Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен
Ужин завершился ровно в 22:30, к тому времени уже похолодало. Рузвельта выкатили в его кресле на крыльцо и перенесли в машину. Президент покинул Тегеран так же, как он въехал в него: в ничем не примечательном лимузине вслед за ничем не примечательным джипом, направляясь в Кэмп-Амирабад, лагерь в пустыне на окраине Тегерана, где располагались американские войска из состава командования тылового обеспечения в зоне Персидского залива. Он вместе с Гопкинсом провел там ночь в качестве гостя генерала Дональда Коннолли, старого друга Гопкинса.
В последний день Рузвельт написал в своем дневнике: «Конференция прошла успешно, хотя я и обнаружил, что разрабатываю военные планы совместно с русскими. Сегодня утром британцы, к моему великому облегчению, также присоединились к нам»[280].
На следующее утро Рузвельт совершил поездку по лагерю в пустыне и выступил с зажигательными речами перед задубевшими на солнце солдатами и персоналом гарнизонного госпиталя:
– В течение последних четырех дней у меня была конференция с маршалом Сталиным и господином Черчиллем, весьма успешная, по разработке военных планов сотрудничества между нашими тремя странами, которые стремятся добиться победы как можно скорее… Другой целью переговоров было также обсуждение условий построения мира после войны. Мы попытались спланировать мироустройство для себя и для наших детей, когда война перестанет являться необходимостью. И мы добились в этом значительного успеха.
Примерно в то же время, когда Рузвельт утром обращался к солдатам, в советской миссии Валентин Бережков был свидетелем, как он думал, весьма мелодраматического отъезда Рузвельта. Он писал, что, одетый в черный плащ, шляпу, в пенсне и с сигаретой в длинном мундштуке, «он» (возможно, тот же агент личной охраны президента, что и прежде) сел в ожидавший его джип. Как только машина тронулась, четыре оперативника, согласно рассказу Бережкова, вскочили на подножки, затем двое достали из курток автоматы и положили их на передние крылья автомобиля. Бережков прокомментировал это весьма неодобрительно: «Мне показалось, что умышленная демонстрация своих действий оперативниками могла только привлечь внимание каких-либо злоумышленников»[281].
Если бы Рейли знал, что он обманул такого умудренного человека, как Бережков, он был бы доволен.
Сталин со своим окружением поехал в аэропорт Гейле-Морге позже утром, где два двухмоторных пассажирских самолета ожидали, чтобы отвезти их в Баку. Сталин сел во вторую машину. По прибытии в Баку он сменил изящную маршальскую форму на обычную солдатскую шинель и фуражку без каких-либо нашивок или знаков отличия. Вскоре в аэропорт прибыла вереница лимузинов. Сталин сел во вторую машину рядом с водителем, его личный телохранитель устроился на заднем сиденье, и кортеж помчался на вокзал. Там специальный поезд Сталина, с длинными вагонами-люкс, уже ожидал его, чтобы отвезти обратно в Москву.
Сталин сделал одну остановку, чтобы своими собственными глазами увидеть невероятное разрушение Сталинграда: груды камней, которые раньше были стенами зданий, кучи щебня, торчащие трубы, обугленная земля, обезображенные ямы (бывшие подвалы), которые означали, что раньше здесь стояли дома, – остатки того, что когда-то было цветущим городом. Поезд прибыл в Москву на четвертый день утром.
Сталин был доволен конференцией. Он первый раз после революции принял участие в международной конференции за пределами Советского Союза. Десять лет назад в результате признания Рузвельтом Советского Союза правительство-изгой превратилось в законного, признанного члена международного сообщества. И теперь он совместно с Рузвельтом и Черчиллем на равных обсуждал устройство будущего мира.
