Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен
Гарриман потом напишет, что Сталин был «человеком, который знал все проблемы военных поставок России, он тщательно проверял все фактические данные… Ему была свойственна такая же быстрота мышления, как и медлительность в физических движениях. И он ненавидел Гитлера, степень этой ненависти была безмерной». Поскольку обещанная помощь имела огромное значение для советского народа не только в военном аспекте, но и психологически, Бивербрук и Гарриман стремились уверить русских, что «принято решение предоставить в распоряжение советского правительства практически все, о чем просило военное командование и гражданские власти»[495]. Все это активно обсуждалось в советской прессе.
Московский протокол (о военных поставках), как назовут это соглашение, спасет Советский Союз. Список того, что Рузвельт обязался направлять советской стороне, поражал воображение. В перечень ежемесячных поставок вошли следующие позиции: 400 самолетов, 500 танков, 5 000 автомобилей, 10 000 грузовиков, огромное количество противотанковых и зенитных орудий, дизельных генераторов, полевых телефонов, радиостанций, мотоциклов, пшеницы, муки, сахара, 200 000 пар аpмейских ботинок, миллион метров шерстяной ткани для шинелей, а также полмиллиона пар хирургических перчаток и 15 000 медицинских пил для ампутации конечностей. Поставки начались практически сразу. К концу октября суда вышли в море, имея на борту 100 бомбардировщиков, 100 истребителей и 166 танков (включая запасные части и боеприпасы), а также 5 500 грузовых автомобилей. Сотрудники американского посольства и военный персонал, включая майора Айвэна Йитона, военного атташе, отнеслись к идее поддержки Советского Союза в большинстве своем враждебно. Большинство из них – профессиональные дипломаты и военнослужащие – не доверяли советским руководителям и пытались всячески препятствовать титаническим усилиям Рузвельта по оказанию помощи России. Об этом хорошо знал генерал Джеймс Г. Бернс, которого Рузвельт лично послал в Москву для осуществления контроля за поставками. Бернс, который некоторое время наблюдал за этой непродуктивной ситуацией и который одобрил только действия военного атташе США подполковника Филипа Феймонвиля, в августе направил Гопкинсу докладную записку с описанием нездоровых настроений среди аккредитованного в Москве американского персонала: «За исключением Феймонвиля, здесь мало кто симпатизирует политике президента по обеспечению максимально возможной помощи России по ленд-лизу в духе добрососедства и искренней дружбы и на основе принципа: помогая России, помогаешь США. Здесь не хватает командного духа, авторитета, чувства достоинства, компетентности и респектабельности, столь необходимых для такой ответственной работы, что в конечном итоге вредит репутации США»[496]. Он рекомендовал Гопкинсу без промедления назначить Феймонвиля руководителем программы ленд-лиза в Москве.
Выпускник Вест-Пойнта, полковник Феймонвиль, который занял пост военного атташе США в Москве еще в 1934 году, время от времени подвергался нападкам со стороны своих коллег и начальников, чей страх перед коммунизмом был настолько велик, что они считали: если он владеет русским языком и симпатизирует русской культуре, то он способен предать свою страну. В 1939 году армейское командование отозвало Феймонвиля в США и попросило ФБР поискать на него компрометирующую информацию, предполагая, что он является гомосексуалистом. ФБР провело тщательную проверку его биографии, начиная со школьной парты, и не обнаружило никаких фактов, свидетельствующих о каких-либо сексуальных отклонениях, кроме множества поощрений и благодарностей за добросовестную работу. Когда Гопкинс объявил, что Феймонвиль будет не только отвечать за программу ленд-лиза в Москве, но и представлен к званию бригадного генерала, вся военная верхушка, включая генерала Маршалла, была буквально ошеломлена и попыталась помешать этому, аргументируя свои возражения тем, что Феймонвиль якобы никогда не обращал особого внимания на инструкции. Но им пришлось уступить. Как признался Маршалл, «у Гопкинса были полномочия для работы с русскими, и они всегда перевешивали мои из-за его близости к президенту»[497]. У Феймонвиля были и другие влиятельные друзья, одним из которых был Джозеф И. Дэвис, писавший в 1939 году Рузвельту, что «и Молотов, и Сталин выразили свое доверие к здравомыслию, профессиональности и честности нашего военного атташе подполковника Филипа Р. Феймонвиля»[498].
