Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - Штефан Кирмзе
Тем не менее протоколы многих гражданских и уголовных дел, как в Симферополе, так и в Казани, свидетельствуют о том, что юристы скрупулезно обсуждали рассматриваемые дела с учетом существующих законов и правовых принципов, сравнивали и оценивали различные правовые интерпретации, прежде чем прийти к обоснованному и тщательно аргументированному решению. Обвинительные заключения или решения о снятии обвинений объяснялись так же подробно, как и решения по имущественным и договорным спорам. Люди с большими финансовыми ресурсами или большими юридическими знаниями имели преимущество, поскольку могли оплатить услуги более компетентных адвокатов и знали, какие документы необходимо подготовить и как себя вести. Однако, как правило, люди выигрывали или проигрывали дела не из‐за своего социального положения, религии или этнической принадлежности. В тех случаях, когда дворяне выигрывали у крестьян или русские у татар, в документах даются подробные юридические объяснения, почему так произошло, и эти объяснения, как правило, имеют именно правовой смысл. То, как прокуроры, адвокаты и судьи решали юридические вопросы в сотнях дел, безусловно, говорит о том, что окружные суды серьезно относились к идеалу «правового государства» и продвигали его, насколько могли.
Пореформенная Россия была империей законности постольку, поскольку ее новая судебная система обеспечила прозрачность судопроизводства, независимое мышление юристов и трезвое отправление правосудия на основе доказательств — по крайней мере, до тех пор, пока безопасность государства не была поставлена под угрозу. Это, однако, не делает позднеимперскую Россию правовым государством в том или ином смысле. Хотя не существует единого определения «верховенства права» и существует более полудюжины различных индексов, предлагающих различные критерии для его определения, Российская империя не получила бы высоких оценок ни по одному из них1170. Это достаточно очевидно, если учесть, что в России до 1905 года не предоставлялись даже самые элементарные гражданские права. Различие между «нормативным государством» и «прерогативным государством», разработанное Эрнстом Френкелем для нацистской Германии, может быть полезным для решения вопроса о праве в пореформенной России1171. Ключевой аргумент Френкеля был точно резюмирован Ричардом Эвансом:
С одной стороны, было «нормативное государство», связанное правилами, процедурами, законами и конвенциями и состоящее из формальных институтов, таких как Рейхсканцелярия, министерства, местная власть и так далее, а с другой — «прерогативное государство», по сути, внеправовая система, которая черпала свою легитимность исключительно из надправовой власти лидера1172.
Эти две сферы были чрезвычайно динамичными. В случае Германии нормативное государство, унаследованное от имперской эпохи и Веймарской республики, в первые годы существования Третьего рейха было еще прочным, поэтому прерогативное государство — в особенности военизированные формирования, находившиеся под влиянием нацистской партии, — вынуждено было действовать в обход нормативного. Тем не менее вскоре власть перешла к прерогативному государству. В России взаимодействие между этими двумя сферами было более сложным. До начала реформ законы, институты и процессуальные нормы играли свою роль, но были гораздо менее прозрачными, подотчетными и профессионализированными, а органы государственного управления осуществляли важные функции в еще несамостоятельной судебной системе. Поскольку полиция выполняла функции судебных следователей и судей, нормативное и прерогативное государства были почти неразделимы. С середины 1860‐х годов сфера права, связанная правилами и формальными процедурами, совершила решительный рывок, одним из наиболее ярких проявлений которого стали новые окружные суды. В соответствии с новым духом права в этих судах решались не только земельные споры и уголовные дела, но и дела о сопротивлении. Более того, в большинстве регионов Европейской России в рамках этого нового подхода почти не проводилось этнических или религиозных различий, что существенно отличалось от нормативного государства в нацистской Германии, доступ к которому был закрыт для тех, кто не принадлежал к Volksgemeinschaft. В громких политических процессах, таких как покушение Каракозова, прерогативное государство все еще вмешивалось в судебные дела, а после убийства царя в 1881 году суды были вынуждены уступить часть своих полномочий полиции и военному трибуналу. На протяжении всего позднеимперского периода баланс сил между двумя правовыми сферами с временными изменениями и региональными особенностями оставался неустойчивым. Периодически одна из сторон одерживала верх, но победа никогда не была окончательной.
РАВЕНСТВО И ЕГО ПРЕДЕЛЫ
Проблема равенства была одним из тех пунктов, по которым был достигнут существенный прогресс. Прежде чем рассмотреть этот вопрос более подробно, мы должны вспомнить, что понятие равенства ближе к понятию сходства, чем к понятию одинаковости, на что часто указывают философы права1173. То, что люди были равны в некоторых отношениях — имели равные шансы или равное положение, — не означает, что их участи были идентичны. В пореформенную эпоху положение и шансы людей не были одинаковыми, но на значительной части европейской России они становились все более схожими. Именно в этом смысле равенство перед законом, понимаемое как равный доступ к правовой системе и равное обращение с ней, стало реальностью для беспрецедентного количества людей.
Конечно, далеко не все смогли воспользоваться этим равенством. Концепция «одного закона для всех» — наряду с ее эквивалентами в других языках, такими как idem ius omnibus или gleiches Recht für alle — носит в основном риторический характер. Правовая унификация никогда не материализовалась в глобальном масштабе, и ни одно государство никогда не применяло «равное правосудие для всех» на практике1174. Некоторые формы неравенства сохраняются даже в современных либеральных демократиях (причем возраст является наиболее распространенной основой для неравенства)1175. В имперской России доступ к судам для инородцев по-прежнему был ограничен. Однако в центральных районах империи это ограничение коснулось немногих, поскольку к середине XIX века данная категория уже не применялась к татарам и большинству других этноконфессиональных групп центральных регионов. Социальные, а не культурные критерии в гораздо большей степени ограничивали доступ к суду и юридической помощи: женщины, несовершеннолетние и осужденные были основными жертвами неравенства, так же как и крестьяне. Однако случай с крестьянами был более сложным. Сельское население было вынуждено обращаться в волостные суды для рассмотрения мелких правонарушений и гражданских споров небольшой денежной стоимости (что охватывало большое количество дел), в то время как те, кто входил в состав крестьянских общин (то есть большинство), не являлись самостоятельными субъектами права до начала ХX века. Однако, в отличие от судов дореформенной эпохи, новые окружные суды были открыты для всех, включая крестьян, в рамках своей юрисдикции по уголовным делам и гражданским спорам на сумму 500 рублей и более. Сельские жители участвовали в этих судах как истцы, свидетели, потерпевшие и присяжные заседатели. Таким образом, пореформенная правовая система
