Александр Каревин - Русь нерусская: Как рождалась «Piдна мова»
Позднее Михаил Сергеевич пообщался и с представителями украинских политических кружков, много узнал об их тогдашней работе, планах, направленных на отрыв Украины от Великороссии, и (об этом он тоже напишет в своих воспоминаниях) признал, что все эти планы и «тактические линии» были «разбиты и спутаны зловещим указом 1876 года». Так были ли оправданы валуевский циркуляр и Эмский указ с точки зрения государственных интересов, а не интересов политиканствующих демагогов? Вопрос, думается, риторический.
«Поднимать малорусский язык до уровня образованного, литературного в высшем смысле, пригодного для всех отраслей знания и для описания человеческих обществ в высшем развитии — была мысль соблазнительная, но её несостоятельность высказалась с первого взгляда, — констатировал Н.И Костомаров. — Язык может развиваться с развитием самого того общества, которое на нём говорит; но развивающегося общества, говорящего малороссийским языком, не существовало; те немногие, в сравнении со всею массою образованного класса, которые, ставши на степень, высшую по развитию от простого народа, любили малорусский язык и употребляли его из любви, те уже усвоили себе общий русский язык: он для них был родной; они привыкли к нему более, чем к малорусскому, и как по причине большего своего знакомства с ним, так и по причине большей развитости русского языка перед малорусским, удобнее общались с первым, чем с последним. Таким образом, в желании поднять малорусский язык к уровню образованных литературных языков было много искусственного. Кроме того, сознавалось, что общерусский язык никак не исключительно великорусский, а в равной степени и малорусский… При таком готовом языке, творя для себя же другой, пришлось бы создать язык непременно искусственный, потому что, за неимением слов и оборотов в области знаний и житейском быту, пришлось бы их выдумывать и вводить предумышленно».
«На наш взгляд, в школе и учебной литературе почти нет места малорусскому наречию, и народ сам, становясь грамотным, чувствует инстинктивное влечение к усвоению общерусского литературного языка и нередко интересуется более произведениями на последнем, чем малорусскими книжками» — вторил Костомарову известный украинский литературовед и языковед Н.П.Дашкевич.
Многим ли отличаются эти мнения знаменитых учёных-украинцев, которых невозможно заподозрить в желании притеснить язык и культуру своего народа, от точки зрения, высказанной в циркуляре Валуева и подкреплённой Эмским указом? Очевидно, что распространённость на Украине русского литературного языка и нераспространённость сочинённого по инициативе польских деятелей «украинского литературного языка» объяснялась вполне естественными причинами, а не какими-либо запретами и преследованиями. Малорусскую литературу никто не запрещал. Произведения украинских писателей, не только представителей российской Украины (Тараса Шевченко, Марка Вовчка, Панаса Мирного, Ивана Нечуя-Левицкого и других), но и галичан (Ивана Франка, Юрия Федьковича) печатались и распространялись и в Малороссии, и в Великороссии. Видный участник украинофильского движения Д.Дорошенко, составивший библиографический указатель произведений «народной украинской литературы», изданных в 1894–1904 годах (когда ещё действовали положения Эмского указа), признавал, что в этот период «вышло довольно значительное количество украинских книг».
Другое дело, что авторы таких книг, пропагандируя украинский язык, сами оставались русскоязычными. Невероятно, но факт: русский язык был родным для большинства украинских писателей дореволюционной поры от Ивана Котляревского до Панаса Мирного. (Сомневающиеся могут открыть хотя бы собрание сочинений того же Панаса Мирного и посмотреть, на каком языке переписывался он со своими детьми. Или почитать опубликованные черновики писателя, чтобы убедиться на каком языке составлял он планы своих украиноязычных произведений). И известный украинофил поэт Павло Грабовский имел все основания написать Ивану Франко: «У нас по Украине много таких, которые пишут по-украински, а говорят по-московски». Грабовский спрашивал, так ли обстоит дело в Галиции? А в Галиции с языком была особая история.
Птенцы «гнезда» Франца-Иосифа
Сегодня трудно представить, что ещё в конце XIX — начале XX веков коренное население западноукраинских земель (Галиции, Буковины, Закарпатья), находившихся тогда в составе Австро-Венгрии, в национальном отношении не отделяло себя от великороссов и признавало родным русский язык. На русском языке творили местные писатели, выходили газеты, издавались книги. «Русский литературный язык различается от нашего галицко-русского наречия (говора) единственно немногими меньше понятными словами и иным выговором где-яких букв… — отмечалось в галицких учебниках грамматики. — Но мимо тех различий народ на всем том неизмеримом пространстве (речь шла о территории от Карпат до Камчатки — Авт.)… говорит одним и тем же русским языком, лишь одни с одним выговором, а другие — с другим».
