Андрей Синявский - Мое последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966 - 1974}
Не случайно я говорил здесь о научно-технической интеллигенции. Это та самая интеллигенция, о которой прокурор сказал, что она не производит материальных ценностей. Гражданин прокурор, вы опоздали на двадцать лет! Вы прозевали такую вещь, как научно-техническая революция, которая лицо мира изменила!
Я мог бы — но не стану этого делать — привести десятки книг социологов и экономистов, которые показывают, что же принесла научно-техническая революция, в которых говорится, что в промышлен-но развитых странах в настоящее время 75 % прироста национального дохода обусловлено не расширением производственных фондов, а расширением применения знаний, уровнем знаний, за счет труда интеллигенции. Я не буду этого делать. Я мог бы привести многие статьи и работы марксистских философов, но я приведу только один источник — «Программу КПСС», в которой сказано, что характерной чертой переживаемого нами периода является то, что наука стала непосредственной производительной силой. Непосредственной, гражданин прокурор. Этот документ пора бы знать, пора бы знать «Программу КПСС», прежде чем высказываться…
Судья. Вы должны обращаться не к прокурору, а к суду. Любарский: Прошу прощения.
Так вот почему я заинтересовался этим делом, этой проблемой. В самой природе научного работника — стремление составить собственное мнение о проблеме, если он серьезно заинтересовался ею. Говоря здесь о чтении той или иной литературы, прокурор предлагал мне птичками отметить, что нужно и что не следует читать. Для меня это звучит странно. Научный работник не может то или иное мнение брать со стороны. Суть научного работника самому все узнать. В этом смысле идеалом научного работника был Маркс И не только в этом Вы знаете, что в ответ на анкету дочерей, Маркс сказал «Мой любимый лозунг — „Все подвергать сомнению“». Я думаю, что для меня и людей моего поколения эта мысль Маркса была тем легче, что мы воспитывались в особое время. В то время, когда кибернетика была лженаукой, в то время, когда генетика была объявлена фашиствующей, в то время, когда теория относительности была «идеалистическим вывертом». Это было время, когда вся философия — «суть философии всей», по словам Гейне, — вмещалась в четвертую главу «Краткого курса истории ВКП (б)», вся экономическая теория заключалась в «Экономических проблемах социализма» Сталина, и не дай Бог в сторону… Так вот, такое воспитание принесло плоды. И я не буду никому верить на слово. Ни позже, ни сейчас. Но вот конкретный пример. Мне инкриминируется книга Джиласа «Новый класс». Об этой книге много писала зарубежная пресса. Писала и наша пресса. И «Литературная газета» опубликовала несколько ругательных статей Ну и что же? Узнав из этих статей, что книга антисоветская, антисоциалистическая, я должен был принять это на веру и не читать, не интересоваться'1 Нет, конечно, я слышал, что она претендует на новое слово в теории. Хорошо, дайте мне эту книгу самому почитать. Меня это интересует. Я достаю эту книгу и читаю Да, я убедился, что с точки зрения теории там, как говорится, кот наплакал, в этом смысле хилая книжка, и действительно написана с вражеских позиций Но это я должен был увидеть сам и только сам И тот факт, что книга эта не пропущена в печать, еще не является достаточно квалифицирующим признаком того, что эта книга враждебна.
В Самиздате есть много книг безусловно ценных, важных, нужных, которые принесут огромную пользу, хотя на них нет никакого грифа. Это социологические исследования Жореса Медведева, исторические труды Роя Медведева, статьи по правовым вопросам Чалидзе, философские труды Померанца И художественная литература. Пильняк, Цветаева, Мандельштам, Ахматова Кстати, Твардовский, недавно скончавшийся, тоже обогатил Самиздат своей поэмой «По праву памяти», изъятой у меня Так вот, тот факт, что та или иная литература еще не издана и не имеет штампа Главлита, еще не является квалифицирующим признаком ее антисоветской направленности Неслучайно из огромного количества изъятой у меня литературы[2] только десятая доля вошла в обвинительное заключение. Только десятая доля сочтена криминальной. Все остальное оказалось некриминально. Даже по мерке обвинения, я уже не говорю о сути. Но даже по мерке обвинения…
Обвинение пыталось представить меня как лицо, которое поставило себе одну-единственную цель: распространять враждебную литературу. Можно ли с этим согласиться?
