Коллектив авторов - Актуальные проблемы современного уголовного права и криминологии

Реальность постановки цели исправления усматривается и в том, что характер наказания в виде принудительных работ, предполагает обязательное привлечение осуждённого к труду. Общественно полезный труд, как и любая иная деятельность, сам по себе оказывает положительное воздействие на личность. Поэтому вполне обоснованно в ч. 2 ст. 9 УИК РФ основным средством исправления осуждённых, наряду с установленным порядком исполнения и отбывания наказания (режимом), воспитательной работой, получением общего образования, профессиональной подготовкой и общественным воздействием, признаётся общественно полезный труд. Трудоустройство осужденных к принудительным работам, а также условия их труда в ст. ст. 60.7, 60.8 УИК РФ.

В соответствии с ч. 1 ст. 60.12 УИК РФ администрация исправительного центра осуществляет воспитательную работу с осуждёнными к принудительным работам. Следует отметить, что данная работа должна осуществляться с учетом личностных качеств осужденного, индивидуальных особенностей личности и обстоятельств совершенных ими преступлений. Данное обстоятельство законодательно закрепило обязательность реализации принципа индивидуализизации не только при исполнении назначенного наказания, но и при применении основных средств исправления осужденного.

Достижение исправления осужденного, в рассматриваемом контексте, требует ответа на вопрос о том, в каком случае можно признавать осуждённого исправившимся, то есть о необходимом объёме позитивного изменения его личности. Ни в УК РФ, ни в УИК РФ не даётся определение исправления осуждённого как конечного результата деятельности по назначению и исполнению наказания. В ч. 1 ст. 9 УИК РФ раскрывается лишь понятие исправления осуждённого, рассматриваемого как процесс воздействия на него. «Исправление осуждённых, – отмечается в ней, – это формирование у них уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общежития и стимулирование правопослушного поведения». Если этот процесс завершается успешно, то по существу личность осуждённого должна быть с точки зрения не только уголовного закона, но и универсальных требований общества безупречной и «идеальной». Хотя он (результат) и представляется общественно желанным, однако наказание объективно не может обеспечить его достижение. Мы поэтому согласны с Ф. Р. Сундуровым в том, что цель исправления должна признаваться достигнутой при условии, если осуждённый осознанно воздерживается от совершения нового преступления. «Наказание, – далее продолжает он, выполняет строго конкретную социальную установку – обеспечить формирование законопослушной личности осуждённого в смысле соблюдения предписаний уголовного закона, и если осуждённый осознанно, на основе изменившихся нравственных представлений, воздерживается от совершения нового преступления, то в этом случае можно утверждать, что цель исправления достигнута»[38].

Значимость исправления осуждённых проявляется и в том, что оно наиболее радикальным образом обеспечивает достижение цели специального предупреждения преступлений. Последняя обеспечивается путём психологического воздействия на сознание осуждённого в процессе реализации правоограничений, свойственных наказаниям, предусматривающих обязательную трудовую деятельность осужденного. Конечно, степень этого воздействия несколько ниже, чем, допустим, при реализации наказаний, связанных с лишением. Тем не менее, поскольку рассматриваемое наказание, как альтернатива лишению свободы, назначается за совершение преступлений небольшой или средней тяжести либо за совершение тяжкого преступления впервые, можно предположить, что субъективно данной категорией осужденных карательное воздействие воспринимается как достаточно значимое. Поэтому наказание в виде принудительных работ способно обеспечивать сдерживающее влияние на поведение осуждённых.

Наказание в виде принудительных работ должно способствовать и достижению цели общего предупреждения, то есть предупреждению преступлений со стороны других лиц. Специфика данного наказания состоит в том, что оно предусматривает обязательную трудовую деятельность осужденного в условиях ограниченной свободы. Кроме того, в связи с тем, что данный вид наказания предусмотрен в законе и назначается, как правило, небольшой или средней тяжести либо за совершение тяжкого преступления впервые, то вполне естественно, что его назначение виновным оказывает превентивное воздействие на тех лиц, которые склонны или могут (в связи со своим поведением) совершить именно такие преступления.

