Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права - Вадим Юрьевич Солод
Одной из прикладных задач судебной реформы 1864 года было распространение этой практики на уголовные и гражданские дела за счёт создания института официального представительства, а точнее – искоренение участия в судебных делах «ходатаев». Именно так называли профессионально владевших письменным судоговорением личностей, не всегда юридически образованных, но которые свободно общались с судьями, бойко писали жалобы и «решали вопросы» за денежное вознаграждение. Получившие прозвище «фризовые шинели», эти «решалы» беззастенчиво обманывали клиентов и при любом случае игнорировали закон. Однако запутанность и бюрократия судебной процедуры была столь велика, что без таковых посредников невозможно было представить себе ни один из дореформенных судов, особенно в российской глубинке.
Правда, такие «подпольные адвокаты» отличались дешевизной услуг, но при этом тотальной всеядностью. Законодатель справедливо полагал, что наличие официальных присяжных позволит создать новый, справедливый суд, тем более что все они должны были иметь высшее образование, пятилетний опыт судебной практики и заключение специальной комиссии, проверявшей «благонадёжность и нравственность» соискателя. Но… «хотели как лучше, а получилось как всегда» (Помню о Вас, уважаемый Виктор Степанович!).
Во-первых, Советы присяжных заседателей были созданы далеко не везде. Первые были организованы в 1866 году в столицах – Москве и Санкт-Петербурге, – затем в 1874 году в Харькове. По существующему закону территория, на которой мог действовать присяжный поверенный, ограничивалась его судебным округом, что в принципе выглядело вполне логично, но лишало возможности привлечь к процессу в Самаре, например, столичную знаменитость.
Во-вторых, участники судебных процессов относились к адвокатам с явным недоверием и не всегда были готовы платить значительные гонорары, на которых те настаивали. Плюс ко всему, для многих обращение к хорошо знакомому «решальщику» по-прежнему было предпочтительнее, в том числе и по финансовым соображениям.
В Петербурге того времени были действительно известные адвокаты, в числе которых – Д.В. Стасов, В.Д. Спасович, А.И. Урусов, Н.П. Карабчевский. Хотя вряд ли Лев Николаевич имел в виду кого-нибудь из них. Перечисленные мэтры были не просто блестящими судебными ораторами, знатоками и толкователями закона, но и совестливыми и принципиальными людьми, всей своей практикой никогда не изменившими своим жизненным принципам. Как писал «митрополит адвокатуры» Фёдор Никифорович Плевако: «За прокурором стоит закон, а за адвокатом – человек со своей судьбой, со своими чаяниями, и этот человек взбирается на адвоката, ищет у него защиты, и очень страшно поскользнуться с этой ношей».
Похоже, что это толстовское определение – «знаменитый» – относится к поверенному, специализировавшемуся как раз на таких тонких делах, как разводы лиц «с положением».
Хотя, возможно, будь бюрократическая процедура расторжения церковного брака немного попроще, а А.А. Каренин менее щепетилен, трагедии в его семье могло бы и вовсе не быть. Тем более что другая героиня романа – Дарья (Долли) Облонская – находит гармонию в жизни с вечно изменяющим ей мужем, при этом старательно рожает ему детей, потому что «так Богу угодно», а попытка её разговора с Анной о современных методах contraceptio приводит Каренину в состояние ступора. Объяснение Анны Аркадьевны по поводу того, почему у неё больше нет детей, – «это было то самое, о чём она мечтала дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась».
Таким образом, перед нами та самая яркая иллюстрация того, что происходит, когда закон утрачивает не только свою актуальность, но и сами основы справедливости, как и разумности, делая несчастными тех, кто его, это закон, как раз и исполняет. Поэтому совсем неудивительно, что многие герои Льва Николаевича Толстого по воле их создателя проходят испытания то супружескими изменами, то ревностью. Лев Николаевич хорошо понимал состояние своих героев, когда писал о том, как изменяет жене Стива Облонский, Анна Каренина – мужу, как мучается беспричинной ревностью Василий Позднышев («Крейцерова соната»), а от вполне обоснованных подозрений страдает Анисья – героиня запрещённой цензурой драмы «Власть тьмы»[59].
Герой эпопеи «Война и мир» Пьер Безухов – внебрачный сын одного из богатейших людей России графа Кирилла Безухова – тоже безуспешно пытается развестись со своей постоянно ему изменяющей женой Элен. Безуспешно, потому что юридически подкованная княжна Елена (Элен) Васильевна Курагина в ответ предложила нелюбимому мужу раздельное проживание (устоявшийся юридический термин). Для Безухова такой вариант означал бы добровольную передачу неверной красавицы-жены в верные руки некого влиятельного вельможи из царской свиты и иностранного принца, которые оба претендовали на неё… вместе с существенными материальными потерями. В том случае, если супруги заключили бы договор о раздельном проживании, графу пришлось бы передавать супруге доходы с половины своих имений. Эту светскую форму «мирного сосуществования» категорически не принимала власть церковная, которая справедливо считала её формой блуда.
В 1722 году Святейший Синод принимал решение по делу княжны Александры Долгоруковой и её мужа графа Василия Салтыкова, которые оба просто жаждали развода. Однако в ходе произведённого следствия так и не удалось доказать ни прелюбодеяние Салтыкова (жена обвиняла его также в замысле на своё убийство), ни измены со стороны Долгоруковой. В итоге Синод принял решение развести супругов «не совершенным, но временным разводом», в котором они и должны были пребывать до желания примириться. Если же такого желания у них не появится, то оба обрекались на вечное безбрачие.
В 1779 году было аналогичное дело супругов Демидовых, которое рассматривалось Совестным судом.
Образцом для организации такого архаичного судебного органа послужил английский Суд канцлера или, иначе, суд справедливости, основывающий свои решения не только на положениях общего права, но и на нормах права естественного и римского. Необходимый свод прецедентов (правил) формировался в нём годами. Российский совестный суд, стоявший вне общей системы судебных инстанций, создавался прежде всего как орган медиации при разрешении семейных тяжб в целях «доставить обеим сторонам законную, честную и бестяжебную жизнь» ((ПСЗРИ. Т. XLI. Отд. II. № 43898), в соответствии с «Учреждением о губерниях» 1775 года.
В состав такого суда входили назначаемый генерал-губернатором судья и шесть заседателей, традиционно избиравшихся по квоте: по два представителя от каждого сословия.
Ввиду того, что подсудность Совестного суда определялась недостаточно чётко, иски могли подать родители против детей и дети против родителей, рассматривались также дела по разделу имущества, некоторые виды торговых тяжб. В компетенцию Совестного суда входило рассмотрение гражданских и уголовных дел, но только определённой категории:
– по преступлениям умалишённых и малолетних;
– о колдовстве;
– по жалобам на незаконное содержание в тюрьме.
Согласно ст. 400 «Учреждения о губерниях», главной задачей суда было определено примирение сторон – истца и ответчика, – то есть заключение мирового соглашения в буквальном смысле этого слова; здесь же чётко прописывались формы примирения
