Анатолий Кони - Том 3. Судебные речи
Ввиду этих данных нельзя утверждать, чтобы вопрос о душевной нормальности вовсе не возникал и не был затронут на судебном следствии. Он возникал ясно и вразумительно, и притом по поводу состояния, указанного именно 96 статьей Уложения и IV к нему приложением, а также ст. 355 1 Устава уголовного судопроизводства. Закон говорит именно о припадках болезни, доводящих до умоисступления и беспамятства. Если на обязанности суда не могло и не должно было лежать точное и окончательное определение, суть ли несомненные и удостоверенные на суде свидетелями истерические припадки Палем, названные Руковичем резко выраженною неврастенией, результаты той именно болезни, о которой говорит 96 статья Уложения, то еще менее суд имел основание принимать на себя окончательное разрешение такого специального невропатологического вопроса и решать, что резкая неврастения не может быть болезнью, приводящею в исступление.
Суд, безусловно, должен обладать полнотою юридических сведений, но желательно, чтобы в действиях его сказывалось и знакомство с сопредельными с юриспруденцией) знаниями, с широкою областью судебной медицины, хотя бы настолько, чтобы установлять границу, до которой идет усмотрение судьи и за которою начинается разъяснение специалиста, сведущего человека. С этой точки зрения надо заметить, что с тех пор, как истерию перестали считать капризом и принадлежностью сварливых женщин, а увидели в ней серьезную болезнь, бывающую и у мужчин, и с тех пор, как известный Бирд начертил мастерскою рукою картину неврастении, стоящей часто на самой опушке сумасшествия, достаточно развернуть серьезное руководство по судебной психопатологии, чтобы найти ценные и подробные указания на «быстротечное помешательство на почве неврастении», так называемое furore morboso, на «истерический невропсихоз» и на скоропреходящее душевное расстройство у истерических больных, между прочим, выражающееся в меланхолическом порыве — raptus melancholicus hystericus. Разъяснений специалиста не должны чуждаться или опасаться ни суд, ни обвинительная власть. Не имеющее юридической обязательной силы, проверяемое на суде указаниями здравого смысла, житейского опыта и логикою фактов, сопоставляемое с другими, мнение это, почерпнутое притом из специального наблюдения, никакой опасности для правосудия не представляет и если несколько усложняет процесс, то зато уменьшает вероятность роковой ошибки в тех случаях, когда за устранением надлежащей экспертизы каждому присяжному приходилось бы делаться психиатром «на свой счет и страх» или прислушиваться к случайным мнениям какого-нибудь самозванного знатока. Если суд не соглашается с объяснениями эксперта, если обвинитель спорит против них, у всех, следящих за отправлением правосудия, остается сознание, что все-таки сведущий человек имел возможность предстать пред судом, что он сказал ему и сторонам классическое «Бей! Но выслушай» и что житейская правда дела, к которой всемерно должен стремиться суд, освещена со всех сторон. Эта правда учит нас, что в каждом человеке, несмотря на духовное развитие его, сидит зверь, стремящийся, при раздражении или возбуждении, растерзать, истребить, удовлетворить свою похоть, и т. д. Когда человек владеет этим сидящим в нем зверем — он нормален в своих отношениях к людям и обществу; когда он сознательно дает зверю возобладать в себе и не хочет с ним бороться — он впадает в грех, он совершает преступление; но когда он бессилен бороться сознательно — тогда он больной. Призовите первого в судьи, покарайте второго, но не наказывайте, а лечите третьего, и если есть повод к сомнению, кто стоит пред вами — второй или третий, — призовите на помощь науку и не стесняйтесь потерею времени и труда. Исследование истины стоит этой потери!
