Михаил Харитонов - Множественность лиц на стороне работодателя. Научно-практическое пособие
Во втором примере представим себе договор аренды в пользу третьего лица. Одно лицо пользуется имуществом, а другое платит арендную плату. Но кто может сдать это имущество в субаренду? Полагаем, что сделать это может арендатор целиком, т. е. плательщик арендной платы вместе с выгодоприобретателем[88]. Иной подход неправомерно ущемлял бы интересы либо третьего лица (поскольку его фактически могли лишить права пользования имуществом помимо его воли), либо плательщика (поскольку выгоду из договора он намеревался предоставить именно соответствующему третьему лицу, а не кому-либо иному).
В литературе отмечается, что такое же положение, как и третьи лица, в пользу которых заключен договор, занимают цессионарии, ставшие кредиторами по основному обязательству в результате сингулярного правопреемства, и новые должники, вступившие в обязательство в результате перевода долга[89]. Это требует от нас рассмотрения вопроса: возникает ли в этом случае расщепленная множественность лиц?
Что касается уступки права требования, то в цивилистике существует целый спектр взглядов относительно пределов такой уступки. Согласно одному полюсу этого спектра во взаимном обязательстве уступка права требования без одновременного перевода долга невозможна, за исключением случаев, когда все обязанности, лежащие на кредиторе, были прекращены; равным образом невозможна и «частичная» цессия (уступка не всех прав, принадлежащих кредитору)[90]. Согласно другому полюсу этого спектра не существует никаких препятствий ни в уступке части требования (при юридической делимости обязательства), ни в уступке права требования, вытекающего из взаимного договора (поскольку это не затрагивает встречного, но самостоятельного обязательства).[91]
Нетрудно заметить, что и та и другая концепция подспудно отрицают теорию «расщепленной» множественности лиц. Иначе для сторонников первой позиции не было бы никаких оснований отрицать возможность частичной уступки или уступку при неисполненной обязанности (правоотношение при этом не «разрывалось» бы), а сторонники второй позиции не говорили бы о том, что встречное обязательство никак не затрагивается. На наш взгляд, нет никаких теоретических препятствий к тому, чтобы допускать возможность уступки права требования в синаллагматическом правоотношении при неисполненной обязанности (равно как и «частичную» уступку права), а следствием этого считать появление «расщепленной» множественности лиц в правоотношении (такой же, как и в договоре в пользу третьего лица)[92]. Однако это будет противоречить практическим потребностям гражданского оборота, поскольку повлечет чрезмерную «скованность» права требования и снижение его оборотоспособности. Поэтому мы в настоящее время не склонны отстаивать необходимость признания и введения в законодательство появления «расщепленной» множественности лиц в результате цессии.[93]
Что касается перевода долга, то те возражения, которые мы приводили против признания «расщепленной» множественности лиц применительно к цессии, здесь не действуют: необходимость повышения оборотоспособности отсутствует, а закон применительно к возражениям нового должника, основанным на отношениях между кредитором и первоначальным должником, не содержит оговорки о моменте перехода обязанностей (ст. 392 ГК РФ). Поэтому, учитывая крайне скудное нормативное регулирование перевода долга, мы полагаем допустимым поставить вопрос о «расщепленной» множественности лиц при переводе долга хотя бы в качестве темы для дискуссии. Однако на страницах данной работы мы не считаем возможным вступать в нее, тем более что нас давно уже ждет следующий вид «расщепленной» множественности лиц в гражданских правоотношениях, а именно множественность лиц, возникающая в результате отсутствия у лица дееспособности.
