Коллектив авторов - Правовая жизнь общества: проблемы теории и практики. Монография
На наш взгляд, в приведенном положении противоправное поведение обосновано названо правовым (но не правомерным), как, собственно, обосновано называют правовыми и незаконные акты (например, конкретный, признанный судом незаконный нормативный правовой акт). Здесь речь идет не о правомерности либо неправомерности, а об отнесении данных феноменов к юридическим явлениям, не о праве как таковом, а о юридическом бытие, о специфической форме жизнедеятельности, которые неизбежно включают в себя и теневой сектор.
Разумеется, определенные условности («погрешности») присутствуют в подобном понимании. И мы в принципе не против названия более точного и нейтрального – «юридическая жизнь», имея в виду в данном случае их синонимический режим использования (правовой-юридический).
Но разве это касается лишь правовой (юридической) жизни. Это же в полной мере можно отнести не только к названным понятиям «правовое поведение» и «правовой акт» (которые, как уже говорилось, могут содержать в себе и противозаконные элементы), но и к правовой системе общества. В частности, в последнее время ряд авторов стали включать в понятие правовой системы и негативные элементы, в том числе и правонарушения. Так, В. Н. Карташов отмечает, что «в рамках рассматриваемой нами теории предусмотрен значительный раздел, посвященный социально-правовым отклонениям в правовой системе общества (правонарушениям, юридическим конфликтам, рискам, ошибкам и т. п.)»[17]. Правонарушения же, как известно, противоправны, и, следовательно, в таком случае здесь тоже появляется логическое противоречие и правовую систему в такой ситуации лучше называть юридической. А разве понятие «правовая информация» содержит в себе только правомерные составляющие? Так можно перечислять и дальше.
В итоге отметим, что «правовое» (в смысле «юридическое») может и должно включать в себя все так или иначе относящееся к праву, не только правомерное, но и противоправное, и соответственно правовая (юридическая) жизнь общества, как и всякая иная (социальная, экономическая, политическая и т. д.), действительно, есть единство противоположностей позитивного и негативного. И между тем и другим нет никакого логического противоречия. Это две половинки одного целого – правовой жизни, которые и анализировать необходимо вместе, комплексно, как взаимосвязанные части.
В. М. Баранов отрицает обоснованность и специфическое содержание понятия «правовая жизнь». На каком же основании? В частности, он пишет, что «не беднее» понятия правовой жизни другие понятия, такие как «бытие права», «правовая среда», «правовая действительность», «правовая реальность», «правовая сфера»[18].
Что касается понятия «правовая среда», то оно должно соотноситься с тем, чьей средой оно является. Об этом имеет смысл говорить, но такое понятие не является «конкурентом» понятия правовой жизни, ибо оно не обладает ясным научным статусом (что значит среда?). Точно так же может быть оценено понятие «правовая сфера». В лучшем случае оно выступает ненаучным выражением смысла понятия «правовая действительность» или «правовая реальность». Последние два понятия вне определенного философского контекста являются просто синонимичными. Они обозначают совокупность наличных юридических феноменов, которые имеют место в каждом конкретном обществе. Юристы пользуются термином «бытие», как правило, не в философском смысле, а просто как обозначение всего сущего, существующего и относящегося к праву, связанного с правом. То есть «правовое бытие» – это все сущее, имеющее атрибут правового; «бытие права» – это право в своем бытии, право как оно существует в действительности, как оно есть (в смысле наличности). В термине «есть» заключен и другой смысл – связки в суждениях «А есть Б», когда мы о чем-то говорим, что оно не просто есть, есть что-то, обладает чем-то, принадлежит чему-то[19].
