Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - Штефан Кирмзе
При столь ограниченных правах установление равенства перед законом было удивительным. И все же это не было чем-то исключительным. Все империи, хотя и в разной степени, поощряли определенное равенство на фоне различных видов неравенства. Правоведы напоминают нам, что «законодательство о равенстве не всегда представляет собой целостный свод правовых норм, но как пример правового плюрализма законодательство о равенстве является более или менее последовательным, иногда амбивалентным и даже порой противоречивым»44. Право на политическое равенство или равенство перед законом не обязательно влечет за собой культурное или социально-экономическое равенство. В Российской империи относительное равенство в новых судах контрастировало с прямым и косвенным давлением в других сферах общественной жизни. Россия оставалась страной, полной противоречий: необычайно авторитарной, но в отношении некоторых аспектов своей правовой политики более открытой — другие скажут «современной» — по сравнению с сопредельными или заокеанскими колониальными империями.
РАСШИРЕНИЕ ПРАВ МЕНЬШИНСТВ
Специалисты в области права определяют empowerment как усиление способности работать в рамках имеющейся системы, успешно действуя внутри существующих структур власти, но при этом отмечают, что это понятие не следует путать с «эмансипацией», которая идет дальше и подразумевает анализ этих структур и противодействие им45. В России правовая реформа не смогла разрушить существующие структуры власти, так как многие иерархические отношения сохранялись — от особого статуса русского языка и Русской православной церкви до прав, предоставляемых высшим сословиям, в которых меньшинства были недостаточно представлены. Тем не менее новые суды помогли расширить не только права этнических и религиозных меньшинств, но и многих других групп.
Прежде чем в первой половине XIX века они были определены более четко (подробности см. в следующей главе), права этнических и религиозных групп формировались в течение длительного времени, претерпевая частые изменения в процессе развития. Затем судебная реформа придала некоторым из этих прав новый смысл, поскольку создала механизмы, позволяющие простым людям — неважно, русским или нет — добиваться их соблюдения. На этом фоне дискуссия о том, являются ли 1860‐е годы или законодательство николаевского периода переломным моментом в правовой политике XIX века, выглядит несколько схоластичной46. Изменения происходили постепенно, и сменяющие друг друга комплексы решений постепенно способствовали трансформации правового порядка.
Меры, затрагивающие меньшинства, всегда зависели от конкретной социальной группы и обстоятельств. Вместо проведения систематической политики имперская элита вырабатывала множество предложений и решений, специфика и развитие которых зависели от конкретных лиц и учреждений. Более того, речь не шла о «меньшинствах». Это понятие является более поздним, и его обычно связывают с появлением современного национального государства и стремлением к достижению национального единообразия. В качестве нормативного термина оно получило широкое распространение в конце XIX — начале XX века, когда дипломаты начали использовать его как инструмент в переговорах между великими державами47. Подобно своим европейским коллегам, представители имперских элит в России говорили о правах меньшинств только в контексте международной политики, избегая этого понятия при обсуждении внутренних вопросов48. Поскольку они видели разнообразие имперского общества как нечто присущее империи, при этом предостерегая от влияния «инородцев», особенно евреев, они не считали какие-либо «меньшинства» нуждающимися в защите. В то же время к концу XIX века нерусские составляли большинство, а именно 57 % всего населения империи49. В таких регионах, как Крым, их доля была еще более высокой.
Тем не менее эти обстоятельства не исключают использования самого понятия «меньшинства». Во-первых, «меньшинства» и «политика меньшинств» — это аналитические термины. Такие понятия редко используются самими историческими акторами. Во-вторых, в данной книге речь идет не только о двух регионах. Основа излагаемой аргументации касается значительной части позднеимперской России, и поэтому важно использовать термины, способные охватить имперскую политику и специфику ее восприятия, независимо от местных особенностей. Язык правовой реформы и лежащая в ее основе концепция были в значительной степени схожи по всей империи. То, что татары, чуваши, армяне и другие составляли большинство в некоторых районах, не умаляет того обстоятельства, что в империи в целом они сталкивались со структурной дискриминацией — русские являлись, безусловно, наиболее влиятельной социокультурной группой. Самое главное, что термин «меньшинства» подчеркивает не только подчиненное положение таких групп населения, но и постепенное расширение их прав и возможностей. Как показала политолог Дженнифер Джексон-Прис, «меньшинства» существовали в Европе на протяжении веков. Так как они были «чужаками», их инаковость в первую очередь определялась религией и только с конца XIX века была заключена в рамки национальности50. Таким образом, значимость принадлежности к меньшинству менялась с XVII по XX век. В Российской империи дело обстояло иначе. После многовековых репрессий и нетерпимости татары и другие народы стали пользоваться правами и возможностями, обычно не свойственными имперскому правлению, и приобрели статус, не сильно отличающийся от статуса национальных меньшинств XX века.
Так или иначе, царская Россия с ее гибкой и неоднозначной, даже противоречивой политикой в отношении недоминантных этнических и религиозных групп не выделялась в Европе XIX века. В большинстве империй проводилась широкая политика в диапазоне от культурной гомогенизации до принятия культурных различий51. Российская элита, в свою очередь, склонна была считать, что культурные различия между народами естественны и желательны; и поскольку она гордилась имперским разнообразием, она также придерживалась определенной степени правовой дифференциации52. Поэтому, несмотря на все попытки унификации, плюралистический правовой порядок России продолжал учитывать местные верования и обычаи.
Новые окружные суды, однако, уделяли мало внимания этнической и религиозной принадлежности, что заставляет задать важный вопрос. К каким выводам может привести постановка акцента на культурных различиях при обсуждении судебной системы, если она часто нивелировала их существование? Зачем изучать роль и поведение татар, греков или караимов в условиях, когда эти группы вели себя так же, как и все остальные, и отношение к ним было практически таким же? Существует несколько причин для изучения пореформенной правовой системы именно через призму культурных различий.
Во-первых, упор на меньшинства в Крыму и Казани