Лоуренс Штейнгардт, американский посол в Советском Союзе, был довольно пугливым и не слишком инициативным человеком. Через три дня после вторжения германских войск он упаковал свои вещи в двадцать три ящика и семь чемоданов и отправил их так поспешно, что вещи ушли вообще без каких-либо опознавательных ярлыков и наклеек. В конце августа он отправил в Стокгольм жену Далси и пятнадцатилетнюю дочь. Не испросив на то разрешения Вашингтона, он отправил в Казань на Волге первого секретаря посольства Чарльза Дикерсона-младшего вместе с другим персоналом на грузовике с имуществом. Он думал, что русские выстоят. Он даже поделился своими мыслями с писателем Эрскином Колдуэллом, с которым он встретился в Москве: «Скорее возможно, чем невозможно, что история повторится»[499].
Он сделал немало, чтобы не понравиться Сталину. Как только начался процесс консультаций между двумя державами, Бивербрук и Гарриман быстро поняли, что Сталин не доверяет Штейнгардту. Сталин пожаловался Бивербруку, что посол соглашался с теми, кто говорил ему «абсурдные» вещи о предстоящей капитуляции Москвы. Сталину было известно, что Штейнгардт эвакуировал персонал посольства в Казань и в течение первых шести недель войны дважды впадал в панику, полагая, что у Москвы нет шансов на спасение. По словам Бивербрука, «Сталин жестко осуждал его за это»[500].
Сталин поинтересовался мнением Бивербрука о советском после Уманском. Бивербрук дипломатично ответил, что Уманский слишком многих раздражал своим «энтузиазмом» и бесконечными требованиями. Непопулярен Уманский был и в Вашингтоне. Он не нравился генералу Маршаллу, а Стимсон, который вообще его не переносил, как-то написал в дневнике: «Он просто аферист… У Гувера и в ФБР есть документы, из которых известно, что однажды он получал деньги от германского правительства… Он очень скользкий, ненамного умнее кошки и очень сильно отличается от двоих весьма порядочных и прямодушных русских мужиков, которые рядом с ним»[501].
Эта двое будут потом отозваны.
Во время общения со Сталиным Бивербрук заметил, что тот рисовал множество волков, заштриховывая фон красным карандашом.
Сталин был прав в своих претензиях к Штейнгардту, чье здоровье было серьезно подорвано из-за постоянных стрессов. Время от времени Штейнгардта охватывали панические настроения. 7 октября он телеграфировал в Вашингтон, что возвращается в США, затем изменил свое решение и 13 октября телеграммой сообщил, что его возвращение откладывается.
* * *Операция по осаде Москвы под кодовым названием «Тайфун», разработанная ответственным за ее проведение германским генералом Федором фон Боком, началась в сентябре с наступления трех армий численностью два миллиона человек. По числу участников этой операции и ее значению для страны битва под Москвой стала величайшим сражением этой кампании. По данным историка Родрика Брейтвейта, автора книги «Москва 1941. Город и его люди на войне», она унесла жизни 926 000 советских людей.
Поначалу дела у вермахта шли блестяще. 3 октября Адольф Гитлер, выступая с речью в Берлине, заявил, что Красная армия уже разбита и никогда не воскреснет. К 5 октября три германских фронта были уже близки к тому, чтобы взять город в кольцо. Жуков, которому Сталин приказал вернуться в Москву, прибыл в столицу 8 октября. В этот день 600 000 москвичей были мобилизованы для минирования главных мостов и туннелей, строительства заграждений, рытья окопов и уничтожения всех оставляемых промышленных объектов. Эвакуации по железной дороге на восток подлежали 498 организаций и 210 000 рабочих (многие из них уже были отправлены: к ноябрю свыше 700 заводов были эвакуированы по железной дороге на Урал, свыше 300 – в Сибирь, свыше 400 – за Волгу[502]).
