Михаил Шаргородский - Избранные работы по уголовному праву
В недавно вышедшей работе Б. Фурлана автор приходит к выводу, что часто философские конструкции причинности для практических правовых вопросов неприемлемы. Понятие причины в праве есть понятие причинности обыденной жизни, которая покоится на максимах, выработанных практикой, здравым человеческим разумом.[163]
Между тем совершенно прав был в свое время профессор Познышев, когда он писал: «Весьма распространенное в литературе мнение, будто наряду с общим, философским понятием причины существует еще отличное от него понятие причины «в смысле уголовного права», представляется ни на чем не основанным и грозит только путаницей понятий; одно и то же явление и будет считаться причиной и не будет считаться таковой, смотря по тому, какое понятие будет к нему приложено: «общее» или «особенное». Если бы так поступила каждая наука, то получилась бы полная путаница понятий. В уголовном праве причиной должно считаться то, что вообще должно считаться причиной во всякой науке; уголовно-правовая наука должна лишь применять к своим построениям общее понятие причины, не допуская никаких отступлений и никакого искажения его».[164] Такая точка зрения, как мы полагаем, верна, но вопрос неразрешим на основе буржуазной философии, как это нетрудно будет далее увидеть.
Буржуазной теории уголовного права приходилось и приходится развивать свою теорию причинности, находившуюся, конечно, под определенным влиянием тех или иных буржуазных философских концепций, но не могущую идти по линии общего отрицания объективной причинности и объективной закономерности.
Средневековая теория исключительной причинности была, в основном, разбита работами Штюбеля[165] и особенно Ансельма Фейербаха, который в своем учебнике писал: «Всякое нарушение предполагает известное лицо как действующую причину оного, и то лицо, в коего воле и деянии содержится достаточная причина, произведшая преступление яко действие оной, называется виновником».[166]
Французский кассационный суд своим решением от 12 июля 1844 г. установил, что «смерть должна быть вменяема виновному, хотя бы рана и побои не были единственной причиной смерти, а она зависела и от физического сложения умершего, – виновник отвечает за убийство, как скоро он ускорил наступление смерти», таким образом, и в практике была поколеблена теория исключительной причинности.
Большое распространение в буржуазной теории уголовного права получила в первой половине XIX в. так называемая адекватная теория причинности, которая исходила из того положения, что причиной преступного результата является такое поведение человека, которое вообще, а не только в данном конкретном случае, способно повлечь причинение этого результата и ему адекватно.[167] Это учение об адекватной или так называемой типической причинности при его применении в практике влекло бы за собой ненаказуемость наиболее ловких преступников. Например, так как смерть не всегда наступает от удара линейкой по голове, то человек, который убил другого таким ударом, зная, что последний только что перенес операцию мозга, должен был бы быть признан ненаказуемым, так как средство не является типичным.
Ввиду того, что такой взгляд – так называемая объективная теория адекватной причинности (Рюмелин) – приводит к практически неприемлемым выводам, другая группа сторонников той же теории – субъективная (Крисс) – рекомендует исходить не из объективной адекватности, а из того, что известно субъекту преступления, но при таких условиях теряется смысл самой типической причинности.
Вслед за тем ряд авторов – Кестлин, Глазер, Круг и наиболее полно Бури – развили теорию о том, что действие человека признается причиной результата в том случае, если оно было одним из условий, вызвавших этот результат. Круг и Глазер считали, что действие человека является причиной данного последствия, если оно является одним из условий его.
Бури писал: «Если мы хотим выяснить причинность какого-либо конкретного явления, то мы должны восстановить в последовательном порядке все силы, которые привлекли какую-либо деятельность, направленную к воспроизведению данного явления. Всю сумму этих сил мы рассматриваем как причину явления. Но с таким же правом каждая из этих причин в отдельности, сама по себе может быть рассматриваема как причина явления, так как его бытие настолько зависит от каждой отдельной силы, что если из общей цепи причинности мы выделим какую-нибудь отдельную силу, то не возникнет и самое явление. Таким образом, каждая отдельная сила делает жизнетворною всю мертвую массу прочих отдельных сил, только благодаря каждой отдельной силе, все прочие делаются причиной явления».[168]
Точки зрения Бури в течение долгого времени придерживался германский рейхсгерихт, членом которого был Бури. Такого же взгляда, как Бури, придерживался Лист в первых изданиях своего учебника.
