Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович
Последний лист обнаглевшие сумчатые вырвали прямо из моих рук.
50 (1Голубь_розовый1 (гл. 49)( 1Попугай_Сентлюсийский (гл. 49)( 1Птенец_пустельги (гл. 49)( 1Пустельга_маврикийская (49)
Цветы на лужайке перед домом Даррелла угасли, как свечи. Кусты жасмина сбросили листья, открыв свои стволы похоже на изломанные телевизионные антенны. Садовых птиц сменили чайки. Все вокруг куда-то двигалось.
Я не остался в стороне от общего движения и перешел из Отдела млекопитающих в Отдел птиц.
Войдя в кормокухню птичьего отдела, я сразу натолкнулся на знакомое лицо. Оно было бородато, усато и глядело сквозь огромные очки.
— Крис!
— Стас! Неужели к нам. На сколько? На неделю?
— На две, Крис.
— Вот хорошо! Иди на первую неделю ко мне.
— Я с радостью, Крис.
— Сейчас вареные яйца на терке натру и пойдем балийских скворцов кормить.
— А мне пока что делать?
— Познакомься пока с нашими ребятами. Вот справа от меня стоит Глин Янг. Глин, это Стас.
— Здравствуйте.
Стоявший справа от Криса мужчина в синем свитере недовольно дернул плечом.
— Как мне этот МЦОСП надоел! Надеюсь, ты не будешь со мной работать?
— Не обращай внимания, — сказал Крис. — У него сегодня плохое настроение.
— У него всегда плохое настроение, — добавила женщина с острым носом, которая промывала в раковине кукурузу.
— Это точно, — засмеялся Крис. — Кстати, эту женщину зовут Хилари, ее муж в Отделе млекопитающих работает.
— Я его знаю, — кивнул я.
— Знакомимся дальше. Вот Рис Линд, он из Канады приехал. Рис, оторвись на секунду от капусты. Это Стас. Он из России.
Плотный мужчина в бардовом свитере повернулся ко мне и помахал рукой, облепленной кусками зеленых листьев.
— А вон тот старик, который моет яблоки, — он показал на пожилого смотрителя с внешностью Санта-Клауса, — это Шеп. Шеп! Ше-е-е-е-е-еп!
Старик повернулся к нам и, умело изобразив изумление, смешанное с неподдельным восторгом, бросился ко мне через всю кухню.
— Позвольте ручку? Какая радость! Оч-ч-чень рад. Оч-ч-чень. Нельзя ли автограф?
— Крис, — сказал я, смеясь, — мы с Шепом уже знакомы. — Он к нам в МЦОСП приходил по телефону звонить.
Крис сердито посмотрел на Шепа.
— Вот не можешь не поставить человека в дурацкое положение? Да?
— Да, — скромно сказал Шеп, возвращаясь к раковине.
— Ну ладно — вздохнул Крис, — пойдем моих подопечных кормить.
Кроме балийских скворцов на попечении Криса находились маврикийские пустельги, палаванские фазаны, три вида попугаев и птицы с прекрасным названием «розовые голуби».
Голубь и обычный-то — птица красивая. А уж каков розовый! Крылья серые — цвета асфальта, спина и грудь — облака, подожженные закатом. Вокруг глаз красные ободки. Красивый! Ох, красивый! Но глупы-ы-ый! Весь ум от своей красоты потерял. Розовый голубь — птица большая. Больше вяхиря и уж куда больше городского сизаря. А голова — с орех. Головка. Какой в ней может быть ум? Одни эмоции.
— Ты к розовым голубям не заходи, ладно, — попросил меня Крис.
— Ладно, а почему?
— Со страху убиться могут.
Точно сказано. Даже когда мы проходили вдоль клеток, голуби взлетали с насестов и с лету бились о сетку.
— Клетки маленькие, — объяснял Крис, — а голубь — птица больших пространств и маневрировать здесь не может. Да и нервы никуда не годятся. Человек с такими нервами давно бы свихнулся.
Странно. В Москве на сизарей чуть не наступаешь, всегда под ногами вертятся. Хотя, вроде, птицы вольные. А эти голуби никогда открытого неба не видели, крылом свободного воздуха не пробовали. И все же шарахались, от смотрителей, как от огня. Смотрителям, конечно, было обидно.
— С детства каждого знаю, — огорчался Крис. — С пеленок, можно сказать.
Он показывал мне свои ладони, на каждую из которых могло сесть по два голубя:
— Вот этими руками растил! Где же благодарность? Нету!
