Валерий Карышев - Криминальная история России. 1993-1995. Сильвестр. Отари. Мансур
При Хрущеве в поселке стали возводить одноэтажные финские домики. После смерти Хрущева, в период правления Брежнева, поселок еще более расширился. Только начали уже появляться двухэтажные коттеджи из белого кирпича.
Коттеджи были разделены на две семьи, и это правило было стандартным для всех новоприбывших, за исключением все тех же заведующих отделами, которые получали по отдельной даче или по отдельному коттеджу. Этим поселок резко отличался от совминовского, где каждому полагался отдельный дачный домик.
Особенность партийного и совминовского поселков в Успенском заключалась в том, что все дачи имели единую территорию, никаких высоких заборов между ними не было. И между собой два дачных массива соединяла узкая асфальтированная дорожка.
В центре территории еще в постсталинский период был вырыт пруд, и каждый поселок имел свою собственную лодочную станцию.
Кроме того, оба поселка обслуживали один небольшой магазинчик и построенный отдельно кинотеатр. Обслуга и охрана жили за территорией дачного поселка в небольших домиках на несколько семей каждый.
После девяносто первого года, после краха КПСС и развала Советского Союза, новое руководство страны почему-то не захотело обосновываться в Успенском, сосредоточившись в основном в дачных поселках тогдашнего Совмина РСФСР, расположившихся по калужскому направлению.
Тогда Управление делами президента, в ведение которого перешел дачный массив Успенское, сочло нужным поставить этот поселок на хозрасчет. Дачи стали сдавать в аренду за 80—300 тысяч долларов в год «новым русским». При этом часть домов сохранили за собой чиновники из президентской администрации и из московской мэрии.
Таким образом, в Успенском, как на бывшей территории Совета Министров, так и на территории ЦК, стала обретаться довольно разношерстная публика. Здесь можно было встретить как высокопоставленного чиновника, неторопливо возвращающегося из леса с корзиной подберезовиков, так и богатого банкира, вальяжно развалившегося в шезлонге на краю свежевырытого бассейна. Не счесть было коммерсантов, мелких политиков и российских представителей крупных западных фирм.
Отказ Отари переехать в более комфортабельный по сравнению с его скромным загородным домом коттедж в основном был продиктован не столько бытовыми причинами, сколько тем, что здесь он имел возможность контактировать с высокопоставленными чиновниками и другими могущими оказаться полезными людьми.
Кроме того, Отари предпочитал жить в ухоженном, заросшем столетними соснами поселке, а не на территории, которую сплошь населяли не поддающиеся окультуриванию «новые русские». Там коттеджи строились на полях, и, до того как вокруг появятся деревья, должно было пройти еще достаточно много времени. Заменять же вековой сосновый бор на пусть роскошный, но все же донельзя рукотворный зимний сад Отари не хотелось абсолютно. Поэтому Отари решил ответить отказом на предложение Вахтанга.
– Хорошо, вольному воля, – чуть-чуть обиженно резюмировал Вахтанг. – Как хочешь. Скажи только, пожалуйста, ты сегодня появишься в офисе? И если да, то во сколько?
– Конечно, появлюсь. Часа через три, я думаю... – ответил Отари, – если, конечно, меня не задержат какие-нибудь непредвиденные обстоятельства.
* * *В двенадцать часов дня Отари уже сидел в своем уютном кабинете, попивая боржоми из высокого стакана и перелистывая свой деловой дневник. На сегодняшний день у него было намечено несколько встреч.
Среди них несколько переговоров с бизнесменами, посещение коммерческих точек, встреча с журналистом, который хотел написать об Отари большую статью для одной из центральных газет.
Встреча с журналистом была для Отари очень важна. Сейчас он как никогда хотел укрепить свой положительный имидж, нужный для предстоящей политической борьбы.
Но получилась накладка. Дело в том, что в одно и то же время Отари должен был встретиться и с журналистом, и с одним из коммерсантов, пользующимся его «крышей». Коммерсант должен был принести деньги – ежемесячное вложение в фонд Отари. Нужно было что-то решать, так как обе встречи были важны и откладывать на потом ни одну из них он не хотел. В конце концов Отари попросил секретаршу созвониться с журналистом и предложить ему перенести интервью на другой день.
Не успел он отдать распоряжение, как дверь приоткрылась и в кабинет вошел Вахтанг. Вместе с ним появился пожилой мужчина, судя по всему, также выходец с Кавказа. Мужчина был немолод – голова его уже изрядно была пробита сединой, а лицо покрывала сеть морщин. Отари узнал нежданного гостя сразу. Да и как, спрашивается, он мог не узнать дядю Левана.
