А. Серов - Большая книга славянской мудрости

И зачал он перед ними действовать.

Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле – и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку – и извлек огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец развел огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже на мысль: не дать ли и тунеядцу частичку?

Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду, а думали: вот как оно хорошо быть генералами – нигде не пропадешь!

– Довольны ли вы, господа генералы? – спрашивал между тем мужичина-лежебок.

Чем легче и вольнее живется на свете какому-нибудь народу, тем сильнее он любит свою родину.

– Довольны, любезный друг, видим твое усердие! – отвечали генералы.

– Не позволите ли теперь отдохнуть?

– Отдохни, дружок, только свей прежде веревочку.

Набрал сейчас мужичина дикой конопли, размочил в воде, поколотил, помял – и к вечеру веревка была готова. Этою веревкою генералы привязали мужичину к дереву, чтоб не убег, а сами легли спать».

Только добрый и талантливый народ может сохранить величавое спокойствие духа и юмор в любых, и самых трудных, обстоятельствах. Пословицы, поговорки, прибаутки, рождаясь в недрах народных масс, говорят о здоровом, могучем организме.

Не говори «гоп!», пока не перепрыгнешь

Мы с детства слышим истории о могучих богатырях, великих мудрецах, необыкновенных силачах и сказочных красавицах. Со временем человек привыкает отделять сказку от были, ни один взрослый не станет поднимать многотонную скалу, скакать верхом три дня и три ночи или рубить в одиночку просеку в непроходимом лесу. Но ведь так хочется прославить свое имя! И есть люди, которые, стремясь к славе, бахвалятся, обещая сделать то, что им не под силу. Но помни, такое хвастовство не принесет счастья, «наградой» тебе будет только стыд!

«Синица на море пустилась:

Она хвалилась,

Что хочет море сжечь.

Расславилась тотчас о том по свету речь.

Страх обнял жителей Нептуновой столицы;

Летят стадами птицы;

А звери из лесов сбегаются смотреть,

Как будет Океан и жарко ли гореть.

И даже, говорят, на слух молвы крылатой

Охотники таскаться по пирам

Из первых с ложками явились к берегам,

Чтоб похлебать ухи такой богатой,

Какой-де откупщик, и самый тароватый,

Не давывал секретарям.

Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд – даже самый грубый – возвышается до творчества.

Толпятся: чуду всяк заранее дивится,

Молчит и, на море глаза уставя, ждет;

Лишь изредка иной шепнет:

„Вот закипит, вот тотчас загорится!“

Не тут-то: море не горит.

Кипит ли хоть? – и не кипит.

И чем же кончились затеи величавы?

Синица со стыдом всвояси уплыла;

Наделала Синица славы,

А моря не зажгла.

Примолвить к речи здесь годится,

Но ничьего не трогая лица:

Что делом, не сведя конца,

Не надобно хвалиться

В. Васнецов. Баян, 1910. Вещий Баян слагал песни и сказания о деяниях князей

Нет защиты лучше верности

Как часто люди путают вещи, которые, казалось бы, спутать невозможно. Достоин ли презрения человек, рабски пресмыкающийся перед тем, кто судьбой поставлен выше него? Возможно. Ведь настоящий раб – это не тот, кто не имеет свободы, это человек, не имеющий собственной воли, преклоняющийся перед силой и вряд ли способный принимать решения и совершать поступки.

И как часто крепостных на Руси воспринимали именно такими – не только бесправными, но и безвольными рабами. А ведь русские писатели не раз и не два обращались к образу крепостного, искренне верного и преданного, служащего не за страх, а за совесть. И верность такого слуги, готового пожертвовать даже своей жизнью, – лучшая защита от любых напастей.

«На другой день я проснулся с головною болью, смутно припоминая себе вчерашние происшествия. <…>

Мне было стыдно. <…> Но Савельича мудрено было унять, когда, бывало, примется за проповедь. „Вот видишь ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен… Выпей-ка огуречного рассолу с медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?“

В это время мальчик вошел и подал мне записку от И. И. Зурина. Я развернул ее и прочел следующие строки:

„Любезный Петр Андреевич, пожалуйста, пришли мне с моим мальчиком сто рублей, которые ты мне вчера проиграл. Мне крайняя нужда в деньгах.

Готовый ко услугам

Иван Зурин“.

Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный и, обратясь к Савельичу, который был и денег, и белья, и дел моих рачитель, приказал отдать мальчику сто рублей. „Как! зачем?“ – спросил изумленный Савельич. „Я их ему должен“, – отвечал я со всевозможной холодностию. „Должен! – возразил Савельич, час от часу приведенный в большее изумление, – да когда же, сударь, успел ты ему задолжать? Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам“.

Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: „Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают“.

Бескорыстная преданность больше всего стоит и меньше всего ценится.

<…>

Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться».

Высшая и самая характерная черта нашего народа – это чувство справедливости и жажда ее.

Искренность – дело трудное и очень тонкое, она требует мудрости и большого душевного такта.

Человек, ненавидящий другой народ, не любит и свой собственный.

В народе, что в туче: в грозу все наружу выйдет.

Человек, который не любит свой народ и кому не мил конкретный образ его, не может любить и человечество.

Правда выше жалости.

Справедливость – доблесть избранных натур, правдивость – долг каждого порядочного человека.

Из всех родов славы самая лестная, самая великая, самая неподкупная – слава народная.

Мерило народа не то, каков он есть, а то, что считает прекрасным и истинным, по чем воздыхает.

Смерти вопреки

Человеческий век короток. Только-только тебя, малыша, водили за руку играть в парк, а вот ты уже встречаешь любимого человека и думаешь о свадьбе, а вот уже и своих детей ведешь на прогулку… Что же можно противопоставить стремительно убегающему времени? А ведь все просто. Народная мудрость гласит: человек жив, пока его помнят. Наши деды и прадеды знали: живи и трудись честно, будь отзывчивым на чужое горе, помогай другим в беде – и память о тебе, а значит, и жизнь твоя будет долгой!

Только так и можно стать «живой» душой, даже если твой земной путь уже закончен.

«Реестр Собакевича поражал необыкновенною полнотою и обстоятельностию: ни одно из похвальных качеств мужика не было пропущено: об одном было сказано „хороший столяр“, к другому приписано было „смыслит и хмельного не берет“. Означено было также обстоятельно, кто отец, и кто мать, и какого оба были поведения; у одного только какого-то Федотова было написано: „отец неизвестно кто, а родился от дворовой девки Капитолины, но хорошего нрава и не вор“. Все сии подробности придавали какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы. Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: „Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?“ <…>