Джерри Спенс - Настольная книга адвоката: искусство защиты в суде
– Мистер Спенс, обвинение на сегодняшний день вызвало сорок два свидетеля. Все они дали показания, а вы имели возможность подвергнуть их перекрестному допросу. В данных обстоятельствах я разрешаю свидетелю давать показания.
На самом деле судья хотел сказать, что основу моей защиты составлял перекрестный допрос. Он видел, что я способен эффективно вести перекрестный допрос и что, если он сделает одно исключение для стороны обвинения, оно не сильно повлияет на исход событий, – слабое утешение для меня. Кстати, я действительно извлек пользу из этого допроса, и, когда обвинение завершило дело, вызвав множество свидетелей, которых я подвергал перекрестному допросу, мне показалось, что нам не стоит давать показания в пользу защиты. Через двадцать три дня обдумывания, которые показались мне нескончаемой пыткой, присяжные оправдали Рэнди Уивера.
Как я говорил много раз, мы можем рассказать историю обвиняемого лучше, чем он сам. Каждый в зале суда считает его злодеем, который будет лгать ради собственного спасения. Я часто отмечал, что если обвиняемый в уголовном деле берется легко и спокойно давать показания, то он является психопатом, вероятно, виновным в преступлении, в котором его обвиняют. Невиновные подзащитные чаще всего не способны защищать себя, так как их страх, гнев по поводу незаслуженного обвинения и неподготовленность по сравнению с обвинителями-профессионалами не дают им возможности убедить присяжных в своей непричастности к преступлению. По этой причине я редко вызываю подзащитных для дачи показаний, если только они сами на этом не настаивают и мне не удается убедить их не делать этого или если обвинению удается обнаружить доказательства, ставящие под сомнение исход нашего дела и единственный свидетель, который может оспорить эти доказательства, – сам обвиняемый. Поэтому я пытаюсь выиграть дело на перекрестном допросе или с помощью свидетелей обвинения.
Здесь опять встает вопрос доверия – стратегически важный вопрос. В уголовном деле, когда бремя доказательства лежит на обвинении, мы показываем, что прокурор не был с нами полностью откровенен. Во вступительном слове он изложил присяжным свое дело. Но при первой же возможности во время перекрестного допроса мы доказываем, что обвинение рассказало не все. Оно показало только свою часть многогранной истории. Свидетели стороны обвинения были не совсем честными и не полностью открытыми. Оказывается, эти добропорядочные граждане не во всем заслуживают доверия. Полицейские действовали некомпетентно. В доказательствах зияют огромные дыры. Кроме того, мы, ведущие перекрестный допрос, кажемся присяжным искренними и порядочными людьми. Мы показываем им, что в деле, представленном обвинением, много сомнительных моментов. Мы завоевываем уважение присяжных. Они нам доверяют.
Но теперь мы – те, кому прежде доверяли, – представляем свое дело. Неожиданно в процессе перекрестного допроса прокурором присяжные видят, что в нашем деле тоже есть дыры. Они понимают, что наши свидетели похожи на свидетелей обвинения: они не полностью откровенны. Затем мы вызываем на свидетельское место обвиняемого. После того как прокурор закончил свой перекрестный допрос и выявил противоречия, присяжным, учитывая невероятные факты, засвидетельствованные подсудимым, его скверное поведение при даче показаний, гнев и уклончивые ответы, начинает казаться, что он лжет (даже если свидетель говорил правду). Присяжные приходят к выводу, что мы играем краплеными картами. Они чувствуют себя обманутыми и выносят решение в пользу обвинения.
Не важно, насколько мы были и будем честны и открыты, – опасно предоставлять прокурору возможности допросить нашего свидетеля. А разрешение клиенту занять свидетельское место является открытым приглашением к катастрофе. Я признаю, что бывают исключения. Я разрешал клиентам давать показания, если у меня не было другого выбора. Мы можем и должны быть самыми надежными и достойными доверия людьми в зале суда. Но, по мнению присяжных, нас, адвокатов, нужно винить в том, что наш свидетель не может выдержать устрашающего перекрестного допроса. Если на свидетельское место выходит честный человек, но прокурор в пух и прах разбивает его показания, виноваты мы. Свидетель оказался совсем не таким, каким мы его представили суду. Оказалось, это не такой честный и приятный человек, как мы уверяли присяжных. Доверие к нам стремительно падает. Нередко именно в этот момент наше дело оказывается проигранным.
