Владислав Шейченко - Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Неспроста весь предшествующий абзац оговорил условием «Считается». «Вся полнота» возможностей обнаруживать доказательства может быть вполне себе результативно скована посвященностью одной лишь защиты в истинные обстоятельства «преступления». При расхождении позиций сторон и когда на (возможную) версию защиты уже не оглядываются или обвинители не ведают о её существовании, или когда прессинг, провокации и выжидательство не развязали язык, не взломали защитные ресурсы и намерения, тогда сама защита оставляет за собой достаточную свободу в своевольных поисках и наполнениях. При том, что обвиняемый и его защитник разумны в вопросах: что ищут, где ищут, как поиск осуществить, что докажется этим и какой понт с того.

Начало поисков определимо. Для стороны защиты эти действа начинаются, вернее могут начаться со времени совершения преступного действия, когда и стороны-то самой ещё нет, а есть предположительный виновник, и когда предположительно преступное происшествие уже совершилось, либо когда заинтересованный участник разумно ожидает подозрений против себя или узнал о своей сопричастности. Последнее характерно, если деяния совершаются в безрассудочном состоянии. Исключения оставим на совести будущих обвиняемых (виновников), но только для тех из них, кто заведомо знал о развитии грядущих событий, предвидел многое из них. Речь идёт, конечно, о планируемых умышленных преступлениях.

В первых вариациях «виновник торжества» сразу охватывает сознанием доступное ему информационное пространство, анализируя, какие источники и сведения могут быть направлены против него, могут быть обнаружены как изобличающий его материал, а какие способны защитную функцию нести. Одновременно он может располагать средствами и принять меры к воздействию на эти улики и их носители. Нам странным не покажется, что эти действия в 99 % ситуаций будут направлены на создание защитной базы: затереть след, спрятать документ, сделать сообщение, вплоть до крайних мер, как, например, физическое устранение свидетеля. Животное чувство самосохранения, знаете ли. Любой ценой шкуру свою сберечь.

Вариант же плановых деяний, как правило, изначально включает некий состав подготовительных мероприятий с заочным поиском доказательств. Естественно, что доказательств в пользу будущей защиты. Эти доказательства создаются, как например, алиби или фальшивый след, либо виновник подстраивается под уже существующие сведения, например, подыгрывая искажённому восприятию очевидцев. Я тебе так скажу, нет ни одного дела, где бы не обнаружились в самых, казалось бы, безысходных ситуациях доказательства в пользу обвиняемого. Даже такие доказательства, которые могут опровергать самые наипрочнейшие, объективно устанавливаемые обстоятельства деяний. Много примеров, когда и свидетели вдруг высказывались о заблуждениях, эксперты рожали «странные» заключения, или обнаруживался не извесного происхождения вещдок, – все опровергающие выводы мусоров.

Окончание поисковых усилий для стороны обвинения и суда определяется только моментом вступления Приговора в законную силу, так как ещё и на апелляционной стадии допустимы отдельные элементы доказывания, а, значит, и в этот период можно искать и представлять доказательства. А вот для стороны защиты и потерпевшего таких пределов не существует. Бывает, что уже в ходе судебного следствия при исследовании одних уже известных доказательств, обнаруживаются новые. Из речи в прениях или последнем слове обвиняемых могут вскрыться ранее неизвестные источники. И на апелляции, и на кассации всё ещё существует возможность обнаружить что-то новенькое. Даже после узаконения Приговора поиски могут дать результатом пересмотр состоявшихся решений. Прекратить изыскания и решить о «конце-то концов» может только сам обвиняемый своей волей, толи от согласия с результатами разборок, толи от чувства безысходности непреодолимого и отчаяния крайнего.

5.1.2. Изъятие доказательств

Процедура изъятия доказательства следует за его обнаружением и связана с вычленением сведений, иногда вместе с источником из общей среды нахождения. Одновременно замещается держатель материала; новый владелец – мусора.