Дядя Леван был отцом близкого приятеля Отари Зураба, который погиб в Тбилиси в автомобильной катастрофе еще в те далекие годы, когда сам Отари еще и не собирался покидать Грузию.
Отари широко улыбнулся, встал из-за стола и, раскинув руки для объятий, пошел навстречу дяде Левану. Обнявшись и расцеловавшись с ним, он попросил старика присесть на стоящее недалеко от письменного стола кожаное кресло.
Затем Отари вызвал секретаршу, сделал ей несколько указаний, и через несколько минут на журнальном столике уже стояла бутылка коньяку, фужеры и деликатесная закуска.
Откупорив бутылку и щедро разлив коньяк по фужерам, Отари поднял свой бокал и сказал первый тост:
– За встречу, дорогой мой дядя Леван, за встречу!
Фужеры тоненько зазвенели, и огненная ароматная жидкость заплескалась в руках чокающихся.
Отпив из своего фужера, Отари положил в рот ломтик лимона и продолжил разговор:
– Дядя Леван, как давно мы с тобой не виделись! Наверное, лет двадцать, а может, и больше?
– Как ты в Москву уехал, так больше и не виделись, – ответил дядя.
– Как ты живешь, дядя Леван? Семья как?
– Ничего живу, – ответил старик, – все хорошо. Только с внуком плохо... С Бадри моим... Ты знаешь его – это Зураба покойного сын...
– Что случилось? – Лицо Отари помрачнело. – Что, обижает кто-нибудь?
– Бадри уж совсем взрослый и весь в отца... Ты ведь помнишь Зураба, а, Отари?
– Да, – Отари кивнул. – Хороший друг был Зураб, царство ему небесное! – И он вновь разлил коньяк по фужерам.
Но дядя Леван пить не стал.
– Так что же случилось с Бадри? – вернулся к прерванному разговору Отари, прожевав кусок лососины.
– Понимаешь, Отари, в Грузии сейчас сложно стало с работой. Сначала Бадри работал водителем, возил одного начальника. Затем... Ну, это долгая история... в общем, он перестал работать водителем. Перебрался в Москву. А Москва – город большой, много разных людей. Есть хорошие, есть и плохие люди. Связался он с дурной компанией. Короче, арестовали Бадри, – старик низко опустил голову.
– Когда арестовали? – спросил Отари.
– Три дня назад... – глухо ответил дядя Леван.
– А кто его арестовал, ты знаешь?
Леван полез в карман и достал небольшой, порядком помятый клочок бумаги.
– Сейчас скажу, – сказал Леван и, развернув записку, прочел, прищуривая глаза: – Р... О... О... П...
– РУОП? – подсказал Отари.
– Да, они... наверное, – согласился старик.
– Понятно. А за что его приняли? – продолжал выяснять Отари.
– Говорят, деньги вымогал у кого-то... Коммерсант какой-то – у него вымогал, говорят. Но ты не верь, Отари, это неправда! Бадри – хороший мальчик, поверь мне, старику! Как отца его не стало, я его воспитывал, вместо сына он мне стал. А я говорю, что хорошим человеком он вырос, наш Бадри. Наверное, оклеветали его – никакого отношения он к этому не имеет! Я думаю, что он только в машине сидел, за водителя был. Понимаешь, Отарик, он никакими такими делами не занимается, – затараторил старик.
Отари согласно кивнул головой:
– Я понимаю тебя, дядя Леван. Но не понимаю только одного – почему твой внук, как в Москву приехал, ко мне не пришел? Ты же знаешь, что я давно в Москве сижу, кое-какие связи имею среди разных людей. Ко мне многие обращаются, даже чужие, и я в помощи никому не отказываю. А тут сын моего хорошего друга – и носа не кажет! Хоть бы из уважения к памяти отца-покойника обо мне вспомнил!
– Отари, дорогой, – потупившись, ответил Леван, – мы ведь просто не хотели тебя беспокоить. Ты теперь большой человек. Говорят, ты даже вроде крестного отца стал. Что ж мы тебя по всяким пустякам беспокоить будем? Вот случилась беда, и я пришел...
– Значит, по беде большого человека можно побеспокоить, а просто так прийти никак нельзя... – стал упрекать старика Отари.
– Дорогой, не сердись. Вот я – весь перед тобой и прошу, если можешь, помоги, спаси внука! Бадри ведь у меня единственный, моя надежда! После его ареста старуха места себе не находит, целый день плачет. Я собрал кое-какие деньги и тут же поехал в Москву. – Дядя Леван снова полез в карман и вытащил оттуда какой-то пакет, перевязанный платком. Развернув его, старик протянул Отари толстую пачку помятых денежных купюр. Судя по их достоинству, денег было не очень много.
