Фаина Раневская - Афоризмы
Когда силы не позволяли им в больнице писать друг другу письма, Ромм и Раневская оставляли друг другу короткие записки: «Я Вас люблю». А дальше: «До встречи в палате», «Встретимся на телевизоре», «Словом, до встречи».
«Скучаю без Михаила Ромма. Он говорил, что фильмы свои его не радуют, но когда смотрел «Мечту» – плакал. В этом фильме он очень помогал мне как режиссер, как педагог. Доброжелательный, чуткий с актерами, он был очень любим всеми, кто с ним работал… Не так давно видела в телевизоре немую «Пышку». Как же был талантлив Михаил Ромм, если в немой «Пышке» послышался мне голос Мопассана, гневный голос его о людской подлости!»
«Эйзенштейна мучило окружение. Его мучили козявки. Очень тяжело быть гением среди козявок».
«В Инне Чуриковой мне интересна ее неповторимость. Она необыкновенно достоверна. Я верю (каждому ее движению, взгляду. Верю ее глазам. Никогда не забуду, как она угощала своего любимого: «Ешьте, это птица», как держалась, смотрела на него. И – делалась красивой! Талант делает человека красивым. А ее Любовь Яровая!.. Как она ринулась в революцию от личного счастья! Чурикова играет народоволку по духу. А многие играли просто «хорошеньких», вот я, красавица, а ухожу в революцию, и это была неправда. Сейчас уже не все понимают, какой ценности, правды и силы эта пьеса Тренева. Но я хорошо помню то время, помню Тренева еще учителем гимназии в Симферополе, где я играла. Он писал эту пьесу «у меня на глазах».
«Можете сказать, что через вас я объяснилась в любви актерам, которые играли в фильме «Любовь Яровая». Алла Демидова, сыгравшая Панову, ее порочное равнодушие к происходящему, радость по поводу гибели людей!.. Как она несет эту тему великолепно! В старину таких актрис называли «кружевницами». И, по-моему, просто неповторим Андрей Попов в роли профессора Горностаева».
«Прихожу как-то в театр, на доске объявлений приказ: «За опоздание на репетицию объявить выговор артисту Высоцкому». Прихожу второй раз – новый выговор, в третий раз – опять выговор. Посмотрев в очередной раз на доску объявлений, воскликнула: «Господи, да кто же это такой, кому объявляют бесконечные выговоры?]» Стоявший рядом юноша повернулся ко мне и сказал: «Это я». Смотрю, стоит передо мной мальчик-малышка. Говорю ему: «Милый мой Володечка, не опаздывай на репетиции, а то тебя обгадят так, что не отмоешься!»
«Я радуюсь таланту другого, как радовалась бы своему собственному», – часто повторяла Фаина Георгиевна.
Однажды по телевидению, в спектакле, увидела Марину Неелову. «Никогда прежде не знала, не встречалась, но какая прелесть, какой трепетный дар! Разыскала ее. Она прибежала ко мне. И, видно, ей хотелось как-то выговориться, показать мне, кто же она такая, ведь я так мало видела, знаю ее. И она играла передо мной, показывала мне свои роли, прямо здесь, без всяких декораций. В ней есть какое-то изумительное самозагорание!.. Я бы, наверное, не могла».
Истории о Раневской
В эту часть книги мы включили те истории и рассказы о Фаине Раневской, чью стопроцентную достоверность не удается подтвердить. Легендарное чувство юмора Фаины Георгиевны и ее неиссякаемое жизнелюбие в людской памяти смешиваются с фразами и эпизодами, происходившими в ее окружении или вообще, которые бы просто могли случиться.
Сейчас, по прошествии времени, выяснить это уже не представляется возможным.
«Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно», – заметила как-то Раневская. Когда молоденькая Марина Неелова переступила порог квартиры Фаины Георгиевны, она с изумлением воскликнула: «Я знала, что вы бедная. Но чтобы настолько…»
Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством.
Марии Мироновой она заявила:
– Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.
– Но ведь так нельзя жить, Фаина.
– А кто вам сказал, что это жизнь?
Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену.
– Господи! У вас даже окно не открывается…
– По барышне говядина, по дерьму черепок, – ответила Раневская.