Изъятие в любом случае является мерой принуждения, даже когда передающий выражает добровольность отторжения. И если копнуть вглубь, процессуальное изъятие по природе своей оказывается неконституционным действом, так как противоречит Основным принципам и гарантиям. А это значит, что всякий акт изъятия заведомо незаконен, несмотря на его прописку в УПК. Ну, сам прикинь: Речь идёт не об изъятии запрещённых к обороту объектов, что имеет под собой правооснову, а об изъятии доказательств – сведений и источников, когда они ещё и доказательствами не признаны-то. Доказательства изначально являются, по сути, вещами и информацией. Вещи и информация относятся к разряду «имущество», которые ещё до установления их доказательственного значения и отбора являлись объектами гражданских прав (статья 128 ГК РФ). Так? Вещи и информация, если они не были брошены, не выморочны (то есть безхозны после смерти собственника), не государственное они достояние, имеют всегда конкретного владельца. А законному владельцу этого имущества Конституцией гарантировано право иметь, владеть и распоряжаться этим имуществом свободно (статья 35). В этой же норме гарантировано, что никто не может быть лишён имущества своего иначе как по судебному решению, а принудительное отчуждение (считай – изъятие) должно сопровождаться возмещением. Так ведь? Но процессуальное изъятие вещей и информации, как ни крути, приводит к утрате владельцем владельческих прав. Изъятие на стадии предварительного следствия (а в судебном и не практикуется) не обеспечивается судебными разрешениями, возмещений по нему не предусмотрено, а ограничения в пользовании объективны. Мусора становятся новыми владельцами и пользователями изъятого имущества, могут распоряжаться этим имуществом пусть и с некоторыми ограничениями. Переход прав на имущество не подкрепляется документально и предметно этому. И таким образом конституционные принципы и гарантии высекаются. Но это я к слову, к слову о гнилой подстилке к нормативному произволу.

Изъятие должно осуществляться таким «макаром», чтобы ни сам источник, ни информация в нём не подверглись повреждению, искажению, тем более утрате. А если нет возможности получения без ущерба для самого доказательства, то должны существовать убедительные объяснения неизбежности этого и процессуальная фиксация всех процедур, включая те из них, что привели к ущербу. Это чтобы на основании такой информации можно было воссоздать первоначальные свойства и облик. Объём изымаемого материала должен позволять каждому последующему исследователю безошибочно уяснять содержательную сторону доказательства в достаточных границах погрешностей. Что не всегда просто осуществить, когда в оборот попадают хрупкие, путанные или двоякие сведения.

Обратимся к примерам. Свидетель дал показания: «Рома около 24ш взял ружьё и вышел. Затем я услышал выстрел. Тогда всю ночь мы проспали и не реагировали на хлопки салютов». Дал такие показания свидетель и через некоторое время помер. А Рому, в том числе на их основе, загребли по мокрому делу. Разберёмся. Кроме того, что в самих показаниях обнаруживаются противоречия (около 24т взял – всю ночь проспали; выстрел – хлопки салюта), в защиту Ромы интересны исключительно сведения по последнему предложению. Но если их изымать из общего объёма показаний показаний дословным цитированием «Тогда всю ночь мы проспали и не реагировали на хлопки салютов», всплывает взаимосвязь с другими показаниями, например, самого Ромы, о его непричастности к мокрым делам. Свидетеля не сберегли и выяснить теперь не у кого: указанное им «тогда» – это когда? В ту ночь, в момент выхода Ромы из дому, спустя три года…? Через «тогда» прослеживается взаимообусловленность с предшествующей порцией показаний свидетеля, которые в таком сочетании не выгодны защите и от которых желательно отвертеться. В данном случае изъятие (выборка отрывка из текста, а смысла сказанного – из контекста) произведено с ущербом для содержательности сведений, но в пользу защиты, которая может прибегнуть к воспроизведению показаний путём пересказа по своему их восприятию: Согласно показаний свидетеля, всю ночь такого-то дня Рома спал, а свидетель слышал, но не реагировал на хлопки салютов; его же указания на звуки выстрела не должны пониматься означающими, что это была стрельба из ружья и с целью убийства. Следуя этому же пути, сторона обвинения прибегла бы также к частичному изъятию с перефразировкой, но только двух первых предложений в качестве доказательств.