— Зато дело нужное, — утешал я его.
— Нужное, — соглашался Крис. — Но благодарности все же хотелось бы!
Какая там благодарность! Не было даже признательности. Когда огромный Крис входил с кормушкой в клетку, у голубей начиналась паника. В каждой клетке имелись окошки в зимники. Другая птица сразу нырнула бы в зимник и пересидела там уборку. Но бьющиеся в истерике голуби в окошко попасть никак не могли. Пух и перья летали по клетке и, кружась, опускались на голову Криса. Можно было подумать, что от горя он седеет на глазах.
Приятно после такого сумасшествия убраться у толстоклювых ар. Эти-то людей совсем не боятся. Скорее люди их опасаются. Любопытные птицы любят, если так можно сказать, попробовать все на зуб. Клювы у них похожи на разводные газовые ключи и, кажется, ими можно перегрызть все что угодно, хоть трубу. Оставалось лишь удивляться, почему ары, обладающие подобными инструментами, до сих пор не разломали свою клетку и не улетели на волю. Вероятно, их вольер делали по особому заказу, из сверхпрочного сплава.
Забравшись в вольер, я первым делом посмотрел, где находятся попугаи? Они висели вниз головой, зацепившись лапами за сетчатый потолок.
Птицы с интересом смотрели, как я сыплю в сито песок и машу им над землей. Самый крупный попугай развернул свой «газовый ключ», каркнул вороной и по сетке спустился на землю. Подойдя ко мне, он свистнул скворцом и схватил клювом сито. Оно тут же застыло на месте. Отпустил — задвигалось. Схватил — снова остановилось. Люди добрые, интересно-то как!
Тут мне понадобилось перейти на новое место. Я осторожно потянул сито. Но ара не разжал клюва и поехал за ситом, вычерчивая ногами на песке длинные полосы.
Через десять минут, когда я закончил работу, дно клетки покрывал сложнейший узор из линий, пересекающихся, переплетающихся и завязывающихся узлом. Они напоминали знаменитые рисунки из американской пустыни Наска.
Ближе к вечеру, переделав немало полезных дел, мы с Крисом отправились менять насесты у балийских скворцов.
Эти птицы — белые, словно чайки, и на голове у них бурные хохлы. Глаза каждого скворца охватывает синяя кожаная маска вроде той, что носил благородный разбойник Зорро. Клюв-зубило браво торчит из-под маски, выискивая, что бы такое раздолбить? Кто бы решился назвать такого молодца ласковым словом «скворушка»?
Драться балийские скворцы к нам не лезли, но старались держаться на виду. Они как бы случайно поворачивали к нам головы, и солнце предостерегающе вспыхивало на лезвиях их клювов.
Но мы и не собирались задерживаться у скворцов. Потому что день уже прошел, и скоро должна была наступить ночь. Из-за горизонта уже поднималось ее бледная голова — Луна.
51 (1Глин_Янг(гл. 50) (1Ибисы1 (гл. 50 )( 1Мадагаскарская_утка (гл. 50)( 1Мадагаскарская_утка2 (гл. 50) (1Фламинго2 (гл. 50)
Мне довелось со многими смотрителями поработать в Джерсийском зоопарке. Почти все они были очень обходительны и понимали, что студент, тем более из другой страны, не может не сделать что-нибудь не так. Почти, но все же не все.
Глин Янг был исключением. Студенты, поработавшие с этим человеком, не скрывая чувств, называли его тираном. Правда, тирания Янга преследовала благие цели. Хотя бы и таким жестоким способом, он все же немало содействовал сохранению редких видов.
Глин Янг был великим специалистом по уткам. Он знал уток мира, как свои пять пальцев, хотя уток гораздо больше. Кроме того, он мог определить любую певчую птицу Европы по песне и по одному ему известным признакам безошибочно устанавливал, из какой страны она прилетела. В области же изучения утиных он достиг вершин недосягаемых. Утки были его болью и его радостью. Но беседовать о них с Глином решался не каждый. Ибо первое же сказанное не так слово могло стать для инициатора разговора роковым.
Надо сказать, что постороннему человеку при взгляде на Глина никакие утки в голову никогда бы не пришли. Челюсть, выдвинутая вперед, развевающиеся по ветру кудри и огненный взор делали его похожим на русского царя Петра I. Конечно, Глин уступал ему в росте и развороте плеч, но силой воли и решительностью он был равен Петру. И если бы Глину нужно было построить второй Санкт-Петербург, он бы, без сомнения, его построил.
