Петр Михайлов - Суд присяжных во Франции
Так дело обстоит с теми, кто настолько тверд, что никогда не скажет правду, так же дело обстоит с теми, кто предпочтет лучше умереть, ложно признаваясь в совершении факта, которого они не совершали, чем страдать от пытки»[25].
Перед появлением суда присяжных во Франции философы-просветители подвергнули критике с буржуазных позиций старую инквизиционную систему судопроизводства, систему формальных доказательств, презумпцию виновности, т. е. следственно-розыскной процесс в целом.
Вольтер в статье «Пытка» (из Философского словаря) пишет: «Часто говорили, что пытка является способом спасения сильного виновного и погибели чересчур слабого невинного, что у афинян пытке подвергали лишь при государственных преступлениях; что римляне никогда не применяли пытку к римскому гражданину для того, чтобы выведать его тайну. Что мерзкий суд инквизиции восстановил эту казнь, что, следовательно, она должна внушать ужас всему миру.
Что назначать пытку с целью добиться сведений о преступлении так же нелепо, как нелепо было когда-то устраивать поединок для суда над виновным; ибо часто виновный является победителем, и нередко крепкий и упорный виновный сопротивляется пытке, в то время как тщедушный невинный ее не выдерживает.
Что, однако, поединок назывался Божьим судом и что не хватает только назвать так пытку.
Что пытка является более длительной и болезненной казнью, чем сама смерть; что виновного наказывают так до того, как убедились в его преступлении, и более жестоко, чем лишая его жизни»[26]. Он же в статье «О пытке» из сборника «Награда за справедливость и гуманность» замечает: «…как! У Вас нет никаких доказательств, а вы в течение двух часов наказываете какого-нибудь несчастного тысячью смертей, чтобы получить право умертвить его в один миг. Вам достаточно известно, что это верное средство для того, чтобы заставить говорить все, что угодно, слабого невинного и спасти сильного виновного».[27]
Ш. Монтескье в своем труде «О духе законов» отдает предпочтение английской системе судопроизводства. Он пишет: «…в Англии присяжные решают лишь вопрос о том, доказан или нет поступок, представленный для их рассмотрения; если он доказан, судья произносит наказание, установленное законом за такой проступок, для чего ему нужны только глаза… Но народ – не юрист. Все эти судейские оговорки и средства к примирению сторон для него не годятся. Ему надо предъявить только один предмет, один только факт и требовать от него лишь того, чтобы он решил, следует ли ему обвинить, оправдать или отложить приговор»[28]. В этом же произведении, в книге одиннадцатой «О законах, устанавливающих практическую свободу в ее отношении к государственному устройству», рассматривая в главе 4 государственное устройство Англии, Ш. Монтескье особое внимание уделяет судебной системе Англии: «Судебную власть следует поручать не постоянно действующему сенату, а лицам, которые в известные времена года по указанному законом способу привлекаются из народа для образования суда, продолжительность действия которого определяется требованиями необходимости.
Таким образом судебная власть, столь страшная для людей, не будет связана ни с известным положением, ни с известной профессией; она станет, так сказать, невидимой и как бы несуществующей. Люди не имеют постоянно перед глазами судей и страшатся уже не судьи, а суда.
Необходимо даже, чтобы в случае важных обвинений преступник пользовался по закону правом самому избирать своих судей или по крайней мере отводить их в числе настолько значительном, чтобы на остальных можно было бы смотреть как на им самим избранных»[29].
Принципы, изложенные Ш. Монтескье, в значительной мере повлияли на создание во Франции такого института, как суд присяжных. Однако нельзя не отметить в произведении тех противоречий, которые для Монтескье не были очевидными, а обратили на себя внимание в процессе функционирования суда присяжных. Первым очевидным противоречием является предпочтение, отдаваемое суду Англии, в то время как в самом своем произведении Ш. Монтескье пишет: «Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или установляемого правительства, имеют ли они целью устройство его, – что составляет задачу политических законов, – или только поддержание его существования, – что составляет задачу гражданских законов.
Они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату – холодному, жаркому или умеренному, качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов – земледельцев, охотников или пастухов, – степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются…»[30]
Возможность применения во Франции судопроизводства Англии, законов уже в силу взглядов самого Ш. Монтескье, должна была оцениваться критически. Кроме того, Ш. Монтескье считает, что закон должен применяться единообразно: «Но если состав суда не должен быть неизменным, то в приговорах его должна царить неизменность, так чтобы они всегда были лишь точным применением текста закона. Если бы в них выражалось лишь частное мнение судьи, то людям пришлось бы жить в обществе, не имея определенного понятия об обязанностях, налагаемых на них этим обществом»[31].