Поводы к возбуждению сомнения возникли притом не внезапно, ибо еще во время приготовительных к суду распоряжений защита ходатайствовала о вызове экспертов-психиатров, и еще в первый.день пятидневного заседания эксперт Рукович, допрошенный по предмету повреждений, причиненных выстрелом, был по ходатайству защиты и старшины присяжных оставлен в зале заседаний, из чего видно, что уже тогда признавалось необходимым выслушать мнение сведущего по врачебной части лица и притом не только о телесных повреждениях Довнара. Это сомнение ясно выразилось в ходатайстве присяжных. Его нельзя было оставить неразрешенным надлежащим, указанным в законе, порядком или считать, что оно разъяснено коренным образом и бесповоротно двумя выслушанными присяжными диаметрально противоположными мнениями — доктора Руковича о том, что припадки резко выраженной неврастении не имеют ничего общего с психическими болезнями, и доктора Зельгейма о том, что всякое убийство — психоз.
Вот почему суду надлежало отнестись с глубоким вниманием к ходатайству присяжных и, вместо бесплодной процедуры совещания о постановке не могущего быть поставленным вопроса, обратиться к законному исходу, указанному 549 статьей Устава уголовного судопроизводства и решением Сената по делу Сергеева 1892 года № 20, которым признаны правильными действия суда, усмотревшего в заявлении защитника и объяснениях подсудимого повод к предположению о страдании последнего болезнью, приводящею в умоисступление, и представившего о том судебной палате для разрешения ею, не представляется ли необходимым освидетельствование подсудимого по 353—355 статьям Устава уголовного судопроизводства. Сомнение присяжных, выраженное согласно 762 статье Устава уголовного судопроизводства, конечно, имеет еще больший вес и значение, чем заявление стороны или слова подсудимого, и составляет доказательство возникновения в деле нового обстоятельства, не бывшего в виду или упущенного из виду обвинительною камерою, на разрешение которой и должно быть о том представлено на основании 549 статьи Устава уголовного судопроизводства. Это был единственный правильный исход из дела. Многодневный труд суда и присяжных не мог бы при этом считаться потерянным, ибо результатом его явилась необходимость осветить одну из важнейших сторон дела, да и, наконец, что значит потеря труда пред таким шагом, который обеспечивает получение, в пределах человеческой возможности, правосудного решения? Вследствие этих соображений приговор суда и решение присяжных заседателей над Палем не могут быть оставляемы в силе за нарушением 762, 812 и 549 статей Устава уголовного судопроизводства.
Всестороннее рассмотрение дела не было бы, однако, исчерпано, если бы ограничиться только что приведенным выводом. Он не объемлет всех нарушений, допущенных по делу. Решение присяжных не может считаться состоявшимся в нормальных условиях и тогда, когда сущность дела затемнена и усложнена нагромождением излишнего, не относящегося к исследуемому преступлению материала и когда судебное расследование далеко переходит за границы, определяемые сущностью отношений обвиняемого к преступному событию, и вторгается в беспредельную область житейских обстоятельств, разворачиваемых не для выяснения судимого преступления, а по поводу этого преступления. Чрезмерное расширение области судебного исследования, внося в дело массу сведений, быть может, иногда и очень занимательных в бытовом отношении, создает, однако, пред присяжными пеструю и нестройную картину, в которой существенное перемешано со случайным, нужное с только интересным, серьезное со щекочущим праздное или болезненное любопытство. Этим путем невольно и неизбежно создается извращение уголовной перспективы, благодаря которому на первый план вместо печального общественного явления, называемого преступлением, выступают сокровенные подробности частной жизни людей, к этому преступлению не прикосновенных. При этом самый виновник всего дела постепенно окутывается туманом, отходит на задний план и стушевывается, уступая, незаметным образом, свое место на скамье подсудимых одному из тех отвлеченных обвиняемых, которые под именем слабого характера, страсти, темперамента, увлечения, общественной среды, бытовых неустройств и т. п. дают удобный повод высказаться свойственной у нас многим жестокой чувствительности у жестокой к пострадавшему или обиженному и чувствительной к виновнику мрачного или злобного деяния.