Все это очень тревожило австрийское правительство, не без оснований опасавшегося, что языковая близость восточных провинций Австрийской империи с Россией, в конце концов приведет к их воссоединению. Ещё в начале ХIX века, когда львовский митрополит обратился к властям с просьбой разрешить преподавать в народных школах для галицко-русского населения на местном наречии (а не на польском языке), галицкий губернатор Гауер ответил, что такая мера нежелательна по «политическим причинам», поскольку народные говоры галичан являются «разновидностью русского языка». В том же духе высказался позднее наместник австрийского императора в Галиции граф Голуховский (поляк по национальности). Он заявил, что введение в галицкие школы народного языка будет стимулировать интерес учащихся к произведениям русской литературы, усилит тяготение населения к России, даст «лозунг к русификации края» и, в конце концов, приведёт к воссоединению галицких земель с Россией.
Австрийское правительство всячески препятствовало распространению в стране книг на русском языке. В 1822 году был даже запрещен их ввоз из России (за 54 года до того, как Эмский указ запретил ввоз книг из Австрии в Россию), что, однако, не считается сегодня притеснением украинской культуры. Когда в 1837 году М.С.Шашкевич, Я.Ф.Головацкий, И.М.Вагилевич выпустили знаменитый впоследствии сборник «Русалка Днестровая», власти конфисковали весь его тираж (кроме нескольких десятков экземпляров, которые удалось спрятать), а издателей обвинили в русофильстве. (Нынешние «национально сознательные» авторы старательно пытаются записать Шашкевича, Головацкого и Вагилевича в активисты украинского движения и также старательно умалчивают о русской позиции этих деятелей, которая, однако, была столь очевидной, что современники даже называли их «николаевцами», сторонниками российского императора Николая І). Точно так же попал под подозрение австрийских властей и первый галицкий историк Д.Зубрицкий, еще в 1830 году опубликовавший во Львове оду Гавриила Державина «Бог» и заявивший, что язык Державина и есть тот самый литературный язык, на который стоит равняться галичанам. Одним словом, вся австрийская политика была направлена на то, чтобы заставить жителей Галицкой, Буковинской, Угорской Руси (Угорской Русью называлось Закарпатье) забыть о своем русском происхождении. Так продолжалось до 1848 года.
Вспыхнувшая в этом году революция смела запретительные барьеры и способствовала национальному возрождению всех населявших Австрийскую империю народов. Затронул этот процесс и Галицию. Но если активизация здесь польского национального движения вылилась в революционные выступления против австрийцев, то русские галичане, отчасти потому, что были проникнуты консервативными настроениями, отчасти из-за нежелания поддерживать поляков, в волнениях не участвовали.
Это обстоятельство натолкнуло правительственных чиновников на мысль использовать русско-польские противоречия в своих целях. Глава австрийской администрации в Галиции граф Ф.С.Стадион фон Вартгаузен вызвал к себе представителей русского движения и заявил им, что если галичане будут по-прежнему считать себя одной нацией с великороссами, то властям не останется ничего другого, кроме как договориться с поляками и вместе бороться с русскими. Однако, в случае согласия галицко-русского населения объявить себя самостоятельной национальностью, оно может рассчитывать на помощь Вены и лично его, графа Стадиона.
В тогдашних условиях у галичан не было выбора. Появилось на свет заявление: «Мы — не русские, мы — рутены», провозглашавшее существование отдельной «рутенской» народности (наименование «украинцы» было пущено в ход позднее). Помимо чисто политических обещаний верности австрийскому императорскому дому, представители русских галичан брали на себя обязательство вырабатывать самостоятельный литературный язык, отличный от принятого в России. Со своей стороны, власти поддерживали «рутенов», используя их против поляков. При этом некоторое время Вена колебалась между двумя вариантами: создавать из галичан совершенно независимую народность или признать их национальное единство с русскими малороссами и «творить» малорусскую нацию. Остановились на втором варианте, который, по мнению венских стратегов, позволял не только защититься от русской угрозы в Галиции, но и, при благоприятном стечении обстоятельств, присоединить к Австрии часть российской Малороссии. Однако жизнь очень скоро разрушила теоретические построения австрийских политиков. В 1849 году само существование Австрийской империи оказалось под угрозой из-за венгерской революции. Потерпев поражение в битвах с восставшими, австрийцы вынуждены были обратиться за помощью к России.
