А. Тер-Акопов - Мировые религии о преступлении и наказании
Теперь обратимся к терминам, обозначающим в Библии «преступление» и «грех». Современные европейцы разграничивают два таких фундаментальных понятия, как грех и преступление [82] . Грехом мы называем «поступок, противный закону Божию; вину перед Господом» (В. Даль), тогда как преступление – «общественно опасное действие, нарушающее закон и подлежащее уголовной ответственности» (С. И. Ожегов). В библейской же традиции эти два понятия практически полностью синонимичны [83] . Связано это с тем, что закон, по которому живет общество, считается богоданным, и само общество оказывается теократическим. В этих условиях любое нарушение закона, даже такое, как, например, намеренное поедание верблюда, будет считаться преступлением и грехом. Принципиальное отличие библейских представлений о греховности и преступлении от современных европейских заключается в том, что первые основаны на архаичных представлениях о ритуальной нечистоте, скверне [84] , тогда как основа вторых – забота о правах человека, члена социума. Сегодня даже в рамках христианской традиции, наследнице библейской, представление о скверне как силе, обладающей определенными физическими свойствами, практически утрачено. Вместе с тем именно идея нечистоты позволяет в некоторой мере разграничить нарушение закона, не являющееся грехом, от преступления, которое одновременно и грех. Дж. Клауанс [85] выделил две категории нечистоты: ритуальная, та над которой человек не властен (например, женщины после родов или после прикосновения к умершему), и моральная, под влияние которой человек подпадает добровольно, нарушая закон (например, сексуальные грехи, идолопоклонство, кровопролитие). Первое не считается грехом и снимается через очистительные ритуалы, второе – тяжелый грех, избавиться от которого можно только через наказание, покаяние и очищение, совершаемое первосвященником, но и первая и вторая разновидности нечистоты в равной мере разрушительны, поскольку нарушают святость Израиля и при ближайшем рассмотрении оказываются нарушением правильного порядка. Лучшим определением «греха» в данном случае будут слова из книги пророка Иеремии (16:10–12): «Когда ты перескажешь народу сему все эти слова, и они скажут тебе: за что изрек на нас Господь все это великое бедствие, и какая наша неправда ( авон ену ), и какой наш грех ( хатта тену ), которым согрешили мы пред Господом Богом нашим? – Тогда скажи им: за то, что отцы ваши оставили Меня, говорит Господь, и пошли вослед иных богов, и служили им, и поклонялись им, а Меня оставили, и закона Моего не хранили. А вы поступаете еще хуже отцов ваших и живете каждый по упорству злого сердца своего, чтобы не слушать Меня». То есть для иудея проблема преступления и греха оказывается гораздо более сложной, а не просто подразумевает поведение человека, продиктованное его желанием или нежеланием подчиняться определенным нормам, установленным социумом. Подобным образом различаются случайный и намеренный грех: «Если же один кто согрешит по неведению, то пусть принесет козу однолетнюю в жертвы за грех, и очистит священник душу, сделавшую по ошибке грех пред Господом, и очищена будет, и прощено будет ей… Если же кто из туземцев или из пришельцев сделает что дерзкою рукою, то он хулит Господа: истребится душа та из народа своего» (Числ. 15:27–30).
Подобно терминам, которые можно перевести на русский язык как «закон», в Библии можно обнаружить около пятидесяти слов, обозначающих «преступление» [86] . Наиболее употребительные среди них – хата, пеша и авон , приведенные в книге Исход 34:7: «[Господь] сохраняющий милость в тысяче родов, прощающий вину ( авон ) и преступление ( пеша ) и грех ( хатта ), но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода» [87] .
