Виктор Шкловский - Повести о прозе. Размышления и разборы
Гончаров не идеализирует капиталистическую Англию — он говорит о могуществе купца мистера Домби. Англия представляется ему более благоустроенной, чем счастливой.
«Животным так внушают правила поведения, что бык как будто бы понимает, зачем он жиреет, а человек, напротив, старается забывать, зачем он круглый божий день и год, и всю жизнь, только и делает, что подкладывает в печь уголь или открывает и закрывает какой-то клапан» (2,53).
Гончаров видит, как при всем богатстве Англии гибнут «отдельные лица, семейства… целые страны» (2, 55).
Чем больше он вглядывается, тем больше может сказать: «Не знаю… кто из них мог бы цивилизовать — не китайцы ли англичан…»
Гончаров видит, что приносит «цивилизация» колонизаторов, и они для него не только удачливые соперники.
Его пребывание на Дальнем Востоке изменяет его отношение к Китаю, и после того, как писатель научился уважать китайцев, он иначе пишет и о миссионере — человеке «не с бледным, а с выцветшим лицом, с руками, похожими немного на птичьи когти…» (3,204).
«Когтистый» миссионер скромно рассказывает о том, что его поколотили ликейцы. Гончаров прибавляет в скобках: «…но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение».
Возникает коллизия. Для Гончарова в начале его путешествия английская цивилизация имеет право сбивать порохом крышки с сундуков отсталого человечества, но тут же мы встречаем противоречия, и цивилизация оказывается олицетворенной в лицемерном хищнике.
Все политические вопросы и злоба дня даны в путешествии в скрытом виде. Писатель обо всем говорит как бы невзначай.
Гончаров в предисловии сказал, что мир не удивителен и чудес нет. Описывает он в книге именно чудеса, беря для этого самые яркие краски. Направляет он свои письма такому мастеру преувеличений, как поэту Бенедиктову.
Признаваясь, что Бенедиктов сильнее всего в описании, Белинский говорит: «…описание — вот основной элемент стихотворений Бенедиктова; вот где старается он особенно выказать свой талант, и, в отношении ко внешней отделке, к прелести стиха, ему это часто удается»[165].
Глава «Плавание в Атлантических тропиках» дается в книге как «письмо к В. Г. Бенедиктову».
В письме два раза цитируется послание Бенедиктова к Гончарову. Репутация поэта Бенедиктова была уничтожена статьей Белинского. Гончаров спорил в годы своего знакомства с Белинским, отстаивая имя поэта. В книге Бенедиктов существует не только как адресат. Гончаров дает пышную картину, как бы утверждая право искусства на романтику и преувеличение. Но в споре, несмотря на усилия Гончарова, победителем оказывается Белинский, а не Бенедиктов. Бенедиктов пытался удивлять, говоря об обыденном, не вскрывая новое в обычном, а только украшая обычное.
Гончаров же, описывая необычное, приближает его к нам, стараясь сделать его обыденным.
В частностях своего описания Гончаров постоянно старается доводить детали до осязательной близости.
В письме к петербургским знакомым, отправленном с бурного Атлантического океана, он говорит: «Когда услышите вой ветра с запада, помните, что это только слабое эхо того зефира, который треплет нас, а задует с востока, от вас, пошлите мне поклон — дойдет» (2,71–72).
Здесь в скрытом виде дается намек на то, о чем умел молчать Гончаров. Покинув Англию, «Паллада» попала в бурю. Мы читаем в дневнике одного из моряков о том, что испытывал фрегат в начале января 1853 года в океане: «Я и раньше видел бурное море в этих же широтах, но такого страшного, огромного волнения, какое теперь было, не видывал никогда»[166].
Буря у Гончарова обратилась в полуиронический «зефир». Ветер с востока, о котором писал Гончаров, приносил не приветы, а вести о готовящемся всеевропейском столкновении не только из-за проливов, но и за овладение океаном.
Известно, что та картина путешествия, которую дал Гончаров, реальна, но не полна: путь фрегата был труден.
Гончаров плыл на устаревшем корабле с гнилым днищем, и многие горькие страницы истинного путешествия существуют в скрытом виде в благополучном предисловии, как пересказ цитат из двухтомного описания бедствия старых мореплавателей, или не вошли в книгу, будучи оставленными писателем в тех очерках, которые впоследствии печатались в журналах.
Посмотрим, как Гончаров цитирует книгу о кораблекрушении: «Только и говорится о том, как корабль стукнулся о камень, повалился на бок, как рухнули мачты, палубы… Взглянешь около себя и увидишь мачты, палубы, пушки, слышишь рев ветра, а невдалеке, в красноречивом безмолвии, стоят красивые скалы…» (2, 31).
