Анатолий Кони - Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Из записок судебного деятеля

Эти два месяца я провел в неусыпном труде по ознакомлению со взятыми из палаты делами, законами, кассационными решениями и юридической литературой по гражданскому праву. Сначала мне казалось, будто бы я, подобно Данте, могу сказать про себя, что «посредине нашей жизни я очутился в дремучем лесу, потеряв прямую дорогу». Но вскоре, однако, я почувствовал, что «страшен сон, да милостив бог» и что в моем сознании уцелели все основные начала и институты римского права, которые с таким блеском и жизненностью преподавал во время моего студенчества в Московском университете незабвенный Никита Иванович Крылов. Я увидел, что спуск с Альпийских вершин римского права в долину действующего законодательства, при некотором знакомстве с историей русского права, не так уже труден. Просиживая за работой по 15 и 16 часов, никого не посещая и не принимая, я через два месяца сознал себя не только в известной мере подготовленным теоретически, но и вкусившим после тревог и сомнений, возбуждаемых вопросами о вменении и о соответствии карательного закона житейской правде, своеобразную прелесть спокойного и твердо установленного учения о договорах, о наследовании, о праве собственности. Мне вместе с тем стало казаться, что ядовитое изречение покойного А. В. Лохвицкого о том, что в России криминалистами принято считать тех, кто ничего не понимает в гражданском праве и процессе, а цивилистами тех, кто ничего не смыслит в уголовных законах, ко мне уже неприменимо. Конечно, недоставало опыта, но в этом отношении я рассчитывал на помощь своих товарищей по коллегии, надеясь, что они мне укажут, как разрешены путем давнего опыта те вопросы, на которые я не находил ответа ни в законе, ни в решениях Сената. Увы! На первых же порах мне пришлось убедиться, что иные вопросы, которые, казалось, давно должны были быть разрешены практикой, оставались открытыми, потому что их постоянно обходили по тем или другим формальным поводам. Таким был, например, вопрос об ответственности пожизненного владельца завещанным имуществом за долги наследодателя. Он возникал по одному из первых дел, по которому мне приходилось участвовать в роли председателя департамента. Товарищи мои колебались и были не прочь услышать чье-либо авторитетное указание. Я обратился к одному из тогдашних светил нашего судебного мира, рассказал ему, в чем состоит вопрос и какие у нас возникают недоумения. Светило озарило меня благосклонной улыбкой и любезно спросило: «Как же вы думаете решить?» — «Да, вот, я хотел спросить вашего мнения по этому вопросу». — «Знаете, это вопрос очень сложный, но мне во всяком случае будет очень интересно узнать, как вы его разрешите», — ответило, ласково улыбаясь, светило. Зайдя с тем же вопросом к Сергею Ивановичу Зарудному, я поставил его в большое затруднение. Этот выдающийся и в высшей степени симпатичный и оригинальный юрист и человек, однако, откровенно сознался, что в последние годы занимался больше гражданским уложением итальянского королевства и что так как там подобного постановления нет, то как поступить в данном случае, он не знает. «Надо подумать, очень подумать. Да! Но вот кто может помочь нам, — воскликнул он, увидя входящего в кабинет К. П. Победоносцева, — он-то, конечно, знает». Но знаменитый цивилист и мой бывший профессор по Московскому университету, к великому моему удивлению, сказал: «Охота вам возиться с этим вопросом. Да отрубите ему голову, вот и все». На мои слова, что я и мои товарищи именно боимся по ошибке вместо головы отрубить ноги, Победоносцев обещал подумать и прислать ответ. Через два дня я получил от него открытку, на которой было написано: «Советую посмотреть у Даллоза в «Dictionnaire de jurisprudence generale» [46]. Надо заметить, что сборник Даллоза состоит, кажется, не менее как из 60 томов, стоит более тысячи рублей и поэтому весьма редок и мало доступен. Я сам купил его после сношений с лейпцигскими антиквариями, по случаю, за 900 рублей для библиотеки министерства юстиции. Можно себе представить, в каком положении должен был бы находиться на моем месте провинциальный судебный деятель. И таких случаев было несколько.

