сердцем и умом

Быть чувства мелкого рабом?

<…>

А счастье было так возможно,

Так близко!.. Но судьба моя

Уж решена.

…Меня с слезами заклинаний

Молила мать; для бедной Тани

Все были жребии равны…

Я вышла замуж. Вы должны,

Я вас прошу, меня оставить;

Я знаю: в вашем сердце есть

И гордость, и прямая честь.

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна“».

Мать – творит, она охраняет, и говорить при ней о разрушении – значит говорить против нее. Мать – всегда против смерти.