Информация — это хлеб научного работника Как крестьянин работает с землей, рабочий — с металлом, — так интеллигент работает с информацией. Составить свое независимое мнение можно только владея информацией. Например, важно знать все обстоятельства прихода Сталина к власти, ибо уроки истории учат. Но нет книг на эту тему на прилавках магазинов — и вот я должен обратиться к Авторханову. Хотелось бы читать о политических судебных процессах на страницах газет, но нет таких материалов в газетах — и вот я обращаюсь к «Хронике». А что вы можете мне предложить взамен?
Вот те мотивы, которые привели меня к Самиздату.
Нормально ли явление Самиздата? Разумеется, нет. Это болезненное явление. При нормальном развитии общества все вопросы, обсуждаемые в Самиздате, должны рассматриваться на страницах газет. Только в ненормально развивающемся обществе больные вопросы загоняются в подполье, обсуждению их придается оттенок нелегальности. Атмосфера нелегальности придает Самиздату ряд отрицательных черт. Именно нелегальность питает подчас экстремизм, иногда проявляющийся в Самиздате. Именно нелегальность делает Самиздат особенно привлекательным для тех сил за рубежом, которые отнюдь не заинтересованы в демократическом развитии нашей страны, а преследуют свои корыстные цели. На Самиздате играют те, кто не заинтересован в устранении ошибок в нашем отечестве. Они на нем паразитируют. Правда, не следует преувеличивать эту опасность. Не надо считать, что враждебные силы — это инстанция, приговор которой непререкаем. История знает несколько примеров их просчетов. Например, германское правительство рассчитывало, что, пропуская Ленина в запломбированном вагоне через Германию, оно улучшит, вследствие большевистской пропаганды, свое военное положение на восточном фронте. А что они получили взамен? — Ноябрьскую революцию в Баварии как эхо Октябрьской революции. Враждебные силы ошибутся и сейчас. Демократизация не ослабит, а усилит позицию социализма в нашей стране. В 20-х годах вокруг нашей страны был установлен знаменитый «санитарный кордон», дабы воспрепятствовать проникновению идей из нашей страны на Запад. Неужели мы теперь сами будем устанавливать подобный «санитарный кордон»? Неужели теперь мы боимся? По опыту своих выступлений на антирелигиозные темы я знаю, что не имеет успеха тот лектор, который не знает Библии. Мне кажется, что твердые убеждения становятся прочнее, если они сталкиваются с враждебной идеологией.
Наконец, третье отрицательное свойство Самиздата: романтизм «запретного плода» привлекает в Самиздат молодых людей с еще неустойчивыми убеждениями (это придет позже), но влекомых атмосферой. Это приводит к тому, что судьбы их разломаны, разбиты. Тут перед нами прошли такие люди: Мельник, Попов. Я глубоко переживаю судьбу моих молодых товарищей. Мельника я знаю мало, но его судьба мне не безразлична, ибо «никогда не спрашивай, по ком звонит колокол». Попов мне особенно близок — это мой ученик. Именно желая облегчить судьбу этих людей, я и написал в марте месяце свое заявление об отказе от Самиздата как метода. Прокурор пытался исказить смысл этого заявления, говоря, что я якобы осудил свою деятельность и назвал ее преступной. В том, что это ложь, легко убедиться по тексту самого заявления. Ничто в нем не должно рассматриваться как отказ от моих политических убеждений. Убеждения — не перчатка, их на ходу не меняют. Речь в заявлении шла о Самиздате только как о методе и ни о чем более. Я никогда не считал свою деятельность преступной. Прокурор пытался показать, что заявление мое было продиктовано страхом. Удивительно, как можно гордиться тем, что вы внушаете страх?! Вам бы стремиться, чтобы вас понимали, а вы хотите, чтобы вас боялись! Что ж, перед вами тут стоял раздавленный страхом Попов. Вы рады такому союзнику? Но я могу вас заверить, что ни на следствии, ни здесь ни один мой шаг не был продиктован страхом Страх — вообще чувство, недостойное человека На страхе коммунизм не построишь Конечно, я не самоубийца, и перспектива лагеря меня вовсе не радует Но если человек обладает внутренней свободой, то потеря внешней свободы не так уж важна Ибо свобода — это преодоленная необходимость Мой уход из Самиздата — это лишь факт моей биографии На мое место наверняка придут десятки других, привлеченных этим процессом, и, насколько я могу судить о происходящем в этом зале, это уже началось.
