Дина Азми - Правовая структуризация и систематика
М.Н. Марченко также анализирует различные позиции по поводу исчерпывающего и базового способов закрепления предмета правового регулирования за определенными категориями нормативных правовых актов, в результате чего приходит к следующему выводу: «Формирование предмета регулирования законами невозможно осуществить только путем составления перечня вопросов и отношений, которые могут быть опосредованы исключительно данными нормативно-правовыми актами. При решении этого вопроса необходим, как представляется, более гибкий и дифференцированный подход. Суть его заключается в том, чтобы на теоретическом уровне использовать определенные принципы – критерии выделения сфер жизни и отношений, которые должны быть урегулированы только с помощью законов.»[81].
Учитывая сказанное, следует отметить, что если бы каждое из используемых в юриспруденции понятий поддавалось механическому, «технико-математическому» просчету, то отраслевая правовая наука сводилась бы всего лишь к изучению фактического правового материала, а общая теория права, по большей мере, – только к изложению основных положений такового (а скорее всего, вообще отпала бы всякая действительная необходимость в ней). Причина относительной неопределенности категории «степень важности общественных отношений» заключается в самой сущностной природе корреспондирующего социального взаимодействия. В то же время отсутствие четкости может служить основанием для критико-скептической оценки лишь «мертвых», практически не действующих символьных обозначений юриспруденции, но неприменимо в отношении ее «живых», реально функционирующих конструкционных проявлений.
Право в целом (как явление и феномен) носит достаточно абстрактный характер и познается через конкретные проявления, в том числе посредством источников своего юридического выражения. По сути, структурные компоненты позитивного права могут быть представлены триадой «интерес – воля – цель». В основе же самого права (права как такового), по всей видимости, находятся некие константные идеи. Это следует из постоянства и объективности существования самого явления – ведь регуляция социального взаимодействия имеет столь же долгую историю, сколь и сам человеческий род. Обозначенные идеи аккумулируются в принципах явления. Последние, представляя собой некие основополагающие начала, воплощаются (полностью или частично) в конкретных юридических формах. Одной из таковых и является нормативный правовой акт. Но, исходя из должного (а не сущего), не любой, а лишь тот, что «воспринял» правовые основоположения, т. е. адекватно отображает нормы поведения юридических субъектов, функционирует естественно-эффективно и социально-органично.
По мнению автора настоящей работы, основой определения степени важности общественных отношений должны выступать принципы права. Отсюда следует, что юридическая сила любой правовой нормы (в том числе и выраженной посредством нормативного правого акта) определяется ее собственно-правовой силой (силой права), производна от таковой. Соответственно, важнейшей нормотворческой функцией должно быть познание, изучение и выявление основополагающих правовых начал, а не простое «рабочее» создание модельных юридических установлений, ориентирующееся сугубо на уже имеющуюся, часто даже ненадлежащую практику.
Применительно к выделяемым уровням нормативных правовых актов (допустим, общегосударственного действия) это означает, что основной закон должен отражать в себе сами правовые принципы, иные статуты – раскрывать таковые, а положения подзаконных нормативных правовых актов – содержать опосредованное законами, реализационное, т. е. третьестепенное раскрытие базисных правовых идей.
Весьма важным в контексте указанного является то, что «при подготовке кодифицированных актов должно быть установлено, в какой мере существующие объективные предпосылки, природа нормативного материала открывают возможности для формулирования нормативных обобщений, общих принципов и т. д. Если подобные возможности отсутствуют, то подготавливаемый акт является простой компиляцией – актом инкорпорированного типа, издание которого не влияет на формирование правовых общностей»[82]. Данное утверждение представляется весьма существенным. Оно очень четко демонстрирует то, что «увлечение» созданием «кодексов» в отечественной законотворческой деятельности оправданно далеко не всегда. В особенности это заметно на уровне региональной статутной регламентации, так как степень «нормативных обобщений» в корреспондирующих актах, по сути, сводится лишь к дублированию (и (или) перефразированию) «общих положений», отраженных в актах общегосударственного типа[83].
