Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел
Подчеркнув таким образом новую улику, оратор предоставляет ее оценку присяжным, уверенный, что они не забудут ее.
Оставив на время больного, чтобы изложить присяжным эти обстоятельства, не нарушая последовательности событий во времени, обвинитель «возвращается к Куку» и объясняет присяжным, что в течение следующего утра
Пальмер присылал ему кофе и бульон и что то и другое вызвало обычные последствия, т. е. рвоту, и рвота продолжалась в течение целого дня до вечера.
Теперь «на сцене появляется новое лицо». Это новое лицо — друг Кука, врач Джонс. Пальмер написал ему письмо в котором весьма неосмотрительно сообщал, что «Кук страдал тяжким желчным припадком, сопровождающимся поносом», и говорил: «Желательно, чтобы вы приехали сюда как можно скорее». Это обстоятельство, по словам обвинителя, «заслуживает внимания». Он говорит: «Следует ли придать этому приглашению смысл, благоприятный для подсудимого, или это является указанием на глубоко обдуманный расчет подкрепить предположение, что Кук умер естественной смертью,— несомненно одно: что сообщение о том, будто Кук страдал желчным припадком и поносом, было совершенно ложно».
Это факт, и такой, с которым нелегко будет справиться защите.
Джонс сразу убедился, что никакого желчного припадка у больного не было. В семь часов заехал д-р Бамфорд; состояние Кука было удовлетворительно. Врачи устраивают совещание, в котором, конечно, участвует и Пальмер; они слышат восклицание несчастного Кука: «Больше никаких пилюль, ни лекарства я сегодня принимать не стану; так и знайте». Ясно, что он не верил в эти лекарства. Пальмер настаивал на продолжении приемов пилюль и с особой заботливостью предложил «не говорить ему, из чего они составлены: он боится, что боли повторятся»; боли, вызванные стрихнином, как знают присяжные. Д-р Бамфорд отправился к себе в кабинет, чтобы приготовить пилюли; Пальмер сопровождал его и просил его дать записку с указанием приема. «Д-р Бамфорд, хотя и не мог понять, для чего это нужно», написал, что пилюли должны быть приняты на ночь. Пальмер унес их и в ту же ночь дал больному либо эти самые пилюли, либо какие-нибудь другие. Далее следует одно «замечательное» (только «замечательное») обстоятельство: «Между его уходом из кабинета д-ра Бамфорда и моментом, когда он принес Куку пилюли, прошло полчаса или три четверти часа». Придя, наконец, в комнату больного, он обратил особенное внимание д-ра Джонса на надпись на коробке с пилюлями, высказав удивление твердости почерка восьмидесятилетнего старика.
«Если он виновен,— сказал генерал-атторней,— то возникает естественное заключение, что это замечание было сделано подсудимым с целью показать, что это были те самые пилюли, которые он получил от д-ра Бамфорда, и тем отклонит подозрение от себя».
Но если он не виновен, г-н атторней, то это дает возможность защите сделать другое естественное заключение. Теперь половина одиннадцатого часа вечера. Больному предлагают пилюли; он отказывается принять их; он упрямится, как избалованный ребенок; вчера мне было хуже от них, говорит он. Однако Пальмер настаивал и в конце концов убедил Кука принять лекарство. Сейчас же начинается тошнота, но пилюли не выходят со рвотой. Джонс идет вниз ужинать. При допросе он удостоверит, что «до принятия пилюль Кук был весел и чувствовал себя хорошо; никаких болезненных признаков, ни тем менее признаков близкой смерти не было». Обстоятельство немаловажное, особенно если сопоставить его с тем, что будет дальше, и осветить его с достаточной силой. Лучшая картина теряет свою красоту при плохом освещении; надо поставить зрителя в надлежащее место. Именно это и делает генерал-атторней на каждом шагу. «Джонс лег спать в комнате Кука. Прошло минут пятнадцать, двадцать, и он был разбужен страшным криком Кука; больной поднялся в постели с возгласом: "Пошлите немедленно за доктором; у меня опять начинается то же, что и вчера"». Как не вспомнить тут присяжным поучительных указаний, полученных ими в начале речи? Они знают и не могут не вспомнить мгновенно, что «можно вызвать паралич двигательных нервов и мышц, сохранив деятельность чувствующих нервов», и что «стрихнин поражает нервы, управляющие двигательными мышцами, но не оказывают никакого действия на нервы, служащие деятельности сознания». Им было сказано, что они должны запомнить это. Горничная идет за Пальмером; тот мгновенно показался в окне. Ему говорят, что Куку опять худо. Через две минуты он был у постели больного и безо всякого повода высказал странное замечание: «Я никогда в жизни не одевался так скоро».— «Вам, г-да присяжные заседатели, предстоит решить, пришлось ли ему одеваться в эту минуту или нет». Если нет, присяжные, пожалуй, придут к заключению, что Пальмер ждал наступления катастрофы.