В конце концов, гораздо лучше обходиться без критически важных свидетелей, чем вызывать их на свидетельское место и заставлять дискредитировать свое доброе имя. Если присяжные разочаровались в нас и считают, что мы не оправдали доверия, это сродни чувствам людей, которым изменил любовник. Будет невозможно восстановить их доверие, любовь и верность. Примерно так же обстоит дело с присяжными, доверявшими нам, когда мы представляли дело, но впоследствии тем или иным образом потерпели неудачу. Поскольку показания многих свидетелей можно опровергнуть на перекрестном допросе и обвиняемый почти не имеет шансов убедить присяжных в своей невиновности, противостоя опытному, хорошо подготовленному прокурору, я давно пришел к заключению, что вызов свидетелей защиты для дачи показаний не является удачной стратегией, особенно если умеешь эффективно проводить перекрестные допросы. В этом случае вызов свидетелей защиты становится просто ненужным.
Перекрестный допросслабых, боязливых, униженныхистрадающих. Необходимо всегда помнить один факт: если присяжные ассоциируют себя со свидетелем, к нему нужно относиться с предельным вниманием, потому что, нападая на свидетеля, мы нападаем на присяжных. Вспоминаю скорбящую мать, сын которой был убит, а в убийстве обвинялся наш клиент. Вспоминаю вдову, потерявшую мужа в автомобильной аварии, в которой пострадал наш клиент, и мы требовали у нее возмещения ущерба. Часто опытный адвокат вообще не задает никаких вопросов, потому что знает, что в противном случае присяжные возьмут свидетеля под свою защиту.
Но все люди одинаковы. Как и у нас, у скорбящей матери тоже есть свои защитные механизмы. Хотя адвокату, ведущему перекрестный допрос, нельзя прибегать к конфронтационной тактике, ему не следует пугаться такого вызывающего симпатии свидетеля. Необходимо выбрать щадящий подход, но с вескими, относящимися к делу вопросами. Более того, нужно учитывать, что этого свидетеля выставила противная сторона, а не мы. И было бы несправедливо лишать себя права на перекрестный допрос просто потому, что оппонент решил выставить свидетеля, вызывающего симпатии. Своего рода настоятельная необходимость требует, чтобы мы приняли этот вызов.
– Миссис Эллисон, я представляю себе ту боль, которую вы сейчас испытываете. Это, должно быть, очень тяжело для вас.
– Да, сэр.
– Вы понимаете, что не мы виноваты в этой боли, вызвав вас в качестве свидетеля?
– Да.
– Вас попросил дать показания прокурор, но не мы.
– Да.
– Мне придется задать несколько вопросов, касающихся этого дела. Вы позволяете мне сделать это?
– Наверное.
– Спасибо, миссис Эллисон. – (Здесь мы начали прорубать лед симпатии, которую наш оппонент завоевывает этой свидетельницей.)
Допрос начинается открытыми вопросами.
– Я хочу, чтобы вы вспомнили вечер, в который случилось несчастье. Мне жаль, что я вынужден это делать, но не могли бы вы сказать, где находился ваш муж?
– На работе. Он работал в ночную смену с двенадцати ночи до восьми утра.
– Вы одна были в доме?
– Нет, мой сын спал в своей комнате.
– Расскажите нам кое-что еще о своем доме. Проведите нас, пожалуйста, по нему и покажите, как он выглядел в два часа ночи.
– Это простой дом с двумя спальнями. Здесь входная дверь, гостиная, потом кухня. К гостиной примыкают две спальни, между ними – ванная и туалет.
– Какое было освещение в два часа ночи?
– Свет был выключен, но в гостиную проникал свет от уличного фонаря.
Свидетельница начинает понемногу меняться. Ее голос больше не дрожит на грани рыданий. Он звучит совсем по-другому, чем когда она отвечала на вопросы прокурора. Похоже, что она занимает почти оборонительную позицию и даже немного враждебную.
– Вы были в постели в дальней спальне, а ваш сын спал в ближней?
– Да.
Теперь она отвечает, как большинство свидетелей, так, будто мы хотим поймать ее на чем-то. Мы не меняем свой тон – абсолютно вежливый, сосредоточенный и бесстрастный. Но изменение в ее поведении просто поражает. Дело не в том, что она не похожа на скорбящую мать, роль которой ей приписывалась. Да, она страдает, но, как и многие свидетели, заняла защитную позицию в перекрестном допросе. Присяжные видят, что этот ранее «неприкосновенный» свидетель ведет себя так, что его можно и нужно подвергнуть перекрестному допросу.