Здесь рассказ идет как будто про другое, про давние и напрасные страхи. На самом деле это написано человеком, который испытал уже все бедствия и смотрел на такие «красивые скалы». Сам Гончаров писал: «Перед нами… менее нежели в полуверсте играли буруны, неистово переливаясь через рифы. Океан как будто толкал нас туда, в клокочущую бездну, и мы упирались у порога ее, как упирается человек или конь над пропастью»[167].
Все это было пережито Гончаровым, но не попало во «Фрегат „Паллада“, и приведенный отрывок напечатан был под названием „Два случая из морской жизни“ в журнале „Подснежник“ в 1856 году. В книгу все это вошло в чрезвычайно ослабленном виде.
Сам Гончаров в письме-введении старается уверить нас, что неожиданность больше не встречается на пути морехода. Он пишет: «Не величавый образ Колумба и Васко де Гама гадательно смотрит с палубы в даль, в неизвестное будущее: английский лоцман, в синей куртке, в кожаных панталонах, с красным лицом, да русский штурман, с знаком отличия беспорочной службы, указывают пальцем путь кораблю и безошибочно назначают день и час его прибытия» (2,15).
Упоминание о знаке «беспорочной службы» в то время безошибочно вызывало представление о мелком чиновнике, и это поддерживало утверждение о том, что все предусмотрено и все обыденно в путешествии.
На самом деле даже в самом тексте «Фрегата „Паллада“ старший штурман А. Халезов все время отказывается давать точные сроки прибытия.
Читая «Фрегат „Паллада“, не стоит забывать, что конец путешествия совершается в то время, когда Л. Толстой пишет „Севастопольские рассказы“.
Истинное противоречие, лежащее в основе «Фрегата „Паллада“, состоит в том, что перед Россией стояли крупные по тому времени задачи, но они выполнялись технически негодными средствами, то есть путем максимального напряжения сил и максимальной опасности. Кризис, обозначившийся Крымской кампанией, скрыт, но глубоко существует в этой книге путешествия и определяет все течение повествования так, как подводные горы и отмели изменяют направление морских течений.
Форма невозмутимо спокойного описания служит для выполнения определенных идеологических задач.
Шла борьба на Востоке, сперва назревал конфликт, потом разразилась война — она шла не только в Крыму, но и у берегов Камчатки; кончилась она, после многих усилий союзников, не разгромом России, но ее тяжелым поражением.
Б. Энгельгардт в статье «Путевые письма И. А. Гончарова с кругосветного плавания»[168] и в материалах, им напечатанных в том же номере, показывает по-новому многие черты процесса создания «Фрегата „Паллада“.
Именно в это время русский флот безнадежно отстал. Еще недавно под парусом из русского льна ходили все корабли мира, и вот теперь над морем поднялись дымы пароходов, а Россия все еще имела парусный флот.
Гончаров знал великую историю русского флота и знал, как он отстал. Это передано во вступительном очерке, в длинном рассуждении, из которого я приведу только несколько строк: «Парусное судно похоже на старую кокетку, которая нарумянится, набелится, подденет десять юбок и затянется в корсет, и на минуту иногда успеет; но только явится молодость и свежесть сил — все ее хлопоты разлетятся в прах» (2,29).
Фрегат «Паллада» был не просто парусником — это было очень старое парусное судно, которое адмирал Путятин выбрал потому, что был богомолен, а на «Палладе» была церковь. «Палладе» уже в годы путешествия было двадцать лет, и десять лет прошло после капитального ремонта. Команда была набрана плохо. В Балтийском море «Палладу» встретили бури; входя в Зунд, «Паллада» «приткнулась к мели».
Вдобавок на корабле началась холера. В Портсмуте «Палладу» пришлось чинить в доке. Ремонт был капитальный, в Англии простояли больше, чем собирались, и потому попали в бурное время. До мыса Доброй Надежды шли хорошо. Здесь пришлось опять ремонтироваться.
Скоро оказалось, что «Паллада» может плыть только от порта к порту, чинясь в каждом.
В Сингапуре и в Гонконге узнали об обострении русско-турецкого конфликта, скоро узнали, что война разразилась; кругом были французские и английские суда; корабль пришлось чинить вне портов, в случайной обстановке, на острове Камигуин. Рубили деревья в тропическом лесу, работали в условиях, напоминавших те, о которых писал Головнин в своей книге о кораблекрушениях.
