Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Батлер Сьюзен
Еще в начале сессии между участниками была распространена Декларация об освобожденной Европе. Этот документ, первоначально разработанный Госдепартаментом с исправлениями, внесенными Стеттиниусом и Рузвельтом, утром был одобрен на совещании министров иностранных дел. Это был впечатляющий документ со ссылкой на Атлантическую хартию – на право всех народов самим выбирать форму государственного управления, под которым им предстоит жить.
Сталин заявил, что ему хотелось бы внести в документ совсем небольшое изменение – добавить в него только одно предложение: «Поддержка будет оказываться политическим лидерам тех стран, которые принимали активное участие в войне против немецких оккупантов».
Президент заметил, что на сегодняшнем обсуждении была впервые рассмотрена Декларация, в которую вошла фраза «создавать демократические институты по своему собственному выбору». Далее, в следующем параграфе (3), содержится предложение «сформировать переходные правительственные органы, широко представляющие все демократические элементы населения, и в самые короткие сроки путем свободных выборов обеспечить создание правительств, которые отвечали бы волеизъявлению народа»[939].
Сталин ответил: «Третий параграф мы принимаем».
По этому случаю президент привел свое знаменитое сравнение: «Я хочу, чтобы выборы в Польше не оставили недоуменных вопросов. Они должны быть так же вне подозрений, как жена Цезаря. Я не знавал ее, но она была чиста». Сталин не упустил возможности язвительно заметить: «Это о ней только так говорят, а на самом деле и у нее были свои грешки». Рузвельт не поддался на провокацию, а вместо этого ответил: «Я не хочу, чтобы у поляков остались вопросы после выборов. Вопрос не в принципах, а в практической политике».
Рузвельт предложил в изложении формулировки последнее слово оставить за министрами иностранных дел. Но пока им предстояло это сделать, Сталин предложил компромиссный вариант: убрать слово «нынешнее» из словосочетания «нынешнее Временное правительство» и заменить его словосочетанием: «Польское правительство, действующее в Польше».
Черчилль, который все еще не оправился от потрясения при упоминании слова «опека», согласился с декларацией, «…поскольку в ней четко говорится, что ссылка на Атлантическую хартию не применяется к Британской империи». Потом он объяснил, что столкнулся с толкованием (ошибочным) Атлантической хартии: она якобы касается и Британской империи, – и он даже отправил телеграмму об этом Уэнделу Уилки. Тут уже не смог удержаться от смеха Рузвельт: «И что? Это его убило?»
Последнее слово по Польше осталось за Молотовым. Он предложил добавить в документ следующую фразу: «И будут оказаны меры широкой поддержки странам, которые принимали активное участие в войне против немецкой оккупации».
Затем Черчилль предложил подготовить списки военных преступников и разработать процедуру их судебного преследования. Рузвельт ответил, что он не готов к обсуждению этого вопроса. Через несколько минут президент объявил перерыв.
* * *Рузвельт, Черчилль и Сталин отправились в свои резиденции. Президент провел рабочий ужин, на котором присутствовали: генерал Джон И. Халл, глава отдела планирования военных операций на Дальнем Востоке; генерал Кутер, назначенный командующим ВВС на Тихом океане; адмирал Лихи и вице-адмирал К. М. Кук. После ужина Рузвельт просматривал почту, поступившую в Белый дом и доставленную курьером во время пленарного заседания. Исходящая почта президента должна была уйти в Вашингтон на следующее утро.
Тройка министров иностранных дел, которым Рузвельт поручил обсудить нерешенные вопросы по Польше, собралась в Юсуповском дворце в 22:30 под председательством Молотова. Иден заявил, что его правительство не одобряет формулировку Молотова (так теперь стали называть предложенное заявление), а Молотов возражал против формулировки Идена. Оставалось только обсудить американскую формулировку с внесенными поправками и словами, предложенными премьер-министром. Состоялась долгая, хотя и, по словам Болена, дружественная дискуссия.
В конце концов был согласован текст следующего содержания:
«Новое положение создалось в Польше в результате полного освобождения ее Красной армией. Это требует создания Временного польского правительства, которое имело бы более широкую базу, чем это было возможно ранее, до недавнего освобождения западной части Польши. Действующее ныне в Польше Временное правительство должно быть поэтому реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы. Это новое правительство должно будет называться Польским временным правительством национального единства.
Молотов, г-н В. А. Гарриман и сэр Арчибальд К. Керр уполномочиваются, как Комиссия, проконсультироваться в Москве в первую очередь с членами теперешнего Временного правительства и с другими польскими демократическими лидерами как из самой Польши, так и из-за границы, имея в виду реорганизацию теперешнего правительства на указанных выше основах. Это Польское временное правительство национального единства должно принять на себя обязательство провести свободные выборы, без каких-либо препятствий, в максимально сжатые сроки, на основе всеобщего избирательного права при тайном голосовании. В этих выборах все антинацистские и демократические партии должны иметь право принимать участие и выставлять кандидатов.
Когда Польское временное правительство национального единства будет сформировано должным образом в соответствии с вышеуказанным, правительства трех держав признают его».
Несмотря на то что Болен назвал это обсуждение дружеским, на самом деле таким оно не было. Стеттиниус предлагал дополнить текст следующим предложением: «На послов трех держав в Варшаве после официального признания возлагается обязанность наблюдать и информировать свои правительства об исполнении обещания провести свободные, без каких-либо препятствий, выборы». Молотов категорически отказался включать в текст даже какие-либо варианты этого предложения.
Возникли разногласия и по другому вопросу. Стеттиниус и Иден отказались принять предложенное Сталиным добавление следующего предложения в проект Декларации об освобожденной Европе: «Поддержка будет оказываться политическим лидерам тех стран, которые принимали активное участие в войне против немецких оккупантов».
Оба эти вопроса было решено вынести на следующее пленарное заседание.
Суббота, 10 февраля
Несмотря на то что оставалось еще множество нерешенных проблем, у Рузвельта возникло ощущение, что пришло время завершать конференцию. На утренней встрече со Стеттиниусом президент как бы между прочим сказал, что он уже провел здесь довольно долгое время, а в Вашингтоне накопилось много дел, и он планировал еще встретиться с Ибн Саудом, Хайле Селассие и королем Фаруком. Рузвельт подчеркнул, что ему надо было уехать уже завтра, а со Сталиным и Черчиллем он поговорит об этом чуть позже. Стеттиниус не был удивлен.
Рузвельт еще в начале января решил, что конференция не должна длиться более пяти-шести дней[940]. Как это было и в Тегеране, он не заявлял, что пора завершать конференцию, а просто сообщил, что ему надо было уезжать. Несколько дней назад он предупредил Стеттиниуса, что планирует уехать 9-го или 10-го, в крайнем случае 11 февраля. Во время их беседы Стеттиниус рассказал президенту о схватке с Молотовым накануне вечером по поводу вставки предложения, дающего право Гарриману и Кларку Керру наблюдать за ходом выборов в Польше. Рузвельт заметил: «Если мы согласимся отозвать это предложение, надо ясно понимать, что мы все равно в полной мере будем ожидать, что наш посол проследит и доложит о ходе выборов. Если это предложение так раздражает русских, мы можем его снять, но они должны понимать наше твердое решение, что послы в любом случае будут наблюдать и докладывать о выборах»[941].
