Антон Васильев - Охранительная концепция права в России
Поэтому очевидно, что в условиях модерна и секуляризации культуры юридические регуляторы хотя и начинают превалировать, но все-таки не способны обеспечить стабильность, порядок и справедливость в жизни общества. Назрела необходимость пересмотра утвердившейся концепции господства закона в пользу актуализации «спящих», традиционных регуляторов поведения людей – религии, нравственности, традиций. В противном случае общество ждет либо тотальное рабство, как в современных полицейских государствах Запада, либо окончательное разрушение и хаос. Сердцевина в душе, совести человека, его нравственности, но не в бездушных и формальных законах, показывающих свое бессилие в борьбе с антиобщественным поведением.
По нашему глубокому убеждению, заблуждением являются правовой романтизм, вера в то, что юридический регулятор может стать средством разрешения всех социальных и культурных проблем, превращаясь тем самым в фетиш, идол, первенствующий социальный регулятор. Организация общественной жизни с верой лишь на юридическое начало неизбежно оборачивается падением нравственности в обществе и разочарованием в законе. Закон оказывается далеко не единственным и эффективным средством обеспечения порядка и развития общества. Многие государства мира, сделавшие ставку на закон, столкнулись с ростом преступности, коррупцией и бюрократизацией жизни. О необходимости преодоления правового идеализма, преувеличения качеств закона писал А.И. Солженицын. По его словам, «если в нации иссякли духовные силы – никакое наилучшее государственное устройство и никакое промышленное развитие не спасет ее от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всех возможных свобод на первое место все равно выйдет свобода бессовестности: ее-то не запретишь, не предусмотришь никакими законами. Чистая атмосфера общества, увы, не может быть создана юридическими законами».
Очевидно, что юридический инструментарий должен быть сопряжен с целостной нормативной системой, иначе, обществу грозит аномия и хаос, поскольку другие социальные нормы перестают выполнять свои функции. Общества, сохранившие приверженность традиционным регуляторам, напротив, показывают состояние порядка, низкий уровень преступности, поскольку работают нравственность и религиозные правила как традиционные средства разрешения конфликтов и поддержания мира в обществе. В этом плане выглядит перспективно обращение к традиционным регуляторам в России, которые вызывали первостепенное внимание среди консервативных мыслителей. Идея консерваторов относительно использования религиозно-нравственных начал добра, милосердия, справедливости, совести в положительном праве, правоприменения, учения о правовом обычае, наказания как средства перевоспитания и нравственного очищения могут получить непосредственное воплощение в российской правовой жизни.
С идеей господства закона было бы трудно спорить, если бы мировой опыт показал эффективность закона и достижение на основе юридических средств общественного идеала. Однако, на деле оказывается, что преклонение перед мощью закона не оправдывается его действительной ролью и значением в современных условиях, как в мире, так и в России. Превращение права в религию – замена свободы духа преклонением перед рабством мертвой буквы закона. Превращение бренного, земного в фетиш; культ лишает человека чего-либо постоянного, устойчивого, вечного. Преклонение человека перед одним только государством и его законом уничижает человеческое достоинство, лишает его свободы духа.
Такой культ права вне религиозных идеалов порождает две крайности – человекобога и как следствие – хаос, вызванный борьбой друг с другом человекобогов, или тоталитарный строй, в котором люди подобно машинам исполняют бесчисленные нормативные требования, поскольку не способны к свободному, творческому поведению вследствие отсутствия в них человеческих, нравственных качеств.
Так, русский эмигрант и создатель концепции народной монархии И.Л. Солоневич одно из различий русской культуры и западноевропейской цивилизации усматривал в отношении к закону. В Европе он видел торжество закона как средства обеспечения мира принудительными средствами в условиях непрекращающейся борьбы классов и сословий. Подобной надобности в законе в России никогда не существовало. Русский народ, будучи единым целым организмом, приоритет отдавал нравственности, человеческим ценностям добра, правды, доверия. И.Л. Солоневич полагал: «Мы ставим – и всегда ставили – внутренние нравственные принципы выше мертвой буквы формального закона. Само собой разумеется, что при нынешнем уровне нравственного развития человечества никакое общество не может обойтись без судьи, обвинителя, тюремщика и палача… Но, по дороге от палача к братству мы все-таки прошли гораздо большее расстояние, чем Западная Европа»[111].