Можно почти сказать, что это именно и подразумевает генерал-атторней.
Теперь следует описание признаков болезни, от которых зависит все существо дела. Они должны быть указаны со всей точностью, ибо столбняк, если только это столбняк, может быть травматический или идиопатический. «Кук был в том же состоянии, с теми же болезненными признаками, как в прошлую ночь; он задыхался, страшно кричал; все тело было в судорогах; шея окоченела. Он просил Пальмера дать лекарство, которое облегчило его накануне. Пальмер собирается идти за лекарством; одна из женщин говорит, что больному так же худо, как было вчера; Пальмер возразил: "Вчера было в пятьдесят раз хуже". Потом: "Сколько ночей идет эта игра!" Подлинно, игра! Такой игры присяжные еще не видали. Он принес две пилюли и утверждает, что в них была сурьма, хотя генерал-атторней утверждает, что сурьма требует долгого приготовления и с трудом превращается в пилюли».
Самое маленькое указание, заслуживающее, однако, внимания и не лишенное значения; оно растет при сопоставлении с другими данными дела, и так как защита не может опровергнуть его, оно в конце концов становится подавляющим фактом! Он успевает одеться в мгновение ока, он успевает приготовить пилюли в несколько минут, включая в этот промежуток времени уход в свой кабинет и 300
Все мы видали драматическое изображение смерти на сцене в игре великих трагиков. Посмотрим, как умирает человек в устах искусного рассказчика, подготовившего воображение слушателей описанием окружающей обстановки и пояснением фактов: «Тогда наступило нечто ужасное. У него сразу начались сильнейшие судороги; тело постепенно коченело; потом он стал задыхаться. В страшных мучениях он просил несколько раз, чтобы его подняли в постели. Люди пытались поднять его, но не могли. Его тело закоченело, как кусок железа. Тогда он сказал: «Поверните меня». Его повернули на правый бок. Он не. мог дышать, не мот больше говорить. Еще несколько мгновений, он успокоился — жизнь быстро угасала. Джонс наклонился, чтобы прислушаться к биению сердца. Понемногу пульс затих,— все было кончено,— он был мертв!»
Теперь следует главное положение, вытекающее из этой тяжелой картины:
«Я докажу вам, что смерть его могла произойти только от столбняка, вызываемого стрихнином, а не от какой-либо другой формы столбняка».
Я мог бы ограничиться этим; но так как не все читатели знакомы с отчетом судебного заседания, то небесполезно будет указать вкратце последующее содержание речи. Все теперь идет по прямому пути, но все последующие обстоятельства отмечены с величайшей точностью; не опущено ничего, что могло бы бросить свет на предыдущие события. Пальмер поручает женщинам снять тело с постели: они видят, что он ищет в карманах его платья и роется под подушками. На камине лежали письма; они исчезают; исчезают также его приходо-расходные книги, записная книжка об игре. Пальмер посылает за Чеширом и предъявляет ему расписку Кука в том, что по его поручению было учтено векселей на 4 тыс. фунтов стерлингов, причем подсудимый не получил какого-либо комиссионного вознаграждения за учет. «Таково было содержание документа, на котором Пальмер не позадумался предложить Чеширу расписаться в качестве свидетеля сорок восемь часов спустя после смерти Кука». На отказ Чешира исполнить это предложение Пальмер сказал: «Это не важно; едва ли кто станет оспаривать подпись; я думал только, что с вашей подписью оно будет правильнее». Приезжает отчим Кука, г-н Стевенс; Пальмер показывает ему расписку. Тот в крайнем изумлении объясняет, что для оплаты векселей не найдется и 4 тыс. шиллингов. Пальмер очень торопит погребение, заказывает гроб и дроги, прежде чем г-н Стевенс успел подумать о них. Ищут и не находят записной книжки об игре на скачках; Пальмер говорит: «Не стоит искать; раз он умер, все сделки по игре недействительны». Г-н Стевенс настаивает на поисках, Пальмер возражает: «Книжка найдется». Стевенс уезжает в Лондон и, вернувшись обратно, говорит Пальмеру, что потребует вскрытия трупа. Пальмер предлагает указать врача для этой цели. Стевенс отказывается от этого дружеского предложения. Тогда Пальмер просит д-ра Бамфорда выдать удостоверение о причине смерти. «Как? ведь вы сами лечили его»,— восклицает тот. Но Пальмер настаивал, и Бамфорд кончил тем, что написал удостоверение, указав как причину смерти «удар».
