Марк Цицерон - Мысли и высказывания
Римлянин. Фрагмент античного бюста
Но что скажете вы о следующем совпадении, столь знаменательном, что в нем явно видна рука всеблагого и всемогущего Юпитера: в то самое утро сегодняшнего дня, когда по моему приказанию заговорщики и их обличители под стражей направлялись по форуму в храм Конкордии, – в это самое утро была поставлена на свое место и статуя бога! Так-то вы могли видеть, что с ее воздвижением и обращением к вам и к сенату все происки против всеобщего блага были освещены и обнаружены.
Тем большей ненависти и кары достойны они, пытавшиеся разрушить гибельным и нечестивым пламенем не только ваши стены и кровли, но и храмы, и капища бессмертных богов. И если бы я себе приписал заслугу их обуздания, то это было бы чрезмерной и невыносимой похвальбой. Нет, он их обуздал, он, Юпитер; он осенил своей десницей Капитолий, осенил эти храмы, осенил весь город, осенил всех вас. Сами бессмертные боги руководили моим разумом и моей волей и дали мне напасть на эти столь веские улики; а уж Лентул и остальные наши сограждане-враги никогда бы, конечно, так безумно не доверили такого дела незнакомцам и варварам, никогда бы не вручили им писем, если бы бессмертные боги, оставляя им их злую волю, не отняли у них ума.
Август Октавиан. Фрагмент античного бюста
Но что же мы скажем о галлах? Непокорное племя, единственное, имеющее и силу, и, по-видимому, желание воевать с римским народом, внезапно пренебрегает надеждой на могущество и величие, добровольно внушенной ему нашими патрициями, ставит ваше благосостояние выше собственных интересов – и вы не признаете здесь действия божьей силы?
А если так, квириты, то вы должны, ввиду назначенного во всех храмах молебствия, торжественно отпраздновать эти дни с вашими женами и детьми; часто мы по праву и долгу воздавали почести бессмертным богам, но никогда с большим правом, как теперь. Вы вырваны из пучины жестокой и жалкой гибели; без кровопролития, без войска, без битвы вы, безоружные граждане, предводительствуемые безоружным полководцем, разбили врага. В самом деле, квириты, прошу вас вспомнить все наши междоусобицы, не те только, о которых вы слышали, но и те, которые вы, как очевидцы, запечатлели в своих умах. Луций Сулла усмирил смуту Публия Сульпия; но для этого он должен был и Гая Мария, хранителя нашего города, и многих других доблестных мужей, одних – исключить из числа граждан, а других – убить. Затем консул Гней Октавий силой оружия изгнал своего коллегу из города: по всей этой площади валялись груды трупов, стояли лужи крови наших сограждан. Несколько позже восторжествовали Цинна с Марием: тогда столько благородных мужей погибло, что все светочи государства казались потухшими. Отомстил вскоре затем Сулла победителям за их жестокость: вы сами знаете, скольких граждан мы тогда потеряли, в какое горе была погружена наша родина. Разошелся Марк Лепид со славным и храбрым Квинтом Катулом: он нанес новую рану государству, не столько, впрочем, своей собственной гибелью, сколько гибелью остальных. Все эти междоусобицы, хотя их целью было не уничтожение, а только изменение государственного строя, – вожди враждующих добивались ведь не ниспровержения конституции, а при ее сохранении своего собственного первенства, и не истребления огнем нашего города, а своего в нем процветания – все они, повторяю, велись так, что окончить их можно было не всеобщим примирением, а лишь избиением граждан; в этой войне, напротив – самой свирепой и жестокой, о какой только запомнят люди, беспримерной даже в варварских государствах, войне, лозунгом которой, по мысли Лентула, Катилины, Цетега и Кассия, было считать врагами всех тех, коих благополучие было совместимо с благополучием государства, – я принял такие меры, что вам всем была обеспечена безопасность. Да, квириты, вопреки ожиданиям ваших врагов, что от граждан останется лишь столько, сколько уцелеет от нескончаемой резни, а от города столько, сколько не сможет охватить пожар, я сохранил и город, и граждан в неприкосновенности.
Римская женщина. Мозаика. Помпеи
Август Октавиан. Фрагмент античного бюста
Взамен этих заслуг, квириты, я не требую от вас никаких наград, никаких почестей, никаких памятников; прошу только об одном, чтобы вы всегда помнили о сегодняшнем дне; хочу, чтобы все мои триумфы, все почетные украшения, все памятники, все отличия оставались в ваших сердцах. Меня мало привлекают немые, безжизненные награды, мало привлекают те, которые доставались также и менее достойным; только вашей памятью, квириты, моя слава может быть вскормлена, вашими речами – выращена, только на страницах истории может она получить крепость зрелого возраста и дожить до глубокой старости.
