Коллектив авторов - Уголовный процесс современной России
Противники законопроекта утверждают: цель доказывания заключается не в установлении «виртуальной (словесной) истины», а в разрешении уголовноправового конфликта. Причисляют объективную истину к числу идеологем, главная опасность кроется не в ней самой, а в тех последствиях, которые вытекают из этой концепции. Обосновывают мнение о том, что объективную истину вернуть в УПК РФ невозможно из-за того, что в нем ее никогда и не было, а предлагаемые изменения опасны и вредны для общества и государства и не способны привести к повышению качества предварительного следствия. Что СК РФ решает чисто приземленную задачу, – «вернуть суд de jure в единый строй со следователями и прокурорами, переложив на него ответственность за качество расследования»52.
Позиции противников законопроекта СК РФ можно проиллюстрировать словами В. А. Лазаревой: «Дезавуировав презумпцию невиновности и состязательность, проект закона … разрушает всю систему взаимосвязанных и сбалансированных принципов53. Мечтая об объективной истине, его авторы предлагают отказаться от надежды на главную гарантию подлинного правосудия – независимость судебной власти, в первую очередь, от позиции и влияния органов предварительного расследования»54.
Отечественные и зарубежные противники закрепления в законе задачи достижения объективной истины неизменно считают ее рудиментом законодательства эпохи СССР. Так, профессор университета Сент-Луиса (США) Стивен Тейман пишет: «Обязанность принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, то есть установить истину, является типичной формулировкой советских времен, которая придает инквизиционный тон всему уголовному процессу»55. Хотя и самому автору должно быть хорошо известно, что концепция объективной истины развилась на основе континентальной смешанной формы уголовного судопроизводства, появившейся после Великой французской революции.
В арсенале оппонентов широко используется, в принципе, привлекательный и перспективный лингвистический подход к анализу правовых категорий. В современной теории наиболее ярко он представлен в работах А. С. Александрова. «Судебная истина всегда формальна, – пишет автор, – потому что отлита по юридическим формам, изготовлена по лекалам юридического языка».56
С помощью лингвистического подхода и его средствами обосновывается неприемлемость для «независимого, состязательного правосудия концепции «объективной истины», которая проникнута техницизмом, логизмом и не учитывает человеческой природы судебной истины»57.
Конечно, господство одной идеологии в эпоху СССР создавало многочисленные барьеры на пути проникновения ряда прогрессивных концепций в исследования проблем доказательственного права. Действительно, уголовное судопроизводство и по сей день в значительной степени зависимо от государства и построено по принципу «одной стороны», где эта сторона – обвинитель, единый в трех ипостасях – следователь, прокурор, судья.58 Однако отечественные процессуалисты и криминалисты никогда не сводили познание в уголовном процессе к «механическому» отражению, к «зеркалу» (хотя, вырванные из контекста цитаты, отрицающие эти положения, наверняка, можно обнаружить в юридических текстах). Напротив, познание всегда рассматривалось ими в единстве практической и мыслительной деятельности. «Мысль рождается из действия, а целенаправленная деятельность, практика, подчинена мысли. – писали Р. С. Белкин и А. И. Винберг. – Процесс познания, в котором обобщаются данные опыта, практики, достигнув ступени науки …, – это уже опосредствованное и обобщенное отражение существенно общих свойств и отношений объектов»59. В наши дни о единстве творческой мыслительной и практической деятельности субъектов доказывания, об общественно-исторической практике как критерии истины, постигаемой в уголовном судопроизводстве, о непосредственном и опосредованном познании событий прошлого через материальные и идеальные следы и можно прочитать в любом учебнике по уголовному процессу и криминалистике.
Далее. Нет сомнений в том, что обстоятельства, доказательства, факты, само доказывание, мыследеятельность его субъектов и, конечно, законотворчество существуют и осуществляются не иначе как в языковой форме и выражены речевыми средствами. В них естественно господствуют юридическая фразеология, документальные профессионализмы и протокольные криминалистические штампы. Но здесь мы задаемся вопросом: неужели обыденная или какаялибо иная речь (художественная, научная и др.) позволила бы нам точнее составить представление о событиях познаваемого прошлого? Тем более, что речь идет о событиях, оцениваемых правоведами с позиций категорий права. С таким же успехом формальномедицинским, не соответствующим фактическому состоянию здоровья человека можно окрестить и врачебный диагноз пациента, поскольку он отлит по лекалам медицинской терминологии. А допустимо ли, скажем, упрекать экспертов и специалистов в том, что в исследовательских частях своих заключений, а в определенной мере и в выводах, они используют фразеологию из сфер тех профессиональных познаний, которыми обладают? Конечно, нет.
Думается фразеология юриспруденции, ее речевые стандарты и профессионализмы яснее, лаконичнее и вернее выражают то, что высказано обыденным, повседневным, разговорным языком, а уж тем более другими «измами». Многовековая юридическая практика для этого собственно и создала их таковыми.
Что касается гносеологии, в частности, теории отражения, равно как и иных подходов (деятельностностного, натуралистического, лингвистического и др.), то они – важнейшие компоненты, но все же лишь инструментарий в арсенале исследователей-правоведов. Не следует, как это нередко случается в уголовнопроцессуальной и криминалистической литературе, подменять им – инструментарием – юридическую проблематику. Более привлекательной нам представляется позиция О. Я. Баева, который пишет о нежелании втягиваться в дискуссию об истине «из-за отсутствия должной философской подготовки и каких-либо притязаний в этом отношении»60. Слова столь авторитетного ученого наводят на мысль о том, что юристам надлежит быть крайне осмотрительными, когда они вторгаются на «чужую территорию».
Однако более всего настораживает тот факт, что в рамках единого, казалось бы, концептуального подхода к проблемам доказательственного права известными специалистами зачастую делаются диаметрально противоположенные выводы. «Требование о всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела, – пишет О. Я. Баев, – можно отнести лишь к такому профессиональному участнику уголовного судопроизводства, как суд»61. С. А. Шейфер подобное решение считает возвратом к репрессивному, недемократичному характеру УПК РСФСР и предлагает закрепить принцип объективной истины только в качестве одного из общих условий предварительного расследования, не годного для суда62.
Научную состоятельность дискуссии подрывают и встречающиеся в литературе заблуждения, противоречивые оценки, некорректная аргументация, чрезмерно вольное использование постулатов философии. Примеры подобного рода мы неизменно находим в работах Г. А. Печникова. Вопреки провозглашенному автором приоритету материалистической диалектики в правовых исследованиях, нормы права ставятся им выше или вровень с объективными естественными законами. Г. А. Печников не разграничивает назначение, цель и принципы уголовно-процессуальной деятельности и уголовно-процессуального права. Допускает сравнение «истинности» правовых норм с качеством постигаемого в уголовном процессе знания. Нарочито характеризует современное уголовное судопроизводство и УПК РФ (в изложении автора встречается – «УПК России») не иначе как уголовный процесс и Кодекс состязательного типа. К своим сторонникам причисляет процессуалистов, никогда не считавшихся приверженцами объективной истины в контенте теории отражения63. Примеры можно продолжить.
Думается, что в российской модели уголовного процесса сосуществуют и взаимодействуют материальные и формальноюридические, объективные а, возможно, и субъективные знания (когда процессуальные гарантии оказываются бессильны обеспечить должный для уголовного производства результат). Но при этом принцип достижения достоверного знания, т.е. стремление к «объективному» установлению юридически значимых обстоятельств такими, какими они имели место в действительности, на всех этапах уголовного процесса как одного из основных специальных (правовых) средств противодействия преступности не должно вызывать сомнений.