В настоящее время наиболее распространенной в буржуазном уголовном праве является именно эта теория причинности под названием теории conditio sine qua non. Каждое условие, говорят сторонники этой теории, одинаково необходимо для наступления данного результата, если действие человека было необходимым условием, если при мысленном исключении его из ряда отдельных условий результат не последовал бы или последовал бы иначе, то этого достаточно для признания объективной связи последнего с этим действием, которую можно назвать причинной связью.[169] Сторонники этой теории считают, что поведение человека является причиной происшедшего преступного результата, когда оно было в действительности необходимым звеном в развитии событий, приведших к наступлению преступного результата, и, следовательно, без него преступный результат не мог бы наступить.
Эта теория исходит из философского положения, что все условия равноценны, что все они в совокупности и каждое из них в отдельности являются причиной наступившего результата. Этого взгляда придерживалось и придерживается сейчас большинство авторов (Бури, Лист, Франк, Штосс, Гартман, Фингер, Гельшнер, Белинг и др.). В России этого взгляда придерживались Пусторослев, Немировский, Сергиевский и др. Последний писал, что «все средства одинаковы, если они производят свое действие, – все условия равны между собой».[170]
Анализируя различные взгляды по вопросу о понятии причины среди авторов, признающих объективную причинность, можно установить следующие группы:[171]
I. Причина есть обстоятельство, с неизбежностью вызывающее результат само по себе. Этот взгляд развивала теория исключительной причинности и он неверен, так как нет таких причин, которые действовали бы сами по себе, вне взаимодействия с большим числом других причин.[172]
Каждое явление имеет не одну причину, а большое количество причин. Причинное объяснение события никогда не может привести к тому, чтобы можно было указать в качестве его основания одно обстоятельство.[173]
«Вместе с тем, – пишет Гегель, – в этом умножении причин, выдвигающихся между нею и окончательным действием, она связывается с другими вещами и обстоятельствами, так что не то первое, которое признается в этом случае причиной, а лишь все эти многие причины, вместе взятые, заключают в себе полное действие. Так, например, если человек попал в обстоятельства, при которых развился его талант, вследствие того, что он потерял своего отца, убитого пулей в сражении, то можно указывать на этот выстрел (или, если идти еще далее назад, на войну, или некоторую причину войны и т. д. до бесконечности) как на причину мастерства этого человека. Но ясно, что, например, не этот выстрел есть сам по себе причина, а причиной служит лишь соединение его с другими действующими определениями. Или, правильнее сказать, он вообще есть не причина, а лишь отдельный момент в обстоятельствах, сделавших возможным результат».[174] «Возможно ли то-то и то-то или невозможно, это зависит от содержания, т. е. целостности моментов действительности, которая в своем раскрытии обнаруживает себя необходимостью».[175]
Ленин об этом отрывке из Гегеля пишет: «По вопросу о «возможности» Гегель отмечает пустоту этой категории…».[176] Ленин указывает также, что «гениальна основная идея: всемирной, всесторонней, живой связи всего со всем…».[177]
II. Теории, разделяющие причины и условия (теория преобладающего условия). Сюда должны быть отнесены взгляды Биркмейера, который считает, что «причина есть важнейшее условие наступления результата»,[178] Коллера, который полагает, что «причина есть условие, вызывающее осуществление, характер и интенсивность явления»,[179] определение Биндинга, который полагает, что «причина есть те положительные условия, которые достигают перевеса над отрицательными условиями»,[180] Ортманна, который считает, что «причина это последнее условие, присоединенное вменяемым лицом для наступления события»,[181] и ряда других авторов, которые произвольно признают и не признают причинами те или другие обстоятельства.