По поводу замечания В. М. Баранова об оправданности понимания «отношения субъектов к праву» как «проявления права»[20] хотелось бы отметить, что критикуемый автор сам подчеркивает, что противоправное поведение есть отношение (негативное) к праву. Можно ли это понимать как «проявление права»? Да, конечно! Аргументация В. М. Баранова такова: «Предмет и отношение к предмету – это совершенно разные вещи»[21]. В этом положении нет места для спора. Однако существуют две концепции отношений, так что эту фразу можно по-разному толковать: а) отношение к предмету не определено предметом, не зависит от него и б) отношение к предмету обусловлено самим предметом. В последнем случае отношение является не внешним для предмета (как в первом случае), а внутренним. Иными словами, во-первых, само существование «отношения к» предполагает бытие предмета (в нашем случае – права). При этом само отрицание права (т. е. отношение к нему) предполагается самим существованием права. Так, если закон никогда не нарушается и не может быть нарушен, то его не надо декларировать как правило, которому должно следовать. Во-вторых, определенность бытия права обусловливает совокупность отношений, в которых может находиться, в которые может вступать право. Так же как, например, протяженность вещи предполагает определенные (не всякие!) отношения к ней других вещей. Именно эту концепцию отношений имел в виду Гегель, когда рассматривал неправо как выражение отношения права к самому себе[22].
Во многом «шум» вокруг научного статуса правовой жизни общества возник потому, что данное понятие стало претендовать на то, на что, на наш взгляд, необоснованно претендовало до недавнего времени понятие «правовая система» – на то, чтобы стать предельно широкой категорией, охватывающей собой все юридические явления. Так, Н. И. Матузов в этой связи отмечает, что «в последнее время некоторые правоведы предлагают наряду с устоявшейся и общепринятой у нас и за рубежом категорией «правовая система» (предельно широкой, собирательной, многоэлементной) ввести в юридический лексикон как бы параллельное, но еще более объемное, по их мнению, понятие «правовая жизнь»[23].
Во-первых, вводимое понятие правовой жизни не выступает ни в коем случае параллельным понятием наряду с правовой системой. Как и в иных гуманитарных науках, где уже традиционно исследуются «три кита», которые можно в принципиальном плане схематично обозначить следующим образом: «экономика» – «экономическая система» – «экономическая жизнь»; «политика» – «политическая система»– «политическая жизнь»; «нравственность» – «нравственная система» – «нравственная жизнь» и т. п., так и в юриспруденции следует двигаться от отдельного явления («право») к более сложному – целостной системе («правовая система») и от нее к самому сложному – совокупной разнообразной жизнедеятельности («правовая жизнь»). Это закономерный ход развития юридической мысли, с чем просто необходимо считаться, как с данностью.
К тому же для более полного анализа общественного развития важно досконально исследовать связи правовой жизни с экономической, политической, нравственной, религиозной и иной жизнью. Однако нет другой такой категории, с помощью которой можно было бы это сделать. Что касается рассмотрения связей правовой системы с названными разновидностями жизнедеятельности, а также с экономической, политической, нравственной и иными системами, то это второй уровень исследования, который (в силу нетождественности правовой жизни и правовой системы) не может заменить первый уровень. Полноценный анализ взаимодействия различных видов жизнедеятельности общества возможен лишь при том условии, что объекты исследования будут одного уровня, примерно одного класса и статуса («правовая жизнь – экономическая жизнь – политическая жизнь – нравственная жизнь» и соответственно «правовая система – экономическая система – политическая система – нравственная система»).
В рецензии на коллективную монографию «Правовая жизнь в современной России: теоретико-методологический аспект», Н. Н. Вопленко и В. А. Рудковский совершенно обоснованно отмечают, что «Н. И. Матузову, на наш взгляд, не удалось убедительно доказать, что научное понятие правовой жизни является ненужным, поскольку в науке уже имеется столь же широкая категория «правовая система». С таким утверждением можно было бы согласиться, если бы речь шла об однопорядковых явлениях. Но ведь автор пытается доказать нечто обратное. Он отмечает, в частности, что правовая система и правовая жизнь соотносятся как отражатель и отражаемое и подчеркивает, что рассматривать данные понятия как более узкое или широкое некорректно. Речь может идти лишь об адекватности или неадекватности отражения, опосредования. Иными словами, правовая жизнь и правовая система – это все же разные явления. Правовая система всего лишь отражение правовой жизни. Из этого следует, что подлинной реальностью и первичностью обладает именно правовая жизнь, в то время как правовая система имеет вторичное, производное значение и представляет ценность, лишь будучи адекватным отражением правовой жизни. Но может ли в таком случае понятие правовой системы служить надежным и достаточным источником наших знаний о правовой жизни? А если отражатель искажает действительность?»[24].
