Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен
На следующий день на первых полосах всех советских газет были напечатаны фотографии Гопкинса и информация о предполагаемой помощи США.
Во время отдельной встречи с Молотовым Гопкинса насторожили мрачные советские предчувствия в отношении Японии. Молотов «заявил, что, по его мнению, только одно может удержать Японию от агрессивных шагов, – это если президент найдет подходящее средство оказать влияние на Японию, и такое средство Молотов назвал “предупреждением”».
Сталин сказал Гопкинсу, что народы оккупированных стран «и многие другие миллионы жителей стран, которые еще не захвачены [нацистами], могли бы получить моральную силу и вдохновение, столь необходимые им для противостояния Гитлеру, из одного источника, и таким источником являются Соединенные Штаты. Он добавил, что во всем мире авторитет президента и правительства Соединенных Штатов огромны… В заключение он попросил меня передать президенту… что потребность в поставках к весне серьезно обострится и что он нуждается в нашей помощи»[460].
Гопкинс встречался со Сталиным дважды, и обе встречи были продолжительными и полезными, как он описал их в своем докладе Рузвельту. Гопкинс добавил, что он покидал Кремль, впечатленный высоким боевым духом этих людей. «У них безграничная решимость одержать победу»[461], – написал он в отчете.
Американская пресса не была в восторге от поездки Гопкинса. Примером типичного едкого комментария являлась публикация в издании «Ноксвилл джорнэл»: «Человек, склонный к проектам подобного рода, каким всегда был Гарри, скорее всего, попытается отнять у нас даже больше, чем мы имеем»[462].
2 августа Рузвельт дал Кою строгое указание начать поставки в Россию: «Почти шесть недель прошли с момента начала войны в России, а мы до сих пор практически ничего не сделали для отправки того, что они просили поставить… Возьмите список [необходимого] и будьте любезны под мою полную ответственность и самым жестким образом добиться конкретного результата. Действуйте решительно. Сдвиньте, наконец, дело с мертвой точки»[463]. Он уточнил, что есть две категории товаров; первая – материалы, которые должны быть доставлены в срок, чтобы их могли использовать в боевых действиях уже в октябре; вторая – материалы, которые физически не могут попасть в Россию раньше 1 октября.
12 августа закон о продлении сроков воинской повинности был утвержден Палатой представителей США большинством в один голос.
Рузвельт организовал встречу с Уинстоном Черчиллем в порту Арджентия на берегу бухты Пласенсия на острове Ньюфаундленд, где только что состоялось открытие новой базы ВМС США. Выбор места встречи частично объяснялся тем, что стояло очень жаркое лето, и прохладное северо-восточное побережье было идеальным для путешествия в этих водах, хотя Рузвельт любил морские прогулки в любую погоду. 3 августа он поднялся на борт «Потомака» в порту Нью-Лондон (штат Коннектикут), на следующий день достиг Нью-Бедфорда (штат Массачусетс), где ловил рыбу и принимал гостей, чему были свидетелями очевидцы и журналисты. Потом под покровом ночи «Потомак» обошел южную оконечность острова Каттиханк и проследовал до острова Мартас-Вайнярд. Там Рузвельт скрытно перешел на борт тяжелого крейсера ВМС США «Аугуста», ожидавшего его в заливе Менемша в составе семи военных кораблей США, после чего флотилия покинула прибрежные воды. Встреча с Черчиллем состоялась 8 августа. Первоначально целью этой поездки было обсуждение с Черчиллем вопросов, касавшихся разгрома Германии, но в ходе встречи было подготовлено заявление об общих принципах, получившее известность под названием «Атлантической хартии».
О комментариях Черчилля относительно личности Рузвельта написано достаточно много. Однако премьер-министр, вероятно, почувствовал бы себя оскорбленным, если бы он узнал о первом впечатлении, которое сложилось о нем у американского президента. «Это удивительно энергичная личность, которая во многих отношениях является английской версией мэра Ла Гуардия!»[464] – писал Рузвельт, имея в виду малорослого, тучного и бойкого мэра Нью-Йорка.
Оба лидера заявили, что их страны не имеют никаких территориальных притязаний, относятся с уважением к праву всех народов самим выбирать для себя форму правления, при которой они хотят жить, и надеются установить мир, который предоставит каждому государству возможность находиться в пределах собственных границ в полной безопасности.
Внимательное изучение Атлантической хартии показывает, что Рузвельт отказался от упоминания какой-либо послевоенной общемировой организации, обеспечивающей безопасность, ограничившись туманной формулировкой об «установлении на постоянной основе более широкой системы общей безопасности»[465]. Отсутствие такой определенности объясняется опасением президента, что в этом случае активизируется протестное движение ассоциации «Америка превыше всего» и других американских изоляционистов. Он полагал, что такое упоминание могло бы преждевременно создать обстановку «подозрительности и оппозиции» по поводу формирования какой-либо всемирной организации.
Еще интереснее то, что Черчилль воспринял основную концепцию Атлантической хартии без всякого энтузиазма и согласился с ней с явной неохотой. «Возникла некоторая проблема в связи с применением этой концепции в Тихоокеанском регионе. Уинстон не хотел, чтобы… Рузвельт настаивал на прояснении понимания содержания Хартии в контексте ее универсального применения»[466], – написал в своем дневнике Макензи Кинг после частной беседы с президентом.
Фактически Хартия провозгласила гибель колониальных империй. Европа, находившаяся под гнетом Гитлера, и Америка, одержимая стремлением помочь Европе, услышали только то, что странам будет гарантирована полная безопасность в пределах их границ. Однако страны «третьего мира» услышали и другое: Хартия – не что иное, как призыв к национальной независимости. Пройдут годы, и эта идея постепенно распространится по всей планете, но первой страной, в которой она нашла самый живой отклик, стала Индия. Черчилль пошел на этот шаг только потому, что судьба Британии была под угрозой, и только Америка могла спасти ее. Понимая это, Черчилль не решился возразить Рузвельту. Настроение Черчилля прокомментировал Гарри Гопкинс, который круглосуточно находился вместе с премьер-министром на борту линкора ВМС Великобритании «Принц Уэльский» во время его перехода из Англии в порт Арджентия: «Можно было подумать, что он уже готовится вознестись к небесам для встречи с Господом»[467].
Ключевой фразой в Хартии была следующая: «Они [США и Великобритания] уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем».
В последующем Черчилль выступил в Палате общин, где пояснил, что принцип самоуправления не распространяется на Британскую империю: «Мы, прежде всего, подразумевали восстановление суверенитета, самоуправления и гражданского общества в государствах Европы, которые оказались под гнетом нацистов»[468]. Как вспоминал позднее сын Рузвельта Эллиот, президент США намеренно добивался от Черчилля заявления, которое ослабило бы британские колониальные связи, зная, что тот не сможет отказаться. Эллиот включил в свою книгу «Его глазами» несколько наиболее интересных высказываний отца в связи с той встречей. Например, ожидая прибытия Черчилля, Рузвельт произнес: «Мне кажется, я выступаю как президент США, когда говорю, что Америка не будет помогать Англии в этой войне только для того, чтобы дать ей возможность и впредь продолжать имперскую политику угнетения народов своих колоний»[469].
