Алла Добросоцких - Ювенальная система. Родителей – в отставку? Разрушение семьи под видом борьбы за права детей
Во всеоружии!
Однако фонд «НАН» так просто сдавать позиции не собирается и уже подготовил основательную базу: разработаны концепции, модели, программы, которые, кстати, применяются на практике. Например, программа «Дети московских улиц», которая была введена в действие в 1997 году. Вроде бы она направлена на стабилизацию обстановки в среде трудных подростков, на снижение преступности среди несовершеннолетних, на реабилитацию детей. Однако в рамках именно этой программы социальные работники пропагандировали «безопасный секс» и раздавали детям презервативы, о чем немало писали газеты несколько лет назад.
Кроме того, сами принципы работы Социальной Службы (именно так – с прописных букв! – обозначена она во всех документах) с несовершеннолетними беспризорниками и латентными правонарушителями порой весьма далеки от общепризнанных и общепринятых воспитательных норм. Так, в методическом пособии для Социальной Службы «Ребенок на улице» значатся следующие принципы работы социальных работников:
1. Принцип соблюдения интересов несовершеннолетнего. Согласно данному принципу, во всех спорных ситуациях, в которых существует конфликт интересов взрослых граждан и несовершеннолетних, служба «Ребенок на улице» всегда встает на сторону интересов несовершеннолетнего. Независимо от того, кто прав, а кто виноват! Стащит, например, пятнадцатилетний карманник кошелек у пенсионера, и как общественность ни возмущайся, а социальный работник должен грудью встать на защиту подростка с «трудной судьбой».
2. Принцип добровольности. Как следует из данного принципа – насильно вернуть ребенка в нормальную жизнь невозможно. Для этого нужно его желание, а без непосредственного согласия подростка на сотрудничество в процессе его спасения социальный работник ограничивается функциями стороннего наблюдателя.
Тут же есть упоминание о том, что социальный работник часто оказывается перед дилеммой: вмешаться ему в какое-либо противоправное действие, совершаемое ребенком, тем самым вызывая его негативную реакцию, или «сохранить позицию наблюдателя и сохранить систему отношений с подростком». Рекомендация дается одна: для социального работника системы «Ребенок на улице» допустимо скорее последнее – то есть остаться в стороне. Пусть ребенок на глазах у работника курит, выпивает, нецензурно выражается, а тот не должен ему перечить или останавливать, чтобы, не дай Бог, мальчишке что-то не понравилось. В чем тогда заключается воспитательная работа, совершенно непонятно.
3. Принцип принятия. Это означает, что в первое время (насколько оно может растянуться – не оговаривается) специалистам следует вообще отказаться от оценок поступков беспризорника и никоим образом не выказывать своего недовольства, а уж тем более – пытаться навязать ребенку собственные моральные установки.
В проект закона «О ювенальной юстиции в Российской Федерации» лоббисты нового правосудия включили весьма интересную статью, в которой говорится о том, что на арест, задержание, предварительное заключение подростка обязательна санкция суда. Иными словами, получается, что без прямого разрешения судьи нельзя задержать несовершеннолетнего преступника, пусть даже он на глазах у изумленной публики будет избивать прохожего или вырывать из рук женщины сумочку.
«Университеты для уголовников» или бельмо на глазу для «правозащитников»?
Отношение фонда «НАН» к органам внутренних дел прекрасно охарактеризовал один из ярых сторонников ювенальной юстиции, юрист, проректор Института международного права и экономики им. А. С. Грибоедова, профессор Вячеслав Ермаков, по мнению которого у милиции логика действий всегда одна – карательная. Поэтому у нас так много детских колоний. А колонии, как считает профессор, следует закрыть немедленно – «они стали университетами для уголовников».
Однако при всем своем негативном отношении к МВД сторонники ювенальной юстиции все же признают, что после того, как органы правопорядка перестали заниматься безнадзорными детьми, это усугубило ситуацию и привело к росту беспризорности.
Поэтому логика утверждений о необходимости ликвидации колоний для несовершеннолетних, интернатов не совсем ясна. Думается, что в таком случае мы получим не один миллион, а несколько миллионов беспризорников, большинство из которых при отсутствии должного контроля и воспитания, безусловно, пойдут по кривой дорожке. И, учитывая протест и неприязнь к обществу, которое обделило этих несчастных детей, церемониться они с этим обществом не станут.
Вообще, взгляды представителей фонда «НАН» странны не только по отношению к безнадзорности, но и к проблеме, ради решения которой и создавалась организация, – проблеме наркотиков. Около года назад депутат Государственной Думы РФ Вера Александровна Лекарева выступила с инициативой введения в нашей стране смертной казни за незаконный оборот наркотических веществ. Удивительна была реакция фонда, который считает себя борцом с химическим злом. На официальном сайте фонда опубликовано заявление «НАН» для СМИ – эдакий «ответ Чемберлену», где было сказано: «Основной причиной неэффективной социальной политики в России является репрессивный стандарт мышления… Попытка решить проблему только через поиск виновного и примерное наказание его заводит решение проблемы в тупик. Это в значительной степени относится к проблеме незаконного оборота наркотиков… Жертвами истерии, новый виток которой пытается инициировать депутат Пекарева, станут мелкие наркодилеры и сами потребители наркотиков. Депутат Пекарева предлагает простое решение, а простых решений в отношении проблемы наркотиков нет и быть не может». Получается, что люди, прямо и смело пытающиеся бороться с бешеным ростом наркомании в России, которая ежегодно уносит сотни тысяч молодых жизней, – радикалы и истерики. А кто же тогда представители фонда «НАН»?
Республика «Шкид»
Сегодня модно критиковать советскую систему наказания в отношении несовершеннолетних. При этом старательно забывается, что все дети, отбывающие наказания в исправительных учреждениях, учились одиннадцать лет, получая и полноценное образование, и востребованную специальность. Выходя из заключения, молодые люди имели аттестат о полном среднем образовании общегосударственного образца, в котором значился район, номер школы, но не было ни малейшего упоминания о колонии. С таким аттестатом подросток мог сразу поступать в вуз или техникум.
Без особых затруднений решался и жилищный вопрос: не имеющим жилплощади государство предоставляло комнаты, иногда квартиры. Поэтому протестовать против общества, которое реально заботилось о них, брошенных детях, зачастую не хотелось.
Теперь же, согласно российскому законодательству, несовершеннолетние также имеют право на получение жилья, однако современная действительность диктует свои правила, и нередко дети оказываются на улице: либо помещение не предоставляется, либо его занимает кто-то другой.
Немаловажен и тот факт, что еще двадцать-тридцать лет назад существовали спецорганы, занимающиеся проблемами бытового и трудового устройства бывших заключенных. Милиция отвечала за трудоустройство, так как действовала уголовная статья за тунеядство. Все это создавало предпосылки для безболезненного внедрения освободившегося человека в общество.
Сегодня мы наблюдаем иную картину: решение жилищных проблем становится все более затруднительным, полноценное образование стало недоступно для большинства заключенных подростков, так как Министерство образования волевым порядком упразднило огромное количество школ на территории колоний или зон общего режима в связи с отсутствием средств на содержание преподавателей. Специальности дети также фактически не получают и, выходя на волю, оказываются никому не нужны.
Конец ознакомительного фрагмента.