Также на первых порах пришлось встретиться с вопросами, которые, казалось бы, ввиду существования новых судов в течение 15 лет давным-давно должны были быть разрешены. Так, постоянно возникали дела о требовании женою обеспечения от мужа, согласно 106 ст. I части X тома свода законов, гласящей, что муж обязан давать жене содержание по состоянию своему и возможности. Несмотря на то что при толковании слова «состояние» в смысле имущественной обеспеченности слово «возможность» является недопустимой в законе тавтологией, точное понятие о состоянии оказалось совершенно неразработанным, и суды обыкновенно задавались вопросом лишь о том, как велик материальный достаток мужа, чтобы определить затем, какую долю из него и в каком размере следует присудить жене. Мне удалось склонить моих сотоварищей к признанию, что под словом «состояние» следует разуметь права состояния, которыми должна определяться необходимая бытовая обстановка жены, добивающейся обеспечения от мужа. В этом смысле состоялось у нас решение по делу Трапезниковой, которая домогалась от опекунского управления над делами и личностью ее умалишенного мужа выдачи ей ежегодно в части всех доходов по соответствию с указной частью, утверждая, что если по смерти мужа без завещания она имеет права на указную (1/4) часть из его движимого имущества, то и после его духовной смерти от потери рассудка ее право на получение обеспечения «по состоянию и возможности» мужа должно осуществляться получением четвертой части доходов с его огромного имущества. Мы нашли, что право жены на содержание от мужа есть право личное, а не имущественное и размер этого содержания, так называемых алиментов, должен определяться соображением имущественной возможности для мужа и общественным и сословным положением, которое создано для жены вступлением ее в брак; назначение же содержания как доли доходов с имущества мужа влекло бы собой право жены контролировать эти доходы, постоянно изменяя размеры следуемой ей четвертой доли и требуя от мужа отчета в его делах и оборотах, что шло бы совершенно вразрез с духом нашего законодательства, твердо устанавливающего, в противоположность западному, начало полной имущественной раздельности и самостоятельности супругов. Поэтому, находя, что 6 тысяч рублей ежегодного содержания, предложенного опекунским управлением потомственной почетной гражданке, не представляются не соответствующими ее общественному положению, мы отказали в иске Трапезниковой, и наш взгляд был разделен гражданским кассационным департаментом.

Эту точку зрения на присуждение алиментов приходилось затем применять не раз, так как таких дел было довольно много, причем в них нередко раскрывались не только мрачные, но и трагические стороны жизни супругов. Наше брачное право страдает многими недомолвками и неясностями. Юридический элемент в нем разработан слабо, и его заменяют дидактические и нравоучительные сентенции расплывчатого характера, дающие повод к самым произвольным толкованиям. Достаточно сказать, что наш закон вменяет мужу в обязанность «любить свою жену, как собственное тело», а жену обязывает «пребывать к нему в любви и неограниченном послушании и оказывать ему всякое угождение и привязанность». Установляя расторжение браков исключительно формальным судом по одному из четырех поводов для развода, он, однако, забывает сказать, у кого же из разведенных родителей должны оставаться дети, так как личная родительская власть в силу закона прекращается единственно смертью естественной или лишением всех прав состояния. Таким образом, например, когда жена, дойдя в неограниченном послушании до крайнего предела в оказывании развратному мужу всякого угождения, вынуждена будет обратиться к суду с прошением о разводе и эта просьба будет уважена, муж может сохранить личную власть над детьми и не лишиться юридической возможности ее проявлять. Точно так же и жена, ведущая распутную жизнь, поступившая «на содержание» и позорящая имя мужа своим поведением, даже и в случае признания ее виновной в прелюбодеянии и последовавшего вследствие этого развода с мужем, может осуществлять свою власть над детьми, влияя на них тлетворным примером и ядовитыми в нравственном отношении внушениями. За отсутствием каких-либо указаний закона на способ ограждения душевной жизни детей и защиты родительских чувств оскорбленного супруга судебная власть оказывается в подобных случаях совершенно бессильной… Почти такой же характер имеют и дела о том, кому из не живущих совместно супругов принадлежит право оставить при себе детей и руководить их воспитанием? И в этих случаях взаимные недоразумения, пререкания и разлад родителей часто гибельно отражаются на детях, которых при помощи обмана и насилия перебрасывают из рук в руки осыпающие друг друга упреками и обвинениями родители…