Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?
Тогда Геккерн-старший подключил тетку Гончаровых Загряжскую и других друзей поэта. Дуэль могла нанести вред всем. Загряжская переживала за свою любимицу Натали, которую постоянно поддерживала материально; Жуковский боялся за поэта, не зная, что произойдет во время дуэли и что скажет царь; Геккерн чувствовал, что его карьера и в особенности карьера его сына может оказаться под угрозой.
В конце концов, по словам Павла Вяземского, Дантес не был донжуаном, он приехал в Россию делать карьеру, а история с дуэлью могла вызвать гнев царя. Необходим был повод, чтобы остановить поединок. И уже 7 ноября, через 48 часов после вызова, Геккернами была пущена в оборот мысль об ошибочных подозрениях Пушкина и о предполагавшейся свадьбе Дантеса и Екатерины Гончаровой.
«Он (Геккерн-старший – А. Л.) уверял Жуковского, – вспоминал князь А. А. Вяземский, – что Пушкин ошибается, что сын его влюблен не в жену его, а в свояченицу, что уже давно он умоляет ее отца согласиться на их брак, но что тот, находя брак этот неподходящим, не соглашался, но теперь видя, что дальнейшее упорство с его стороны привело к заблуждению, грозящему печальными последствиями, он, наконец, дал свое согласие. Отец требовал, чтобы об этом во всяком случае ни слова не говорили Пушкину, чтобы он не подумал, что эта свадьба была только предлогом для избежания дуэли. Зная характер Геккерна-отца, скорее всего можно предположить, что он говорил все это в надежде на чью-либо нескромность, чтобы обмануть доверчивого и чистосердечного Пушкина. Как бы то ни было, тайна была соблюдена, срок близился к окончанию, а Пушкин не делал никаких уступок, и брак был решен между отцом и теткой, г-жей Загряжской. Было бы слишком долго излагать все лукавые происки молодого Геккерна во время этих переговоров. Приведу только один пример. Геккерны, старый и молодой, возымели дерзкое и подлое намерение попросить г-жу Пушкину написать молодому человеку письмо, в котором она умоляла бы его не драться с ее мужем. Разумеется, она отвергла с негодованием это низкое предложение».
Узнав об этом, Пушкин не поверил ни единому слову Геккернов и продолжал настаивать на дуэли.
В. Соллогуб, секундант поэта в этой дуэльной истории, верно отметил душевное состояние Пушкина и невротические вспышки поэта на протяжении этих двух недель. «Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел. Мера терпения преисполнилась. При получении глупого диплома от безыменного негодяя Пушкин обратился к Дантесу, потому что последний, танцуя часто с Натальей Николаевной, был поводом к мерзкой шутке. Самый день вызова неопровержимо доказывает, что другой причины не было. Кто знал Пушкина, тот понимает, что не только в случае кровной обиды, но даже при первом подозрении он не стал бы дожидаться подметных писем. Одному Богу известно, что он в это время выстрадал, воображая себя осмеянным и поруганным в большом свете, преследовавшем его мелкими, беспрерывными оскорблениями. Он в лице Дантеса искал или смерти, или расправы с целым светским обществом».
Пушкин уступил настойчивым просьбам друзей, но план мести, рожденный в его распаленном сознании, продолжал питать его взбудораженные чувства. По словам Павла Вяземского, Пушкин говорил, «что с получения безымянного письма он не имел ни минуты спокойствия… Для Пушкина минутное ощущение, пока оно не удовлетворено, становилось жизненной потребностью…» С этого момента главной целью поэта стала месть. Обида, ревность и оскорбленное самолюбие направили все чувства его в одно русло – заставить Геккернов горько пожалеть о встрече с ним. А пока Пушкин дал согласие на свадьбу своей свояченицы. Когда об этом было объявлено, все пытались понять, чем вызвано это решение, но не могли найти ему объяснения. По словам Н. М. Смирнова, «…Помолвка Дантеса удивила всех и всех обманула. Друзья Пушкина, видя, что ревность его продолжается, напали на него, упрекая в безрассудстве; он же оставался неуспокоенным и не верил, что свадьба состоится».
«Никогда еще с тех пор как стоит свет не поднималось такого шума, от которого содрогается воздух всех петербургских гостиных. Геккерн Дантес женится… на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей поэтической красавицы, жены Пушкина», – так писала мужу графиня Софья Александровна Бобринская, близкая подруга императрицы Александры Федоровны.
