Зинур Зинатуллин - Избранные труды. Том I
Изложенное и привело нас к выводу о том, что эффективность правовой нормы есть ее внутреннее свойство, ее потенциальная сила, качественный компонент, выражающийся в способности при минимальных социальных издержках обеспечить достижение тех целей, которые поставлены перед данной нормой[109]. Такое понимание эффективности правовых норм вполне приемлемо и при определении эффективности норм отдельных отраслей советского социалистического права, в том числе и уголовно-процессуального, с учетом, естественно, специфики регулируемых ими общественных отношений.
Здесь, однако, следует, прежде всего, отметить, что в отличие, например, от норм материального уголовного права, нормы уголовно-процессуального права в каждом отдельном случае их применения «не закрепляют (отменяют, ограничивают и т. п.) фактически сложившиеся правовые отношения, а создают новые»[110]. В их создании участвуют обычно несколько, а иногда и комплекс, процессуальных норм. Между такими нормами существует более тесная взаимосвязь и взаимозависимость, чем в нормах материального права. Социально полезный результат здесь, как правило, является следствием действия ряда норм и даже правовых институтов.
В силу сказанного об эффективности процессуально-правовой нормы, степени ее эффективности можно судить лишь в неразрывной связи с деятельностью по ее применению.
Правоприменительная деятельность есть одна из форм реализации права. Свое оформление такая деятельность находит обычно в правоприменительном акте. Эффективность правоприменительной деятельности есть не что иное, как способность обеспечить такую согласованную с требованиями закона реализацию правовых норм, которая бы при наименьших издержках максимально положительно воздействовала на регулируемые общественные отношения и поведение их участников в предписываемом направлении. Л.И. Брежнев особо подчеркивает, что осуществляться эта деятельность должна «экономно, с наименьшими издержками и наибольшей отдачей для общества»[111].
Проводя разграничение между определениями эффективности процессуально-правовой нормы и эффективности деятельности по ее применению, мы не забываем о том, что сами по себе они представляют лишь составные части более общего понятия – правового регулирования и что они находятся в самой тесной взаимосвязи друг с другом. Раздельное их рассмотрение полезно по ряду соображений, в том числе, например, в силу необходимости выявления причин изъяна в действиях какого-либо конкретно взятого правового установления: зависят ли они от недостатков правоприменения или являются следствием пробелов, неполноты содержания или нечеткости изложения самой правовой нормы.
Вместе с тем в рамках данного исследования мы будем вести в дальнейшем речь об эффективности прежде всего длительности по применению процессуально-правовых норм, относящихся преимущественно к институту уголовно-процессуального принуждения. Это обусловливается, как отмечено выше, и спецификой предмета правового регулирования в сфере уголовного судопроизводства.
Поскольку эффективность правовых установлений есть их способность обеспечить достижение стоящих перед ними целей, становится необходимым определить цели мер уголовно-процессуального принуждения. «Проблема цели, – отмечает Д.А. Керимов, – имеет огромное теоретическое и практическое значение, ибо от того, как сформулирована цель, точно и четко названы возможности и пути ее достижения, в значительной мере зависит успешное овладение достижениями научно-технической революции, соблюдение высоких темпов развития, умелое использование ресурсов и потенциальных возможностей социалистического общества»[112].
Но прежде всего необходимо сделать одно замечание. Дело в том, что в уголовно-процессуальном законодательстве наряду с категорией «цель» (см., например, ст. 89 УПК РСФСР) широко употребляется категория «задачи» уголовного судопроизводства (см., например, ст. 2 Основ, ст. 2 УПК РСФСР). Более того, в статье 2 Основ законодательства о судоустройстве Союза ССР, союзных и автономных республик говорилось как о целях, так и о задачах социалистического правосудия. «Определенные нюансы данных понятий, – замечает П.С. Элькинд, – лежат отнюдь не в различии их содержания, а в возможности их разноаспектного использования. Категория «цель» – философская, категория «задача» имеет более практическое, житейское употребление»[113]. Сказанное согласуется и со значением этих понятий, ибо термин «цель» толкуется как «то, к чему стремятся, что надо осуществить», а «задача» – как «то, что требует исполнения, разрешения»[114].