Жалоба гражданского истца с подробностью перечисляет не относящиеся, по его мнению, к делу обстоятельства, исследование которых было допущено при производстве следствия о Палем. Допущение судом их рассмотрения давало бы основание к усмотрению неправильности в действиях суда по охранению задачи исследования при признании, что суд имел право и законные способы для полного устранения такого рассмотрения. Право это, однако, как то разъяснено решением 1878 года, № 34, суд имеет во всей полноте лишь по отношению к письменным доказательствам и свидетельским показаниям, впервые предъявляемым или даваемым на судебном следствии. Но право это существенно ограничено касательно тех доказательств, которые добыты предварительным следствием, были в виду обвинительной камеры и подлежат на суде лишь проверке — по отношению к свидетелям, на основании 521, 538, 574, 718, 722 и 726 статей, а по отношению к вещественным доказательствам и к письменным актам предварительного следствия — на основании 687 и 697 статей Устава уголовного судопроизводства, в силу коих протоколы осмотров, освидетельствований, обысков и выемок по требованию сторон безусловно подлежат прочтению, а вещественные доказательства подлежат осмотру и оглашению. Точно так же прочно установлена в законе и в кассационной практике безусловная, под угрозою отмены решения, обязанность суда вызывать, по требованию сторон, допрошенных при предварительном следствии свидетелей. Несомненно, что в силу 611 статьи Устава уголовного судопроизводства и на основании решения Сената 1887 года, № 11, по делу Маслова, председатель имеет право устранить из показания свидетеля, допрашиваемого на суде, рассказ об обстоятельствах, не идущих к делу, но применение это может быть связано с такими практическими затруднениями, которые весьма смягчают значение допущенного в этом отношении бездействия. Свидетель был вызван к следователю иногда издалека, провел томительные часы в ожидании допроса; по расспросе его следователь признал, что то, о чем он может свидетельствовать, относится к делу; занес все это в протокол, им подписанный, заявил ему, что все сказанное и записанное он должен подтвердить присягою… но наступил день заседания по делу и этому же свидетелю, явившемуся по повестке чрез полицию, сделавшему, быть может, большой путь, оставившему свои занятия или уволенному от них начальством, снова проведшему тревожные часы и даже дни в ожидании допроса, принявшему затем торжественно присягу, выслушавшему увещания председателя и угрозы карою за лжесвидетельство, приходится сказать: «Идите, вы не нужны, известное нам, но не присяжным, показание ваше к делу не относится». Но свидетель может с изумлением, даже со справедливым негодованием спросить себя: «Зачем же меня тревожили?» и принять затем все происшедшее к сведению уже и на тот случай, когда он со своим показанием действительно будет относиться к делу. Да и на одном ли свидетеле может отразиться такое применение 611 статьи? Решите-ли дела — присяжные заседатели, и у них может родиться всегда вредное для правосудного исхода дела подозрение, что от них что-то скрывают, о чем-то пред ними стараются умолчать, и притом о таком, что, однако, уже было исследовано самою же судебною властью. Это «что-то», записанное там, в деле, лежащем на судебном столе, о чем не позволяют говорить свидетелю, несмотря на отобранную присягу показать правду, должно смущать совесть присяжных и вести их к произвольным догадкам, порождающим и произвольное решение. Наконец, как это нередко, к сожалению, случается, не относящиеся в сущности к делу показания внесены в обвинительный акт и уже выслушаны присяжными. Идя последовательно, надо признать и обвинительный акт в надлежащих частях не относящимся к делу, но на это ни председатель, на основании 611 статьи, ни весь суд права не имеют, ибо обвинительный акт утвержден судебною палатою, которая признала его соответствующим закону и одобрила список вызываемых по нему свидетелей. Поэтому центр тяжести нарушения, приводящего к извращению уголовной перспективы, лежит не в судебном, а в предварительном следствии и в деятельности лиц и учреждения, наблюдающих за правильностью и законностью его производства. Отсюда вытекает необходимость и по делу Палем обратиться к периоду, предшествовавшему преданию ее суду. Этим определится и то звено дела, на котором может сосредоточиться отмена приговора.