«Я не могу прийти в себя от свадьбы, о которой мне сообщает Софи! – писал своим родным Андрей Карамзин. – И когда я думаю об этом, я, как Катрин Гончарова, спрашиваю себя, не во сне ли Дантес совершил этот поступок». Причину всеобщего недоумения правильно отметила сестра поэта Ольга Сергеевна Павлищева в письме к отцу. По ее словам, эта новость удивила всех «не потому, что один из самых красивых кавалергардов и один из самых модных мужчин… женится на м-ль Гончаровой, – она для этого достаточно красива и достаточно хорошо воспитана, – но потому, что его страсть к Натали не была ни для кого тайной».
Сама же Екатерина Николаевна была безумно влюблена в Дантеса, причем настолько, что, до словам Вяземской, «нарочно устраивала свидания Натальи Николаевны с Геккерном, чтобы только повидать предмет своей тайной страсти».
Пушкинисты уже много лет спорят над вопросом; почему Дантес женился на нелюбимой девушке, старше его на четыре года, без приданого? Сам молодой Геккерн не был трусом и вряд ли пошел на этот шаг по своей воле. Может быть, его приемному отцу стало страшно за своего сына и любовника, так как он знал об умении Пушкина обращаться как с пистолетами, так и с холодным оружием.
Как и сейчас, различные догадки строились в умах близких друзей. Н. М. Смирнов в своих «Памятных записках» в 1842 г. писал: «Что понудило Дантеса вступить в брак с девушкою, которой он не мог любить, трудно определить; хотел ли он, жертвуя собою, успокоить сомнения Пушкина и спасти женщину, которую любил, от нареканий света; или надеялся он, обманув этим ревность мужа, иметь, как брат, свободный доступ к Наталье Николаевне; испугался ли он дуэли – это неизвестно».
Однако истинная причина заключалась в том, что влюбленная в красавца-кавалергарда Коко (Екатерина Гончарова) была на 4-м месяце беременности. Красавец-кавалергард, ухаживая за женой поэта, не прошел мимо ее сестры. Целый ряд указаний на это мы найдем в письмах Геккерна к его новой невестке, а также в письмах самой Екатерины Николаевны, которые «определенно указывают не на начальный, – по словам Л. Гроссмана, – а на сильно продвинутый и даже, возможно, на конечный период беременности» в марте 1837 года, уже после смерти Пушкина.
Поэт был возмущен до глубины души поведением Дантеса, но все же взял вызов обратно. Когда брак был уже решен, Загряжская написала Жуковскому: «Слава богу, кажется, все кончено… Итак, все концы в воду». Видимо, она была довольна, что все так хорошо закончилось, и ее тридцатилетняя племянница удачно пристроена за молодого и богатого француза. Теперь, зная многие факты и тайные пружины первой дуэли и ее результатов, мы можем объяснить причину женитьбы Дантеса.
6
Да, выполняя пожелание царя, он выбрал единственно правильное решение – жениться на Екатерине Гончаровой, чтобы иметь доступ к Натали, как близкий родственник, и продолжать за ней свои ухаживания. Он знал, видимо, о связи Пушкина с Александриной и удивлялся, почему Натали в такой ситуации остается верна ревнивому и нелюбимому мужу. Становятся понятны и уверения Геккерна-старшего, что вопрос о свадьбе Дантеса на Екатерине Гончаровой был решен до вызова Пушкина, чему поэт так и не поверил, как не поверили многие друзья поэта.
«Вы не хотите понять, что я женюсь на Екатерине, – сказал Дантес В. Соллогубу. – Пушкин берет назад свой вызов, но я не хочу, чтобы получилось впечатление, будто я женюсь для избежания дуэли. Притом я не хочу, чтобы во всем этом произносилось имя женщины. Вот уже год, как старик (Геккерн) не хочет позволить мне жениться».
Дантес не был исключительно благородным человеком, но и полностью бесчестным его назвать нельзя. Вляпавшись в историю с Екатериной, он ради своей карьеры и карьеры своего приемного отца решился на брак с не очень любимой девушкой. Однако Пушкин был неуступчив. Создавалось впечатление, что он жаждет этой дуэли. Причем сам Дантес не вызывал у него резкой антипатии. Поэт находился в каком-то трансе, его решительность, свойственная фаллически-нарциссическому характеру, переросла в упрямство, непонятное людям с нормальной психикой.
В этом вызове изначально не было никакой логики. Анонимные письма никогда не были поводом для дуэли. Светские ухаживания Дантеса, даже более настойчивые, чем позволялось в свете, тоже не повод для кровавого поединка. Граф В. Соллогуб, так много хлопотавший в этой дуэльной истории, в одной из записок отметил: «Я говорил, что на Пушкина надо глядеть как на больного, а потому можно несколько мелочей оставить в стороне».
