Семь лет в «Крестах»: Тюрьма глазами психиатра - Алексей Гавриш
А на втором этаже этого здания было подобие актового зала, где периодически проводились собрания работников. Когда приезжал очередной артист, который жаждал популярности, или очередной религиозный деятель, то там могли собирать как заключенных, так и сотрудников. Или и тех и других вместе. Сотрудникам там же приходилось выслушивать всяких генералов и прочих больших руководителей, которым нужно было непременно понимающе кивать. Я же читал там лекции для работников о вреде курения и алкоголизма.
Однажды мне мой бригадир санитаров сказал так: «В тюрьме работают хорошо все службы. Кроме спецчасти – там зеков нет».
Сама больница имела отдельный корпус в три этажа и стояла рядом с северным забором: окна ее верхних этажей выходили на какое-то гражданское учреждение здравоохранения, где содержались беременные на сохранении и работал центр планирования семьи. Занятное соседство. Символичное.
В больнице располагалось терапевтическое отделение с большими, просторными палатами, кабинетами врачей и простенькой операционной, достаточной, чтобы что-то вырезать или зашить до приезда скорой помощи. Аптека и аптечный склад. Кабинет рентгена. Лаборатория, где когда-то можно было сделать некоторые анализы крови, но к моему приходу уже ничего толком не работало. Ну, и кабинет главврача и его зама. Здание большое, но совершенно не рассчитанное на нужный объем. На все 160 коек. Таким образом, инфекционное отделение располагалось на первом кресте и занимало половину второго этажа одного из режимных корпусов, а мое отделение занимало второй этаж второго креста. Флюорография была на территории сборного корпуса. Кабинеты для амбулаторного приема врачей-специалистов – на «кругу» первого и второго крестов.
Затем закрытый туберкулезный корпус, девятый. Это шикарный пример отечественной бюрократии, чванства и идиотизма. По правилам санитарии, любая туберкулезная больница должна быть разрушена до основания после 30 лет работы, так как пресловутую палочку Коха извести невозможно в принципе. Девятый корпус прослужил в этой роли лет 50. Дальше его функционирование было невозможно, и к началу 2010-х годов его вывели из эксплуатации. А снести нельзя, так как весь тюремный комплекс «Кресты» находится под защитой ЮНЕСКО как архитектурный памятник. Его просто закрыли. Почти. Там осталось много хорошей сантехники, электрики и прочих лампочек, и его потихоньку разбирали для текущего ремонта не менее древних остальных корпусов.
Хотя, как по мне, далеко не все памятники нужно сохранять. И снести следует не только этот девятый корпус, но и всю тюрьму целиком. Поганое место. И место ему только в памяти тех, кто через него прошел, да еще любопытствующих историков. Сейчас для сохранения «памяти» достаточно документальных фотографий и видеоматериалов. А стены… А что стены? Черт с ними. Не должно их быть. Французы снесли Бастилию, и что-то не видно, чтобы хоть кто-то скорбел по этому поводу.
Еще был гараж для служебного транспорта – непримечательная постройка, в которой находились и кабинеты психологов.
Первое время я безбожно плутал и умудрялся заблудиться на территории, хотя блуждать там решительно негде.
Но тюрьма – это не только стены, но и сотрудники. Немного поподробнее о них. Далеко не о всех, но о тех, с кем я больше всего взаимодействовал. Как я их видел и понимал.
Тюрьма – это государство в государстве, построенное в лучших традициях марксизма-ленинизма (частной собственности нет, все средства на благо народа и прочее). Здесь есть суверенные границы, нарушать и изменять которые нельзя. Здесь есть государь, «хозяин» – начальник тюрьмы, и его правительство – замы и начальники корпусов. Работники бюрократического аппарата и социальных структур (полиция, больницы и прочее) – рядовые сотрудники различных отделов и подразделений. И простой народ – спецконтингент.
И потому никуда не деться от двоевластия, подковерных игр, негласных коалиций и всего подобного. С одной стороны, мой непосредственный начальник – это главврач больницы. А с другой – администрация СИЗО, на которую мы и работали, от которой зависели и с которой больше всего взаимодействовали. Но об этом потом.