Согласно ст. 28 ГК РФ сделки за малолетних (за некоторыми исключениями) совершают от их имени родители, усыновители и опекуны, и они же несут ответственность по ним[94]. Согласно ст. 32 ГК РФ опекуны лиц, признанных недееспособными в силу психического расстройства, также являются законными представителями подопечных и совершают от их имени и в интересах все необходимые сделки (про их имущественную ответственность напрямую не сказано, но она, очевидно, вытекает из смысла закона). Возникает закономерный вопрос: а какое правовое положение занимают эти представители? Как явствует из законодательства и доктрины, субъектом по сделке продолжает оставаться недееспособный, он является обладателем прав, получаемых по сделке, и из его имущества исполняются обязанности. Но на каком тогда основании ответственность несет представитель?
Представляется, что для ответа на этот вопрос необходимо хотя бы вкратце рассмотреть фигуру недееспособных лиц как субъектов права.
Каждый человек является социальной ценностью сам по себе, независимо от состояния его разума, духа и тела. Соответственно, каждый человек должен охраняться объективным правом от неблагоприятных последствий, возникающих в первую очередь в результате взаимодействия между людьми[95]. При этом объективное право должно также обеспечивать, по возможности, равные условия доступа людей к материальным и духовным благам. Достичь этих целей в полной мере объективное право может только в том случае, если будет считать каждого человека субъектом права, т. е. признавать за ним возможность обладания субъективными правами.
Однако объективное право существует лишь постольку, поскольку существует взаимодействие между людьми в рамках определенных социальных связей. Следовательно, признание за физическим лицом возможности обладания субъективными правами априори предполагает, что приобретаться и осуществляться эти права будут в определенной системе социальных связей и социального взаимодействия, опосредуемых объективным правом. Отсюда следует, что в подавляющем большинстве случаев для приобретения и (или) осуществления тех или иных субъективных прав человек должен будет вступать в правовые отношения с другими субъектами права. Такое взаимодействие предполагает, что физическое лицо должно обладать волей и сознанием на определенном уровне, в противном случае нормальное социальное взаимодействие (соотнесение своего поведения с поведением контрагента, и наоборот) невозможно. Между тем далеко не всякое лицо в силу своего возраста или состояния психики способно в достаточной мере понимать значение своих действий или руководить ими. Как же поступить объективному праву? Оно нашло следующий компромиссный выход из положения: лицо, не способное самостоятельно совершать юридические акты, не может быть участником определенных правоотношений и, соответственно, обладать субъективными правами, возникающими из этих правоотношений, однако такое лицо может становиться участником других правоотношений и обладателем соответствующих субъективных прав путем совершения от его имени и в его интересах юридически значимых действий другим лицом.
Подобная модель правового регулирования выгодна не только лицу, психически незрелому или неполноценному. Она выгодна и «полноправным» участникам правоотношений, поскольку снижает риск того, что они пострадают в результате взаимодействия с лицом, которое не в состоянии в полной мере отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, что влечет и невозможность несения им ответственности перед контрагентом. Однако указанная неспособность проявляется не только в правоотношениях, возникающих в результате совершения правомерных действий, но в правоотношениях деликтного характера. Следовательно, здесь также возникает необходимость защитить интересы потерпевшего, что достигается путем возложения ответственности на другое лицо – очевидно, что этим лицом должен быть по общему правилу тот субъект, который осуществляет постоянное «правовое сопровождение» жизнедеятельности «неполноценного» физического лица и надзор за ним, а именно его законный представитель.
Таким образом, мы приходим к появлению категории дееспособности в объективном праве. В гражданском законодательстве дееспособность определяется как способность своими действиями приобретать и осуществлять гражданские права, создавать для себя гражданские обязанности и исполнять их (п. 1 ст. 21 ГК РФ).
Необходимо отметить, что это определение не является достаточно полным, поскольку охватывает только способность к совершению правомерных актов[96], а не способность нести самостоятельную имущественную ответственность, которая также, на наш взгляд, является элементом дееспособности.[97]
Теперь рассмотрим, как отсутствие у лица дееспособности отражается на субъектном составе относительного договорного правоотношения, в котором данное лицо участвует посредством действий своего представителя.