В философии цели (задачи) делятся на перспективные (глобальные, конечные) и ближайшие, общие и конкретные (непосредственные)[115]. Мы полагаем приведенную классификацию целей вполне приемлемой и для потребностей советского уголовного судопроизводства. Не вдаваясь в подробный анализ этих целей, отметим, что уголовно-процессуальное принуждение содействует как достижению перспективной цели – искоренению преступности в нашей стране и всех причин, ее порождающих, как необходимого условия построения коммунистического общества, так и достижению таких ближайших целей, как активное содействие успешному выполнению задач советского уголовного судопроизводства (ст. 2 Основ, ст. 2 УПК РСФСР), установлению но каждому конкретному уголовному делу объективной истины. Но вместе с тем институт уголовно-процессуального принуждения характеризуется наличием прежде всего своих собственных, непосредственных целей. Причем эти цели могут выступать как общие для всего названного института, так и быть специфичными для отдельных видов мер уголовно-процессуального принуждения. Кроме того, целевые особенности таких мер могут проявляться и при их применении в отдельных стадиях и этапах производства по уголовному делу, а также применительно к отдельным его участникам (при решении вопроса о возбуждении уголовного дела, привлечении лица к уголовной ответственности в качестве обвиняемого, осуществлении розыска скрывшегося обвиняемого, при предании обвиняемого суду, в судебном разбирательстве дела по первой инстанции и т. д.).
Все меры уголовно-процессуального принуждения носят, как отмечалось, превентивный характер. В силу этого все они имеют общее целенаправляющее свойство, а именно: содействие предупреждению (пресечению, устранению) возможных преград на пути осуществления правосудия, всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств уголовного дела, обеспечению надлежащего выполнения всех задач советского уголовного судопроизводства. При этом решаются и такие цели-задачи, как укрепление правовых гарантий прав личности, воспитание у граждан уважения как к закону, так и к правоприменительной деятельности органов суда, прокуратуры, МВД и т. д. В ст. 2 Основ (ст. 2 УПК РСФСР) сказано, что уголовное судопроизводство (следовательно, и применение мер уголовно-процессуального принуждения) должно способствовать укреплению социалистической законности, предупреждению и искоренению преступлений, воспитанию граждан в духе неуклонного исполнения советских законов и уважения правил социалистического общежития. Но каждая группа мер уголовно-процессуального принуждения, а также каждый отдельно взятый их вид имеют свои непосредственные, специальные цели.
Рассмотрим эти цели в рамках нашей классификации всех мер уголовно-процессуального принуждения: на направленные на предотвращение ненадлежащего поведения участников уголовно-процессуальной деятельности, которые связаны в основном с собиранием и исследованием средств доказывания.
К первой группе относятся в первую очередь все меры уголовно-процессуального пресечения. Причем законодатель довольно четко очерчивает круг таких целей (ст. 33 Основ, ст. 89 УПК РСФСР), отмечая, что меры пресечения могут быть избраны в целях воспрепятствования возможности обвиняемому (подозреваемому): а) скрыться от дознания, предварительного следствия или суда; б) предпринять попытки воспрепятствовать установлению истины по уголовному делу; в) продолжать заниматься преступной деятельностью. Кроме того, целью мер пресечения является обеспечение исполнения приговора. Применительно к наиболее остро стесняющей личную свободу граждан мере пресечения, такой, как заключение под стражу, целевое ее назначение отражено еще и в ст. 2 Положения о предварительном заключении под стражу от 11 июля 1969 г., полностью совпадающей в этой части с установками ст. 33 Основ.
Сама правовая природа мер пресечения в советском уголовном процессе, необходимость строжайшего соблюдения требований социалистической законности и обоснованности их применения делают невозможным избрание этих мер в каких-либо иных, помимо указанных законодателем, целях, в том числе, например, для пресечения злоупотребления обвиняемым своими процессуальными правами, по требованию общественности[116] и т. д.