Он нашел общий язык с президентом, и они одинаково смотрели на целый ряд вопросов, чего он никак не ожидал. Они с Рузвельтом оба чувствовали необходимость разделения Германии, лишения Франции ее колониальных владений, перемещения польских границ на запад (в целом к «линии Керзона») с одновременной передачей Польше части территории Германии. Реализация идеи Рузвельта о создании Объединенных Наций в том виде, как это предполагалось, с предоставлением власти четырем «международным полицейским» – охранителям мира, обеспечит за Советским Союзом статус одной из великих мировых держав. Это было элементом нового мирового порядка. Кроме того, операция «Оверлорд» становилась реальностью.
* * *После прибытия в Каир Рузвельт направил Сталину две дружеских телеграммы, чтобы поблагодарить его за гостеприимство: «Я считаю, что конференция была весьма успешной, и я уверен, что она является историческим событием, подтверждающим не только нашу способность совместно вести войну, но также работать для дела грядущего мира в полнейшем согласии. Наши личные беседы доставили мне большое наслаждение»[282].
Сталин ответно телеграфировал президенту в несвойственной ему откровенной манере: «Согласен с Вами… что наши личные встречи имели во многих отношениях весьма важное значение… Теперь имеется уверенность, что наши народы будут дружно совместно действовать и в настоящее время, и после завершения этой войны… Я также надеюсь, что наша встреча в Тегеране не будет считаться последней и мы вновь увидимся»[283].
Рузвельт сообщил Сталину, что он произведет назначение Верховного главнокомандующего экспедиционными силами в операции «Оверлорд» в течение трех или четырех ближайших дней или же сразу после прибытия в Каир Черчилля.
Маршалл, находясь в Каире в ожидании того, что он будет назначен на эту должность, телеграфировал в пятницу военному министру Стимсону, одному из своих покровителей, что, «вероятно, он в ближайшее время примет командование»[284].
Генерал Дуайт Дэвид Эйзенхауэр, которого звали «Айк», в прошлом году был назначен Маршаллом (в обход 366 офицеров) командующим силами союзников в Северной Африке и Италии. В то время, как они вместе были на полях сражений, Рузвельт сделал интригующее и двусмысленное заявление: «Мы с вами знаем, кто был начальником штаба в последние годы гражданской войны, но практически никто этого больше не знает… Мне невыносимо думать, что через пятьдесят лет практически никто не будет знать, кем был Джордж Маршалл. Это одна из причин, по которым я хочу, чтобы Джордж стал Большим Начальником – у него есть право остаться в истории в качестве великого полководца».
Когда Рузвельт принял решение назначить Маршалла начальником штаба армии США, он ни у кого не спрашивал совета. Теперь же он стал задавать соответствующие вопросы каждому. Среди тех, с кем он советовался, были генерал Першинг, герой Первой мировой войны, адмирал Лихи, адмирал Кинг, генерал Арнольд, Генри Стимсон и Гарри Гопкинс. Первые четверо настолько уважали и ценили генерала Маршалла в качестве руководителя соперничающих друг с другом сил союзников и различных служб и его умение решать проблемы командования в таких условиях, что они считали целесообразным оставить его в прежней должности и не поручать ему командования операцией «Оверлорд». С другой стороны, Гопкинс и Стимсон выступали за то, чтобы он был назначен командующим экспедиционными силами в операции «Оверлорд». Такого же мнения придерживались Сталин и Черчилль.
Рузвельт, не объявляя этого вслух, принял другое решение. По словам Стимсона, у Рузвельта появилось желание назначить Маршалла в качестве командующего операцией, одновременно сохранив за ним пост начальника штаба армии (просто назначив кого-нибудь другого временно работать в Вашингтоне), чтобы тем самым не вызывать озабоченности у Лихи, Кинга и других. Однако Маршалл настаивал на том, что если он примет командование, то он должен будет уйти с поста начальника штаба армии, поскольку эта должность «должна полностью и постоянно, на справедливой основе, принадлежать тому, кто на нее поставлен»[285].