При этом совершенно недопустимой мыслится встречающаяся сегодня нормотворческая практика, при которой форма правового акта избирается не в зависимости от предмета его правового регулирования, а по причинам регламентной, технической простоты «проведения акта в жизнь».
Например, встречаются такие казусы, при которых чиновники объясняют выбор именно законодательной формы акта тем, что: нормы права, представленные документом самого высокого иерархического уровня, подвергаются меньшим изменениям в процессе согласования (что обосновано постоянной текущей загруженностью самих согласующих сторон); наличие профильного закона с восприятивных позиций «повышает статус» соответствующего органа публичной власти; принятие нового статута, поддержанного волеизъявлением (вызванного вовсе необязательно негативными причинами) какого-либо «высокого» должностного лица, в процедурном порядке может фактически оказаться более «простым», нежели внесение изменений в комплекс (совокупность) уже действующих нормативных правовых актов подзаконного уровня, требующих их приведения в соответствие друг другу.
Также целесообразно отметить, что в настоящее время в отечественной юриспруденции преобладает позиция, в соответствии с которой нормативный правовой акт характеризуется в качестве «ведущей» или «главенствующей» формы выражения права многих правовых систем. Его исследованию посвящено значительное число трудов, как в области общей теории права, так и в сфере отдельных направлений юриспруденции. Вместе с тем подобающий уровень социальной адекватности и специально-юридического качества нормативного правового акта далеко не всегда подтверждается жизненной практикой.
Дело в том, что даже надлежащее предписание закона, по объективным причинам, рассчитано на неопределенное число самых разнообразных случаев, но не может учесть каждый из них; т. е. оно всегда абстрагировано от «казуса», от реальной жизненной ситуации. Именно поэтому в процессе реализации правовых предписаний столь значимы правовое сознание и, что весьма важно, сознание правоприменителя, которое, в случае с фактическим действием, например, правового обычая не имеет столь существенного значения (как раз таки по причине естественности, изначальной связанности данного формально-юридического источника с «народным духом»).
Поэтому представляется, что нормативный правовой акт должен выступать лишь концептуальным ориентиром решения казуса, он становится действенным регулятором общественных отношений только при условии отображения в нем «народного характера», при условии его соответствия существующему общественному пониманию справедливости, правды, правовому менталитету. При этом очевидно, что «дух народа» не может быть выражен посредством одного лишь государства (а именно от него, так или иначе, исходит нормативный правовой акт), пусть даже самого демократического. Таковой выражается в различных правовых формах. Отсюда вытекает, что нормативный правовой акт может быть «живым» регулятором общественных отношений лишь при условии «неразрывного всестороннего взаимодействия» с формально-юридическими источниками иных видов.
Вместе с тем иногда встречаются указания и на то, что «далеко не всякое увеличение количества нормативных актов ухудшает правовое регулирование. К такому официальному эффекту приводит издание многочисленных, не всегда согласованных, а то и противоречивых актов, каждый из которых посвящен тому или иному частному вопросу. Комплексные же нормативные акты, отражающие реальные потребности регулируемых отношений и вследствие этого позволяющие внести в содержание правового регулирования новые позитивные моменты (например, путем нормативных обобщений), обогащают правовое регулирование, нередко подготавливают существенные преобразования в структуре права, повышают его эффективность.»[84].
Соглашаясь с указанием на совокупную отрицательность юридического действия несогласованных и (или) противоречивых нормативных правовых актов, отметим, что относительно завершающей части процитированного нами высказывания возникает весьма существенный вопрос. Не ясно, каким образом издание (принятие) комплексного юридического документа способно оказывать преобразующее воздействие на строевой, структурный ряд права. Также нуждается в пояснении и то, в чем конкретно заключается обогащение права комплексным актом и каким образом последний повышает эффективность интересующего нас явления. Указанные неясности предопределяют и иные последующие вопросы.