Под администрацией я понимаю «хозяина» – начальника СИЗО, от которого зависело решительно все. Его зама по оперативной работе. Начальника оперативного отдела. С другими службами мы взаимодействовали чаще в рамках должностных обязанностей, то есть это была рутина, необходимая и важная, но понятная и человечная.
Оперативная служба – самая нужная и самая паскудная служба в системе.
Мы зависели друг от друга.
Первое. Среди оперов полно уродов. Моральных уродов. Если в эту профессию приходит нормальный человек, он или спивается, или с высокой вероятностью морально деградирует.
Второе. Мы от них зависели в рамках должностных обязанностей.
Третье. Они от нас зависели с точки зрения нецелевого использования меня и моего отделения.
И все это сплелось единым клубком.
С одной стороны, они занимались профессиональными вопросами следствия, обеспечивая органы необходимой информацией, так как, к сожалению, сотрудники правоохранительных органов в России не умеют работать. Львиная доля раскрытий строится на показаниях. А их нужно получить. И из подследственного добывают нужную информацию. Не так, как показывают в кино, подбрасывая к злым амбалам в камеру, а гораздо более изощренно. Зачастую даже не раскрывая намерений.
С другой – они контролировали жизнь внутри СИЗО.
Часть сотрудников оперативного отдела занимались дознанием и проведением оперативных мероприятий по поводу ситуаций, «эксцессов», которые происходили внутри изолятора. Почему-то на этих должностях обычно работают женщины. Мне повезло, почти пять лет это был прекрасный и чудовищный человек, который понимал суть событий еще до того, как они произошли. Основная ее задача состояла в том, чтобы вывернуть случившееся так, что никто не виноват, а произошло все «потому, что так бывает». Это касалось драк в камерах, членовредительства и прочего. Думаю, понятно, что мою жопу она прикрывала далеко не один раз. Когда она вышла на пенсию, на ее место пришли две молодые девицы. Не знаю, ее ли это заслуга, или так совпало, но работали они так же, как и она, то есть всегда последовательно и без лишних вопросов прикрывали мою жопу.
Другая часть оперов занималась всем, что не касалось бытовых вопросов. Они отвечали за размещение спецконтингента, контролировали этапы, запрещенные предметы и вещества, осуществляли взаимодействие с органами следствия и помогали им в раскрытии преступлений. Впрочем, я не знаю, да и не хочу знать досконально круг их должностных обязанностей. Если кратко – вся жизнь в тюрьме зависела от них.
За каждым режимным корпусом и специализированным отделением был закреплен оперативный сотрудник. Мой был мне нужен ежедневно – к примеру, «перекинуть» людей из камеры в камеру я мог только по согласованию с ним. Но в этом он выступал только исполнителем, подгоняя бумаги в соответствии с фактической ситуацией. Другой пример – выписка из отделения. Здесь сложнее, так как мое мнение о здоровье пациента далеко не всегда совпадало с таковым у администрации.
Большинство вопросов, которые мы могли решить, – это поместить кого-то к себе на отделение. Либо просто передержать, либо спрятать. Гораздо реже это была именно «карательная психиатрия». При этом никогда не было прямых указаний или просьб. Могли быть намеки, полуфразы и подобные штуки. Но слишком много в этом мире можно понять и без слов. И со временем я стал играть в эту игру все более и более цинично.
Режимная служба. Режим.
Петр I в одном из своих указов писал: «Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего истребны люди твердые, добрые и веселые». Сотрудники режима в большинстве своем идеально соответствуют этому описанию. Как по мне, наименее профдеформированные люди работали именно в режиме. Их работа по-человечески понятна и не требует каких-то существенных сделок с собственной совестью. Они отвечают за соблюдение заключенными правил и требований внутреннего распорядка, санитарных и бытовых условий.
Поэтому именно режим становился первой мишенью для жалоб в контролирующие инстанции со стороны спецконтингента. Например, по нормативу на каждого заключенного должно приходиться не менее семи квадратных метров площади. Удовлетворить это, в общем-то, законное требование режимник не может объективно, так же как и запретить зеку писать по этому поводу жалобы. И таких казуистических моментов множество. Всякие сломанные краны, порванные одеяла, перегоревшие лампочки и прочее – это работа режима.
