Дневники Льва Толстого - Владимир Вениаминович Бибихин
Тут есть одно соображение: правда, что набор критический против зла, насилия, угнетения, который, в сущности, один и тот же сейчас, как и у идеалистических революционеров, у маркиза де Кюстина, у Радищева, у интеллектуальных москвичей при Иване Грозном, по записям западных наблюдателей того времени, один и тот же в сущности, и эти жалобы насколько очевидны и справедливы, и обоснованны, настолько же навязчиво безвыходно повторяются. Но на это можно возразить: а что если не хватает просто массового возмущения, чтобы опрокинуть очевидное зло. Новые и новые попытки революции срываются, но не надо быть похожими на одну разведенную, которую спросили, почему она не выйдет замуж второй раз: хватит с меня, я уж знаю, что такое мужья.
Вы видите, всё это – особенно, я говорю, в школе радикальной критики, как франкфуртская, – показывает усилия Толстого привыкнуть радоваться и через свое физическое страдание от массы вещей помимо тела, так сказать, любить всё, показывает такие усилия смешным самовнушением. Не так?
В пользу Толстого дело осложняется тем, что то, что он делает, прямо велит Евангелие. Иоанн Златоуст толкует 5-ю главу Матфея:
Первая степень – не начинать обиды; вторая, когда она уже причинена, не воздавать равным злом обидевшему; третья – не только не делать обижающему того, что ты потерпел от него, но и оставаться спокойным; четвертая – предоставлять себя самого злостраданию: пятая – отдавать более, нежели сколько хочет взять причиняющий обиду; шестая – не питать к нему ненависти; седьмая – даже любить его; восьмая – благодетельствовать ему; девятая – молиться о нём Богу[134].
Что стих Мф. 5:44, где говорится любить врагов, трудный, показывает количество расхождений в нём: слов «благословляйте проклинающих вас», «благотворите ненавидящим вас», «молитесь за обижающих вас» в многих списках нет.
И еще: Мф. 18:3 «если не обратитесь [другое чтение: не перемените ум] и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Среди черт детей одна из менее заметных, но стойких та, что они не видят зла, безобразия, порока, они знают и отвечают, пока они не подорваны отчаянием родителей и у них есть силы, плачем или ревом – т. е. именно тем самым перестают всматриваться и заглушают, заслоняют как невыносимое — на ужас, тоску, скуку. Невеселый несчастный ребенок катастрофа для него самого и для взрослого, недопустимость невеселого ребенка интуитивно без рассуждений ощущается всеми, настолько невыносима, что многие взрослые носят с собой специально конфеты, чтобы обрадовать ребенка, т. е. вернуть его в нормальное состояние. Грязь под ногами, лужа, свалка, пьяный, опустившийся заманивают интерес детей как нас порнография, никогда не вызывают гнева осуждения. Хрестоматийный случай: стопроцентное отсутствие осуждения у детей бездельной, наверное безнравственной стрекозы. Толстой проигрывает свое поведение перед грабителями, оно точно как у ребенка:
Сейчас читал газету об убийствах и грабежах с угрозой убийств. Убийства и жестокость всё усиливаются и усиливаются. Как же быть? Как остановить? Запирают, ссылают на каторгу, казнят. Злодейства не уменьшаются, напротив. Что же делать? Одно и одно: самому каждому все силы положить на то, чтоб жить по-божьи, и умолять их, убийц, грабителей, жить по-божьи. Они будут бить, грабить. А я, с поднятыми по их приказанию кверху руками, буду умолять их перестать жить дурно. «Они не послушают, будут делать всё то же». Что же делать? Мне-то больше нечего делать. Да, надобно бы хорошенько сказать об этом. (22.8.1907 // <там же>)
И теперь представьте, вообразите, если бы не было этой записи, этого решения, если бы Толстой предлагал любой другой проект против зла, – т. е. вообразите любой другой, даже например уйти в искусство или в монастырь, – могла ли бы появиться через немного времени, уже после 78-го дня рождения, такая:
Какое счастье жизнь! Иногда теперь, всё дальше и дальше подвигаясь в старости, я чувствую такое счастье, что больше его, кажется, не может быть. И пройдет время, и я чувствую еще большее, чем прежнее, счастье. Так чувствую я это теперь, записывая сейчас, 15 числа, этот дневник в 12 часов дня. (15.9.1907)
Всё чаще и чаще испытываю какой-то особенный восторг, радость существования. Да, только освободиться, как я освобождаюсь теперь, от соблазнов: гнева, блуда, богатства, отчасти сластолюбия и, главное, славы людской, и как вдруг разжигается внутренний свет. (10.10.1907 // <там же>)
Это при том что смерть уже дунула на него.
Вчера странное состояние ночью в постели. Точно кто-то на меня дунул. Почувствовал свежее дыхание, и поднялось бодрое настроение вместе с сознанием близости смерти. Не могу сказать, чтобы было страшно, но не могу сказать, чтоб был спокоен. (22.4.1907 // <там же>)
Но ведь как сказать смерть, что такое для Толстого смерть. Она для него давно уже сейчас, здесь, мы читали, вобрана жизнью. Он пользуется своей надежной смертью для того, чтобы иметь полное право жить серьезно и торжественно так, как он будет умирать.
Жизнь не шутка, а великое, торжественное дело. Жить надо бы всегда так же серьезно и торжественно, как умираешь. (10.10.1907 // <там же>)
Этот человек умел так: отклонить свою мировую славу, чтобы царственно пользоваться ею в полноте и чистоте; рано принять в себя смерть, чтобы она помогала жизни подняться до каждодневного важного праздника. И, вы помните, в свои 60 лет он страдает желудком, жалуется, что от боли не может спать и работать, от угнетенного настроения, ждет смерти. К своим 80 годам он оканчивает и эту школу на пятерку:
29 ноября 1907. Ясная Поляна. Только неделю не писал, а кажется ужасно долго. Так полна жизнь. Записать нужно довольно много, но нынче не буду. Запишу только самое существенное, то, что испытываю сейчас уже благотворность той душевной деятельности, которой я отдался. В самом телесно дурном состоянии и расположении духа – мне хорошо. Мало того, что хорошо, – радостно. (<там же>)
Мы видели, что Толстой не верит в жизнь после смерти. «Люди много раз придумывали жизнь лучше той, какая есть, но, кроме глупого рая, ничего не могли выдумать» (1.1.1908). Духу не будет лучше без тела, чем с телом. Но с этим же самым телом, живым, т. е. больным, дух может узнать свое настоящее отношение к телу, т. е. что раньше и что позже, что на чём стоит, что без чего не может, что чего постояннее и надежнее, что от чего.
[…] Мне нездоровится,