Требуя соблюдения принципа законности, Монтескье противоречит сам себе. В самом деле, если к осуществлению правосудия призываются лица, «которые в известные времена года по указанному законом способу привлекаются из народа для образования суда», то можно предполжить, что данные лица не знакомы с законами в достаточной мере. Ш. Монтескье и сам это понимает, когда указывает, что народу следует предъявить только факт. Но в этом и кроется противоречие, поскольку оценка деяния при наличии законодательства представляет собой силлогизм – подведение конкретного случая под формулировку закона, которая может быть довольно широкой и сложной для понимания. При оценке исследуемого деяния присяжный вынужден решить для себя, представляют ли действия подсудимого то преступное действие или бездействие, которое указано в законе. В этих случаях возможна различная оценка одного и того же деяния в зависимости от состава присяжных, состава суда, местности, в которой рассматривается преступление. Хотя пожелание Ш. Монтескье о строгом применении закона и нашло свое применение в санкциях Уголовного кодекса 1791 года, где были предусмотрены конкретные наказания за конкретные преступления, без установления максимума и минимума наказания, однако в части оценки деяния присяжными данное положение было невыполнимым.
Функция судей в делах уголовных заключается в установлении факта и вынесении наказания в соответствии с законом. При этом первая часть задачи представляет собой решение силлогизма, где большей посылкой выступает диспозиция статьи уголовного законодательства, малой посылкой выступает фактическая жизненная ситуация. Таким образом, решение задачи установления факта представляет собой также двойственное действие, первая часть которого состоит в том, чтобы установить фактические обстоятельства; вторая часть – в том, чтобы подвести данные фактические обстоятельства под диспозицию статьи уголовного закона, или, как выражались в XIX – начале XX столетия, произвести субсумцию[32].
По Монтескье, установление фактических обстоятельств под силу любому здравомыслящему гражданину, что не вызывает особенных возражений, однако второе действие – субсумция – требует определенных знаний закона, который может быть излишне сложен для понимания гражданина, не знакомого с основами права. В данном случае возникает противоречие между формой выражения воли законодателя и формой осознания преступного деяния присяжным, не знакомым с формулировками закона. Таким образом, Монтескье, предусматривая возможность установления присяжными только факта, не учел того, что даже при установлении факта необходимо знакомство с законом.
Кроме данного противоречия, которое неизбежно ведет к недоразумениям в вердиктах присяжных, существует еще противоречие, возникающее между оправданием преступного деяния присяжными в силу сложившегося отношения в обществе к данному преступному деянию как к обычному явлению и законам. При этом в одном государстве вердикты могут варьироваться даже в зависимости от местности и сложившихся в этой местности нравов.
Ш. Монтескье признается как создатель социологической теории позитивного права.[33] Интересно, как относились к суду присяжных социологи-позитивисты спустя значительный промежуток времени после функционирования суда присяжных в странах континентальной Европы. Исследуем этот вопрос. Известный французский социолог второй половины XIX столетия Тард в своем произведении «Уголовная философия»[34] следующим образом оценивает суд присяжных. «На Сицилии, согласно Гарофало, жюри является рабом мафии, в Неаполе – карбонариев, в Риме – политических чувств, направленных против властей… Добавим: на Корсике – духа кланов и бандитизма; во Франции духа оппозиции или партии, прессы, публики. В России, как, впрочем, и в других странах, опасаются осуждать высокопоставленных людей. В Англии даже присяжные становятся слабыми перед угрозами, устными или письменными»[35]. А. Ферри, рассматривая функции присяжных с точки зрения разделения властей, указывает: «Прежде всего я думаю, что разделение властей, или социальных функций, которые соответствуют закону естественного разделения труда, не должно аннулироваться и жюри. Судебная власть должна, прежде всего, уважать и применять письменный закон; ибо в случае допущения возможности того, чтобы судья (из народа или профессиональный) мог бы корректировать закон, все гарантии свободы были бы потеряны и персональный арбитраж не знал бы границ. Арбитраж судьи, как я уже сказал, мы допускаем только, когда имеются реальные гарантии его способности и его независимости, и всегда в границах, допущенных законом и под контролем высшей дисциплинарной власти.