В литературе, кроме того, называется и конечная цель наказания – сокращение и ликвидация преступности[39]. Рассматриваемый вид наказания функционально направлен на противодействие преступности в плане её сокращения. Однако его возможности, как и иных видов наказаний, достаточно ограничены, поскольку преступность порождается глубинными социальными противоречиями. Уголовное наказание вторично по отношению к преступности, оно не может устранить её причины, а призвано лишь устранять, преодолевать результат преступления.

Ответственность за кражу: 1917–1996 годы

«Всякая концепция может быть правильно понимаема только тогда, когда известна ее история, – писал выдающийся русский ученый-юрист Д. А. Дриль, – это приложимо ко всем вопросам и явлениям общественной жизни, а в том числе, конечно, и к изучению явлений в области уголовного права»[40].

Мы попытаемся обратиться к ней, насколько это позволяет объем статьи, применительно к изучению уголовной ответственности за кражи, которая не только была, но и продолжает оставаться самым распространенным преступлением в структуре преступности. В качестве анализируемого нами выбран исторический период, который обозначен как советский (1917–1993 годы)[41]. Это теперь хотя и недалекая, но уже история.

Следует отметить, что в советский период история развития этого института, как никакого другого, предусматривавшего уголовную ответственность за конкретные виды преступлений, была весьма богата. Сравниться с ней, пожалуй, может лишь ответственность за убийство, которая также претерпела множественные изменения.

После «слома» старой государственной машины, в том числе правотворческой, зарождающееся советское законодательство в первую очередь принимало нормы, направленные на борьбу с преступлениями, представлявшими наибольшую на тот момент опасность: саботаж, контрреволюционные выступления, спекуляция и т. д. К наиболее опасным преступлениям относилось также посягательство на общественную собственность, однако уголовное законодательство почти не содержало норм о преступлениях против личности и имущества граждан. Тем не менее, уже в воззвании от 28 октября 1917 года Военно-революционный комитет (ВРК) пишет, что он «не допустит никакого нарушения революционного порядка», что «воровство, разбои, нападения, погромные попытки будут немедленно караться, и виновные в этих преступлениях будут беспощадно судимы Военно-революционным судом»[42].

Ответственность за преступления в этот период регулировалась в основном специальными декретами и правовыми актами по некоторым отдельным составам преступлений. Так, к апрелю 1918 года существовало уже 17 специальных уголовно-правовых декретов и 15 актов, а к концу сентября 1918 года из 72 законов, содержавших уголовную санкцию, было издано:

– декретов и постановлений ЦИК и СНК – 55;

– постановлений наркоматов – 15;

– приказов наркоматов – 2[43].

Среди них фактически отсутствовали специальные нормы об ответственности за кражи, что объяснялось в частности тем, что советский суд в борьбе с подобными преступлениями не сталкивался с особыми трудностями. Д. И. Курский, говоря об этом, отмечал: «…в этой области для народного суда является бесспорным самая наличность в этом деянии признаков дезорганизации слагающихся новых социальных отношений, то есть преступности деяния…»[44]. Естественно, что в этот период не могло быть (в силу указанных выше причин) и самого понятия кражи с уголовно-правовой точки зрения. В этом смысле, думается, резонно было бы руководствоваться последним дореволюционным законодательством, которым являлось Уголовное уложение 1903 года. Оно, кстати, объединило кражу и ненасильственный грабеж в один состав, обозначив его термином «воровство». Однако это противоречило идеологии новой власти, которая сначала фактически, а затем, в первых декретах о суде, и юридически отменила старые уголовные законы и запретила их применение, однако рекомендовала в случаях отсутствия прямых на то указаний руководствоваться социалистическим правосознанием.