Слово хаттá восходит к общесемитскому корню хта , имеющему значение «промахиваться», «сбиваться с пути» [88] , и представляет собой антоним к слову тора (корень ира – «попадать в цель») как «беззаконие» и «закон». На русский язык это слово можно перевести как «промах» или «проступок», но русские слова лишены той суровости, которую несет слово хатта – «преступление», затрагивающее юридическую, моральную, социальную и ритуальную сферы. Прежде всего, это слово означает неспособность подчиненного исполнить волю господина (4 Цар. 18:14; Быт. 31:36), но в более общем смысле это слово означает «грех», как неисполнение Божественного закона, неспособность двигаться по пути, начертанному Богом. Так, в пророческой литературе хатта – сила, меняющая ход истории (Ос. 10:9-10), препятствующая выпадению дождя и жатве (Иер. 5:25). Вместе с тем это архаичная сила, самодостаточная, довлеющая над человеком, желающая поглотить его, которой человек должен сопротивляться: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех ( хатта ) лежит (букв. – «притаился» ); он влечет тебя к себе (букв. – «тебя жаждет он» ), но ты господствуй над ним» (Быт. 4:7).
Еще один дериват от корня хта – слово « хет », обозначающее «тяжкий грех», а в сочетании со словом мавет – «смертный грех» (Числ. 27:3 – восстание против Божественного порядка; Втор. 22:26 – изнасилование обрученной девицы) и др.) В отличие от греха « хатта », от которого можно очиститься благодаря жертвоприношениям, грех « хет » непременно ведет к смерти того, кто его совершает (Лев. 22:9), поскольку хет затрагивает душу человека, средоточие его жизни (Числ. 9:13, Ис. 38:17; Иез. 18:4). Именно здесь коренится развившееся в христианской традиции учение о смертных грехах, первый список которых можно обнаружить еще в книге Притчей 6:16–24.
Следующее слово – пéша , от корня пша – «разбивать» [89] . Этим словом обозначаются преступления, связанные с нарушением договора между людьми (3 Цар. 12:19) или Завета с Богом (Ос. 8:1). С точки зрения юридической пеша – преступление, нарушающее мир в общине, чаще всего против собственности кого-то из ее членов (например, воровство – Исх. 22:9, Притч. 28:24).
Слово авóн происхдит от корня ава – «совершать злодеяние», «быть склоненным». Отсюда существительное авон имеет два значения: «грех, злодеяние, преступление», с одной стороны, и «возмездие» – с другой [90] . В некотором смысле русские слова «грех» и «вина» обладают подобной двойственностью. С одной стороны, «грех» и «вина» – синонимы слова «преступление», с другой – слова «беда» и «наказание» (например, во фразе «как на грех!», «давит груз вины» и т. п.). Ярче всего двойственность слова авон видна в словах Каина: «Наказание ( авон – тут же „вина“) мое больше, нежели снести можно» (Быт. 4:13). Преступление ложится на совершившего его тяжким бременем и становится наказанием.
Авон – самая тяжелая разновидность греха. Обычно под этим словом подразумевается серьезное преступление как перед людьми, так и перед Богом (братоубийство – Быт. 4:13; предательство слуги – 1 Цар. 20:1, святотатство – 1 Цар. 3), состояние глубокой вины, накопившейся в результате совершения множества злодеяний ( хатта и пеша ) (Пс. 37:4–5), которая отделяет человека от Бога и ведет к его гибели.
Следует отметить, что все перечисленные термины в равной мере употребимы как в сфере светского законодательства, так и в сфере сакрального из-за отсутствия четкой границы между ними. Любое из преступлений может стать предметом судебного разбирательства, за любое из них может покарать Бог. Подобная двойственность сохранится и позже, в талмудическую эпоху, когда законодательство, а также судебная система и система наказаний будут разработаны необычайно детально. Для иудея любой эпохи светское законодательство будет неотделимо от религиозного, закон всегда останется сакральным, любое преступление будет неотделимо от греха, а любое наказание, назначенное судом, будет всего лишь одним из вариантов Божественного воздаяния.
Период Второго Храма (конец VI в. до н. э. – 70 г. н. э.) стал одним из наиболее значительных с точки зрения развития еврейской юридической системы. За семь веков существования еврейского государства оно несколько раз оказывалось под властью иноземцев – персов, греков и римлян, пережило период независимости при Хасмонеях, стало ареной нескольких военных кампаний (от Александра Македонского до Веспасиана и Тита). Все это не могло не сказаться на образе жизни и мышлении иудеев, а как следствие – на законодательстве.
Главной характеристикой эпохи стали идея о прекращении пророчества и представление о том, что весь Закон был отдан людям, наиболее ученые из которых и должны были заниматься его интерпретацией.
