Николай Дювернуа - Источники права и суд в Древней России. Опыты по истории русского гражданского права
Но в этом порядке возникают и слагаются первые твердые основы общежития. Здесь образуется Русская Правда. Из сферы провонарушений догма переходит мало-помалу в область определения свободных имущественных и личных отношений. Рядом с практикой суда по преступлениям образуется практика судов по сделкам, по договорам, по наследству. Словом, право развивается, несмотря на то, что мы не находим ни привычного нам разделения властей, ни специальных органов для всякой отрасли юридической деятельности.
Переходя к обозрению второй половины академического списка, мы прежде всего должны обратить внимание на то, что весь характер его резко различается от Ярославовой Правды. Это крайне отрывочный и дурно расчлененный ряд статей. Две черты в порядке суда выступают в нем с особенной ясностью. Это разделение платы за убийство между убийцей и общиной, к которой он принадлежит, в разных случаях убийства (если убийцу не ищут, в разбое) и существование штрафов в пользу князя по разным родам преступлений. В сочинениях специальных об этой части Правды (Нейман в Studien zur gründlichen Kenntniss der Vorzeit Russlands, стр. 52–86, у г. Калачова, стр. 17. Нам случилось видеть эту редкую книгу, но не в публичных библиотеках) или в сочинениях по уголовному праву (гг. Попова, Богдановского, Ланге в архиве г. Калачова) эти явления рассматриваются подробно. Оба главных признака, отличающих дополнения детей Ярослава от старой Правды, не могли составлять явления совершенно нового, созданного законодательной деятельностью этих князей. Община, конечно, не в первый раз при Изяславе подверглась взысканию виры в пользу князя. Учреждение виры вовсе не создано законодательным актом. Князья только пользуются этим учреждением для целей суда. Из многих положений этой 2-й половины Правды можно заключить, что автономия общины и вместе, конечно, власть суда все более стесняется. В 19-й ст. видно, что община, на земле которой лежит голова убитого, обязана сыскать убийцу или заплатить виру. Статьи, запрещающие без княжа слова оумоучить (наказать) смерда, огнищанина, тиуна, мечника, по всей вероятности направляются к той же цели. Везде границы самосуда определяются возможно тесным образом. Убить на месте преступления можно только ночного татя. Если его додержат до света, то вести его на княж двор. Община (люди) является уже в качестве свидетеля событий. Но начало подчинения идет гораздо далее. В этой же редакции Правды мы встречаем непрерывные назначения продаж, т. е. штрафов князю по таким преступлениям, которые очень долго могли сохранять характер частных правонарушений, обиды и, стало быть, окупаться посредством удовлетворения одного обиженного. Ввиду этих несомненных свидетельств весьма странно встретить мнение, что частная месть за убийство пережила вторую Правду. Это мнение принадлежит Нейману и держится на очень слабых основаниях. Нейман тогда лишь пришел бы к убеждению об отмене мести, когда это было бы прямо сказано в Правде. Не подлежит сомнению, что при Изяславе сын, который убил убийцу своего отца, не рассматривался как разбойник. Для этого есть аналогия в другом случае самосуда, предусматриваемом ст. 36 Тр. сп. Здесь читаем, что за татя, которого видели связанным и которого убили вместо того, чтоб вести к князю, – назначается плата, но только 12-гривенная. Таким образом, самосуд отличался от простого убийства. С другой стороны, община всегда могла не выдавать князю таких людей, принимая на себя уплату виры. Но это не дает нам права считать частную месть правомерным средством во времена Изяслава так же, как при его отце.
В известном рассказе летописи о белозерских волхвах, на которых Ян призывает месть родственников, нельзя видеть доказательства существования частной мести, ибо Ян сперва судил волхвов, а потом велел их бить тем, чьих родственников они убили. На угрозу бедствиями, к которой прибегают волхвы, Ян отвечает: «аще вас пущю, то зло ми будет от Бога». Это не была частная месть, которая могла иметь тот или другой исход, – это было наказание руками обиженных.
