Борис Чичерин - Философия права
Уже древние понимали правду в отношении к себе. Платон, изображая в своей «Республике» идеал государства, в котором различным сословиям присваиваются различные добродетели: правителям мудрость, воинам мужество, промышленникам умеренность, говорит, что высшая добродетель – правда – состоит в том, чтобы каждая часть исполняла свое назначение и таким образом сохранялся должный порядок. Таким образом, правда является высшим согласием и завершением всех добродетелей. Это начало прилагается и к внутреннему миру человеческой души. И тут правда состоит в том, чтобы каждая из свойственных ей добродетелей исполняла свое назначение и все они находились в должных отношениях друг к другу. Согласно с этим, правда в приложении к самому себе есть добродетель, устанавливающая внутренний распорядок человеческой души, сообразно с требованиями нравственного закона. Таково учение древних, заключающее в себе неоспоримую истину. Но мы можем эти определения возвести к основному нравственному началу, которое было выработано новой философией и которым отношение к себе связывается с отношениями к другим. Прилагая это начало к своему внутреннему миру, мы должны сказать, что и в отношении к себе человек должен всегда быть целью, а не только средством, т. е. он должен уважать в себе достоинство человека как разумного существа. Этим он воздает себе то, что ему подобает. Поэтому умение сохранить своё достоинство есть добродетель. Ей противоречит всё, что оскорбляет человеческое достоинство; таковы уничижение и раболепство. Но и тут может быть противоположная крайность, состоящая в самопревознесении и гордости. Должная середина определяется нравственным сознанием. Оно указывает на то, что истинное достоинство состоит не во внешних знаках, а в нравственной высоте, поднимающей человека над всякими внешними определениями. Поэтому уважение к себе требует развития этого нравственного сознания, которое даёт человеку высшую цену и делает его непоколебимым среди всех постигающих его превратностей, как счастья, так и несчастья. В этом состоит высокая сторона стоической добродетели.
Но если человек сам для себя должен быть целью, а не средством, то стремление к личному счастью не только не противоречит нравственному закону, а напротив, будучи сдержано в должных границах, составляет его исполнение. Кант утверждал, что только чужое, а не собственное счастье может быть нравственной целью для человека, ибо только первое может быть предметом обязанности, ко второму же человек стремится по естественному влечению, которое ничего нравственного в себе не заключает. Но эта точка зрения была последствием односторонних понятий Канта о действии по обязанности, помимо всякого чувства. Естественное стремление человека к счастью, так же как и все естественные его определения, может быть нравственным или безнравственным, смотря по тому, согласно оно с нравственным законом или нет. Сострадание к ближнему, любовь к детям суть также естественные влечения, однако, они несомненно имеют нравственный характер. Такое же значение имеет разумное и согласное с нравственным законом стремление к счастью. Нравственный закон требует от человека, чтобы он умел ценить те блага, которые даны ему Творцом. Если он радостно ими пользуется и находит в них удовлетворение, он исполняет свое назначение, и это возбуждает в нём благодарность к Подателю этих благ. Когда это уравновешенное настроение обращается в жизненную привычку, в каком бы положении ни находился человек, в самой скромной доле, так же как и при избытке жизненных благ, оно становится добродетелью. И тут нравственное требование заключается в соблюдении должной меры, в довольстве тем, что дано, и в обуздании стремлений к большему и большему наслаждению. В этом, как мы видели, состоит добродетель умеренности. Задача внутренней правды относительно самого себя заключается в том, чтобы отвести этому элементу должное место в человеческой душе, не подавляя его, а давая ему подобающее удовлетворение. Через это человек становится сам для себя целью, а не средством.