Приобщение к европейской идее господства закона он считал поворотом назад. Ведь, общество должно стремиться к минимизации насилия, принуждения и законодательства на пути к нравственному совершенству, а не, наоборот, идти назад, деградируя к принудительной системе управления людьми. Здесь и пролегает стена непонимания со стороны европейцев и проевропейски образованных русских интеллигентов. Относительность закона в русской культуре демонстрирует не нравственное падение, а поиск более высокого, нравственного идеала – правды жизни взамен на формальные отношения в сделках и договорах. Низкий авторитет закона в России означает не анархизм и хаос, а действие более мощных регуляторов – требований религии, нравственности и традиций. И.Л. Солоневича утверждает: «Наше отношение к писаным юридическим нормам отдает, так сказать, релятивизмом, теорией относительности, постольку-поскольку. Возможность построения империи при пониженном уважении к закону объясняется прежде всего тем, что взамен писаных норм у нас имеются неписаные, основанные на чувстве духовного такта. Такт же есть вещь, не укладываемая ни в какие юридические формулировки. И вот почему иностранные наблюдатели становятся в тупик перед «бесформенностью» русского склада характера»[112].
Интересны в этом контексте слова Ф.М. Достоевского из «Братьев Карамазовых» о том, что лишь вера может удержать человека от преступного злодейства: «Ведь если бы теперь не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого и удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической, как они сейчас сказали, и которая лишь раздражает в большинстве случаев сердце, а настоящей кары, единственной действительной, единственной устрашающей и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной совести… Все эти ссылки в работы, а прежде с битьем, никакого не исправляют, а главное, почти никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не только не уменьшается, а чем далее, тем более нарастает. Ведь вы с этим должны же согласиться. И выходит, что общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть отсекается вредный член механически и ссылается далеко, с глаз долой, но на его место тотчас же появляется другой преступник, а может, и два другие. Если что и охраняет общество даже в настоящее время и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает, то это опять-таки единственно лишь закон Христов, сказывающийся в сознании собственной совести. Только осознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью. Таким образом, пред одной только церковью современный преступник и способен сознать вину свою, а не то что пред государством»[113].
Человек, не имеющий ничего святого, бессовестный, не то, что преступит закон государственный, а перейдет и нравственные границы и разорвет связь с обществом. Наивно полагать в современных условиях, что государственный закон может решить проблему борьбы с преступностью. Предупредить преступление закон оказывается неспособен, а самого преступника не исправляет, а только изолирует от общества. Консерваторы предвосхитили опасные последствия секуляризации сознания человека – формирование человекобога, которому все дозволено, и не может быть никаких нравственных, и тем более юридических границ. Поэтому будущее за тем обществом, которое бережно хранит свои религиозные заветы и традиции, заботится о чистоте совести людей. Идея «если нет Бога, то все дозволено» постепенно ведет бездуховные общества к своей гибели и никакой закон не может удержать безбожных людей от злодейства.
В диалоге Ивана Карамазова с чертом, своей совестью, обнаруживается разлагающее влияние атеизма на человечество. Черт говорит Ивану Карамазову: «По-моему, и разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приняться за дело!.. Раз человечество отречется поголовно от Бога, то само собою, без антропофагии, падет все прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя нравственность, и наступит все новое. Люди совокупятся, чтобы взять от жизни все, что она может дать, но непременно для счастия и радости в одном только здешнем мире. Человек возвеличится духом Божеской, титанической гордости и явится человекобог. Ежечасно побеждая уже без границ природу, волею своею и наукой, человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь высокое, что оно заменит ему все прежние упования наслаждений небесных. Всякий узнает, что он смертен весь, без воскресения, и примет свою смерть гордо и спокойно, как Бог… но так как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и, уж конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится. Для Бога не существует закона! Где станет Бог – там уже место Божие! Где стану я, там сейчас же будет первой место… «все дозволено», и шабаш!»[114].