Мы уже обратили внимание на общий характер, которым отличается дополнение к Ярославовой Правде от самой Правды. Если в Ярославовой Правде определяется состав преступления, способ действия обиженного, количество вознаграждения, если в ней субъектом права является свободный муж и различие вещей, смотря по лицу, которому они принадлежат, вовсе не принято в расчет, то во всех этих отношениях Изяславова Правда представляет совершенно другое. Об общине говорится только со стороны ее обязанности платить виру, и именно какой общине и в каких случаях (стр. 18 и 19). Весь начальный ряд статей обращен главным образом к определению количества вир и штрафов за княжих людей, количества уроков за княжего коня, за княжую борть, в противоположность с смердьими вещами. При воровстве точка зрения уславливается не правом хозяина на вознаграждение, а количеством продажи, которое следует взять с виры; поэтому Правда два раза возвращается к тому, что несколько воров отвечают каждый за себя и платят всю сумму продажи (ст. 29, 40). В заключении идут одни продажи и судебные сборы князя. Понятно, что весь состав Правды Изяслава возник иначе, чем Правда Ярославова. Это преимущественно княжеский устав. Поэтому оглавление, которое поставлено перед этим рядом статей «Правда уставлена Русской земле» совершенно соответствует ее содержанию. Эта часть Правды дает нам наиболее верное средство судить о том, что составляло предмет княжеской юрисдикции и княжеских уставов. С одной стороны, мы видим, что не все люди, живущие в волости, ведаются князем. Ни одно из тех лиц, которые упомянуты в Уставе Владимира Свят., не имеется в виду в Правде детей Ярослава. С другой стороны, ни семейные, ни свободные имущественные отношения частных лиц вовсе не подвергаются определению княжеских уставов. Здесь господствует народный обычай и деятельность суда церкви. И то, и другое будет видно лишь в позднейших сборниках Русской Правды. Если таким образом в Русской Правде древнейшей редакции отражаются два начала, характеризующие собой различные эпохи народной жизни, то понятно, что истолкование взаимной связи отдельных его положений представляет большие трудности.
Мы остановимся на мыслях Тобина, который сделал попытку объяснить связь разных частей древнейшей редакции. Тобин замечает прежде всего систему в Ярославовой Правде. Сперва идет убийство, за этим – вещественные обиды лицу, потом – нарушение права собственности и в конце преступления несвободных. К этим группам статей Правда детей Изяслава относится частию как отменяющая, частью как дополняющая (Samml. krit. bearb. Qvellеn, Дерпт, 1845 г., стр. 20 и 21). Все, с чем мы можем согласиться по сличении статей обеих половин – это, что и тут, и там говорится и об убийстве, и об обидах личных, и о нарушении имущественных прав. В начале Правда Изяславова так же, как и Ярославова, ставит убийство, но статьи об убийстве вовсе не идут так далеко, как думает Тобин. Ни он, ни Эверс (das aelt. Recht, стр. 307) не доказали, чтоб в 25-й ст. шла речь именно об убийстве коня, хотя Эверс в этом смысле переводил эту статью (aber für ein fuerstliches Pferd, wenn man es niedergestossen). В позднейших редакциях соответствующая 25-й, 40-я ст. (см., например Тр. сп.) стоит в группе, озаглавленной «о татьбе иже кто скота взыщет». Убийство коня выражается совершенно иначе и с другими последствиями в 80-й ст. Тр. сп. Но если бы ст. 25 и в самом деле говорила об убийстве коня, то отыскивание соответственных статей в обеих частях и в том же порядке – все-таки не дало бы надлежащих результатов. Статья 27 говорит об уведенном холопе, а за ней следует кровавый муж. Сравнение обеих частей может привести к одному заключению, что Ярославова Правда представляет собой законченный и как целое выработанный сборник, а Правда сыновей есть не более как разновременная приписка из княжеских уставов отдельных положений, касающихся того же круга предметов, но взятых большей частью с другой точки зрения. Входили эти положения в состав сборника и группами, и отдельными статьями. Указание на группы мы видим в ряде статей об убийствах, в ряде оценочных положений за кражу разных вещей. Отдельные статьи перебивают совершенно случайно такие группы (ст. 38). Нечто подобное можно наблюдать в приписках Псковских пошлин, о которых мы будем говорить позже. Единства ни в точке зрения, ни в плане нельзя найти. Статья 20 говорит, что огнищанин, убитый на месте воровства, убит «во пса место». Смысл тот, что за него нет виры. В 38-й речь тоже об убийстве вора на месте преступления, но вопрос взят совершенно иначе, со стороны образа действий хозяина, который управляется с татем (ночной тать, вести на княжь двор, люди видели связана). Статья 29 говорит об уплате несколькими ворами (18), каждым за себя, продажи, если они крали заодно коня, волов, клеть. От этой статьи, на расстоянии целого десятка разнородных положений, находим другую: если одну овцу крали 10 человек, то и в этом случае все 10 платят продажу, каждый за себя. Совершенно очевидно, что связь между статьями Правды детей Ярослава только хронологическая, что они отчасти относятся к Правде Ярослава, как отмена или дополнение, отчасти друг к другу, т. е. позднейшая к предшествующей, тоже как разъяснение или как дополнение.