Однако эта эмпирическая сторона составляет лишь один из элементов человеческой души. В ней есть и другая, высшая, метафизическая сторона, которая не только даёт закон первой и полагает ей границы, но заключает в себе и способность отрешаться от всяких внешних благ и частных стремлений. Такое отрешение от личных целей есть самоотвержение. Высшая нравственная добродетель человека есть способность к самоотвержению. Оно не исключает стремление к счастью, но последнее должно уступать ему там, где этого требуют высшие цели. И в этом отрешении от себя человек как разумное существо находит высшее духовное удовлетворение. Оно даёт ему внутренний мир и нравственное довольство самим собой. Это нравственное удовлетворение целой бездной отличается от того удовольствия, которое доставляет людям вкушение внешних благ. Ни в чём, может быть, поверхностное отношение эмпириков к глубочайшим вопросам, касающимся природы человека, не выражается так ясно, как в том, что они смешивают эти два совершенно разнородных явления и сводят их к одной рубрике под именем стремления к удовольствию. В действительности, между тем и другим лежит всё громадное расстояние, которое отделяет вечное от временного, постоянную метафизическую сущность от изменчивой игры преходящих явлений. Нравственное удовлетворение человека коренится в сознании вечного и безусловного. Иначе оно остается необъяснимым. Само временное удовольствие получает истинно человеческое значение только тогда, когда оно составляет гармонический элемент общей системы, имеющей свои корни в вечном. Поэтому, когда говорят о том, что человек ищет удовольствия, то надобно знать, какое это удовольствие; необходимо сделать ему оценку, а для этого требуется высшее мерило, выходящее из пределов эмпирических данных.
Таким образом, в душе человеческой являются два противоположных начала: стремление к личному счастью и способность к самоотвержению. Высшая задача внутренней правды, уравновешивающей различные стремления и указывающей каждому из них подобающее ему место, состоит в их соглашении. Оно достигается тем, что человек исполняет свое определенное жизненное назначение: действуя бескорыстно и самоотверженно на пользу других, он в этом находит и личное свое удовлетворение. Поэтому избрание жизненного назначения составляет нравственную обязанность человека, а добросовестное его исполнение есть добродетель.
Так как цели человека столь же разнообразны, как и его потребности, то и жизненное назначение человека может быть весьма различно. Выбор его зависит и от естественных наклонностей, и от материальных средств, и от задач и условий окружающей среды. Во всяком случае, решение должно принадлежать ему, и никому другому. Определение своего жизненного назначения есть, опять же, дело внутренней свободы человека; таково неизменное требование правды. Поэтому рабство, крепостное состояние, устройство каст и сословные перегородки, полагающие преграды свободному самоопределению лица, противоречат нравственным требованиям. Но определяющим началом для внутренней свободы является здесь не один только отвлечённый нравственный закон, обращающийся к совести; тут принимается во внимание всё разнообразие жизненных условий, среди которых приходится действовать человеку. Назначений может быть множество, сообразно с теми практическими целями, которые составляют задачу жизни. Тут человек зависит не от себя одного, но и от других, а также и от материальных условий деятельности. Здесь к нравственному закону присоединяются бесконечно разнообразные и изменчивые эмпирические данные; добродетель состоит в умении связать то и другое, совершать практическое дело, соблюдая нравственный закон, и переводить нравственный закон в практическую жизнь. Вследствие этого как сама задача, так и требующаяся для исполнения её добродетель разнообразятся соответственно назначению человека. Отсюда рождаются различные отношения человека к другим, что влечёт за собой различное приложение нравственного закона.
С тем вместе и правда переходит на другую почву. Ею определяется уже не отношение к себе, а отношение к другим. Но основное её начало остаётся то же, ибо, в силу нравственного закона, я к другим должен относиться, как к себе самому. И в них я должен видеть цель, а не средство. Отсюда, как мы видели, возникают требования уважения и любви.
Уважение есть основное требование правды: во всяком человеке я должен уважать человеческое достоинство. Но здесь к отвлечённому мерилу, общему для всех, присоединяется нравственная оценка, которая делает людей неравными относительно нравственного достоинства. Не всякий человек одинаково исполняет нравственный закон, а потому не все имеют одинаковую нравственную цену. Задача правды состоит в том, чтобы сделать эту оценку, независимо от положения человека и от присвоенных ему внешних благ. Эта оценка может быть не только практическая, в приложении к реальным людям, но и художественная, в отношении к вымышленным лицам. Последняя имеет общий характер, а потому сильнее действует на людей, представляя им нравственные идеалы и возбуждая в них чувства или отвращение. Отсюда высокое значение литературных произведений, раскрывающих нравственную высоту в самой низменной доле. Но само это направление становится извращением нравственных требований, когда возвышенные чувства присваиваются исключительно обездоленным, а с обладанием внешних благ намеренно связывается нравственная низость. Если внешние блага, умножая соблазны, делают затруднительнее путь добродетели, то тем больше заслуга тех, которые умеют соединить то и другое. Правда состоит именно в том, чтобы воздавать каждому должное, прилагая ко всем одинаковую мерку, но принимая во внимание всё разнообразие внешних условий и обстоятельств.