Она постоянно шутила на тему своего жилища, приводя в пример «более светлую жизнь» какого-нибудь знаменитого актера, режиссера или писателя. И очень любила свою домработницу, напоминавшую по виду и образу действий «городскую сумасшедшую». О катастрофическом единстве бытового кошмара и театрального искусства однажды сказала с присущей ей горечью: «Дома хаос, нет работницы – в артистки пошли все домработницы. Поголовно все».
Бытовало мнение, что получение новой квартиры Фаиной Георгиевной связано с забавной историей о том, как КГБ вербовало артистку Раневскую.
Рассказывали, что Фаина Георгиевна, будучи женщиной весьма рисковой, не побоялась отклонить предложение сотрудничать с органами госбезопасности, которое сделал ей начальник контрразведки Советского Союза генерал-лейтенант Олег Грибанов.
Олег Михайлович при своем небольшом росточке обладал недюжинной гипнотической силой, великолепным даром убеждения. Подчиненные между собой называли его «Бонапартом». Сам Грибанов предложений о сотрудничестве Раневской не делал. На встречу с актрисой он послал молодого опера по фамилии Коршунов, заподозрить которого в изощренности ума можно с большим трудом.
Коршунов начал беседу издалека. Поведал он Раневской и о классовой борьбе на международной арене, и о происках шпионов на территории СССР, которые пытаются подставить подножку нашему народу, семимильными шагами движущемуся к светлому будущему. Невзначай напомнил также и о долге каждого советского гражданина оказывать посильную помощь органам государственной безопасности.
Вслушиваясь в страстный монолог Коршунова, Раневская прикидывала, как бы ей половчее уйти от предложения, которое, конечно же, должно последовать в заключение пламенной речи опера. Для начала в своей неподражаемой манере спросила:
– Молодой человек, а где вы были раньше, когда я еще не успела разменять седьмой десяток?
– Что вы, Фаина Георгиевна! – вскричал переполошившийся Коршунов. – Вам больше тридцати никто не дает, поверьте… Вы – просто девочка по сравнению с другими артистками вашего театра!
Закуривает Раневская очередную папиросу, хитро прищуривается и при этом так спокойно говорит:
– Мне с вами, молодой человек, все понятно… Сразу, без лишних слов, заявляю: я давно ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству! И я всегда готова разоблачать происки ненавистных мне империалистических выползней… Можно сказать, что это – моя мечта детства. Но… Есть одно маленькое «но».
Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что еще важнее, я громко разговариваю во сне. Вот и давайте, коллега, а по-другому я вас, молодой человек, и не мыслю, вместе по-чекистски поразмыслим.
Представьте, вы даете мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить… И вдруг! И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать выполнение вашего задания. Называть фамилии, имена и клички объектов, явки, пароли, время встреч и прочее… А вокруг меня соседи, которые неотступно за мной следят вот уже на протяжении многих лет. И что? Я, вместо того чтобы принести свою помощь на алтарь органов госбезопасности, предаю вас!
Сценически искренний монолог Раневской произвел на Коршунова неизгладимое впечатление.
Доложив о состоявшейся вербовочной беседе Грибанову, в заключение сказал:
– Баба согласна работать на нас, я это нутром чувствую, Олег Михайлович! Но… Есть объективные сложности, выражающиеся в особенностях ее ночной физиологии.
– Что еще за особенности? – спросил Грибанов.
– Громко разговаривает во сне… Да и потом, Олег Михайлович, как-то несолидно получается. Негоже все-таки нашей прославленной народной артистке занимать комнату в коммунальной квартире…
Через месяц Раневская праздновала новоселье в высотке на Котельнической набережной.
И тогда Коршунов вновь пошел на приступ. Однако каждый раз выяснялось, что Фаина Георгиевна пока не может с ним встретиться: то она готовится к премьере, то у нее сплин, то насморк.
В конце концов, взбешенный Коршунов сообщил актрисе, что приедет к ней домой, в новую отдельную квартиру для окончательного разговора. Не знал молодой капитан, с кем столкнула его судьба. Вскорости в приемной КГБ при Совете Министров СССР появился некий гражданин неопределенного возраста с испитой физиономией и попросил принять от него заявление.