Я верю, что одновременно боги продлили на многие годы – навсегда, надеюсь, – и благосостояние нашего города, и память о моем консулате; верю, что по их милости в нашем государстве одновременно возникло двое граждан, из коих один распространил вашу державу до той черты, которая отделяет не страну от страны, а землю от неба, другой же – избавил от гибели основу и средоточие этой державы. Все же моя деятельность обставлена иными условиями, чем деятельность начальников в зарубежных войнах: тогда как они, перебив или покорив врагов, оставляют их – я должен и впредь жить среди тех, которых я победил и усмирил. А потому, квириты, на вас падает обязанность принять меры к тому, чтобы – в то время как другим их заслуги по справедливости приносят пользу – мои не принесли мне вреда. Чтобы преступные и нечестивые замыслы этих безумцев не могли повредить вам – об этом позаботился я: ваше дело – позаботиться, чтобы они не повредили мне. Что же касается меня, квириты, то мой нрав не только не велит мне отступать перед чьей бы то ни было заносчивостью, а напротив всегда заставляет меня добровольно бросать вызов всем врагам государства.
Алтарь Мира. Фрагмент рельефа
Впрочем, квириты, мне лично они уже никакого вреда принести не могут: великий оплот – сочувствие добрых, которое я обеспечил себе навсегда; великий оплот – достоинство государства, которое всегда, хотя и молча, будет защищать меня; великий оплот, наконец, – сила врожденной каждому человеку совести; она такова, что если кто, насилуя ее, вздумает меня оскорбить – то она сама будет его обвинительницей. Если, таким образом, весь натиск домашних врагов, отраженный от вас, обратится против меня – то вам, квириты, придется призадуматься о будущей участи тех, которые ради вашего блага пойдут навстречу ненависти злых людей и всякого рода опасностями; что же касается меня, то моя жизнь принесла уже все свои плоды, и я не вижу более ни на поприще зависящих от вас почестей, ни на стезе зависящей от доблести человека славы – другой, более высокой награды, к которой я мог бы стремиться. Конечно, квириты, одного я достигну: что я совершил, будучи консулом, – то я сумею, вернувшись в частную жизнь, защитить от кривотолков и клеветы, так что всякая ненависть, которую я мог навлечь на себя своим участием в деле спасения государства, обратится против самих ненавистников, мне же принесет одну только славу; вообще я намерен во всей своей политической деятельности иметь в виду деяния своего консулата и своим дальнейшим поведением доказать, что они были делом моей твердой воли, а не даром случая.
Август Октавиан. Античная монета
А вы, квириты, так как уже наступила ночь, помолившись (с жестом по направлению к нововоздвигнутой статуе) этому Юпитеру, спасителю этого города и вашему, разойдитесь по домам. Их вы, хотя опасность уже миновала, должны охранять ночными стражами также заботливо, как и в прошлую ночь; скоро я приму меры к тому, чтобы вам долее не приходилось этого делать, и обеспечу вам возможность свободного от всяких тревог мира.
Актеры. Мозаика. Помпеи
Четвертая речь против Луция Сергия Катилины
Я вижу, сенаторы, что все ваши лица, все ваши взоры обращены на меня; вижу, что вас озабочивает не только ваша и общегосударственная опасность, но – в случае ее благополучного устранения – и моя. Ваше участие поддерживает меня в моем трудном положении и утешает меня в моем горе; но ради бессмертных богов, оставьте его в стороне, забудьте о моей судьбе и сосредоточьте свои мысли на деле вашем и детей ваших. Если уже такова воля рока, чтобы я в свой консулат испытал все горести, все страхи и мучения, какие только могут выпасть на долю человека, – я их перенесу не только покорно, но и с полной готовностью, лишь бы мои невзгоды были залогом славы и благополучия для вас и для народа римского; мой консулат, сенаторы, был обставлен такими условиями, что я нигде не чувствовал себя обеспеченным от предательского кинжала – ни на форуме, этой арене правосудия, ни на Марсовом поле, освященном консульскими ауспициями, ни в курии, этой всенародной гавани спасения, ни в собственном доме, этом природном убежище человека, ни на ложе сна, ни на кресле чести; о многом я смолчал, многое перенес, многое простил, многое направил к лучшему ценою действительной боли для меня и одного лишь страха для вас. И если бессмертные боги решили дать моему консулату такой исход, чтобы вы и римский народ были избавлены много от жестокой гибели, ваши жены, дети и девы-весталки от невыносимого поругания, храмы, святыни и весь наш прекрасный, родной Рим от нечестивого пламени, вся Италия от опустошения войны, то, какая бы участь ни ожидала меня лично, я встречу ее безропотно.
