Владимир Козаровецкий - Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации
Петраков впервые дал интерпретацию преддуэльных событий, разумно, без натяжек объяснившую мотивы писем и поступков Пушкина в эти предсмертные дни и их мистификационный характер. И центральным документом и одновременно главным пушкинским поступком в этой истории несомненно является «диплом рогоносца», полученный Пушкиным и его друзьями 4 ноября 1836 года:
Полные кавалеры, Командоры и кавалеры Светлейшего Ордена Всех Рогоносцев, собравшихся в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена Его Превосходительства Д .Л .Нарышкина, единодушно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором Великого магистра Ордена Всех Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И.Борх.
«Диплом рогоносца» требует некоторого комментария. Термин «коадъютор» – из церковной практики: когда католический епископ впадает в физическую или духовную дряхлость, ему дают помощника – коадъютора . «Великий магистр Ордена» Д.Л.Нарышкин, с одной стороны, был не только высокопоставленным, но и дважды рогоносцем, поскольку его жена , Мария Антоновна Нарышкина , первая красавица Александровской эпохи, 14 лет была любовницей Александра I , а потом сбежала с его флигель-адъютантом в Париж – и от императора, и от мужа; с другой стороны, к концу 1836 года Нарышкин, по степени духовной и физической дряхлости, был практически в маразме и менее чем через год умер.
«Нарышкин – великий магистр ордена рогоносцев – стал рогоносцем по милости императора Александра, пошел, так сказать, по царственной линии, – писал П.Е.Щеголев в книге “Дуэль и смерть Пушкина”. – И первую главу в истории рогоносцев историограф должен был начать с императора Александра. Начать… а продолжать?
Мне думается, составитель диплома и продолжения хотел бы тоже по царственной линии. Если достопочтенный великий магистр был обижен в своей семейной чести монархом (Александром I. – В.К. ), то его коадъютору , его помощнику г-ну Александру Пушкину, историографу ордена, кто нанес такую же обиду, кто сделал его рогоносцем?.. Не в императора ли Николая метил составитель пасквиля? Для ответа не нужно искать данных, удостоверяющих факт интимных отношений царя и жены поэта, достаточно поставить и ответить положительно на вопрос, могли ли быть основания для подобного намека».
Щеголев прекрасно знал, что таких оснований было куда больше, чем для какого бы то ни было намека на интимные отношения Натальи Николаевны с Дантесом. Существует множество свидетельств того, что фаворитизм при дворе русских императоров не только был схож с нравами французских или иных прочих монархов, но и отличался «простотой нравов». Вот описание привлечения в «царский гарем», приведенное в той же книге Щеголева:
«Царь – самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках; если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, – о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья ».
II
Пушкинская преддуэльная ситуация была общеизвестна, но не потому ли никто не смог достойно отобразить ее художественно , что в том виде, как понимали тогда и потом, вплоть до выхода книги Петракова, эту историю (с Дантесом, стоящим на коленях перед Натальей Николаевной и обещающим застрелиться, если она ему откажет, и тому подобной литературной чепухой), она была банальной, а истинной трагедии никто так и не разглядел? И почему ближе всего к действительности это удалось сделать Нестору Кукольнику, написавшему драму « Гоф-юнкер» , в которой он изобразил реальную придворную ситуацию с перечисленными прототипами? В драме принц назначает главного героя гоф-юнкером , чтобы получить «доступ» к его сестре, и это назначение приводит того в шоковое состояние, в котором он только и способен издевательски повторять: «Я – гоф-юнкер?!» – и которое весьма напоминает бешенство Пушкина, в какое его привело известие о производстве в камер-юнкеры . Сам ли Кукольник догадался о том, что происходило с Пушкиным и вокруг него, или обладал достоверной информацией? И если обладал, то откуда, от кого он ее получил?
Пушкина и Кукольника связывали непростые отношения: с одной стороны, поэт над Кукольником подшучивал, иногда – довольно зло: известна его ироническая реплика по поводу убогости «кареты» Кукольника (в письме к Н.Н. от 30 апреля 1834 г.) или по поводу его творчества: «А что, ведь у Кукольника есть хорошие стихи? Говорят, что у него есть и мысли» и «В Кукольнике жар не поэзии, а лихорадки» , а Николаенко в свое время прислал мне неизвестную пушкинскую эпиграмму : «Он Нестор именем, а Кукольник – делами» . Тем не менее, после первого знакомства с ним Пушкин заметил: «Он кажется очень порядочный молодой человек» . Пушкинские эпиграммы на людей, которых он близко не знал, не раз ставили его в неловкое положение: познакомившись ближе, он жалел о словах своих экспромтов, сорвавшихся с языка из-за мгновенно возникшего желания сострить, и его остротами в адрес Кукольника нас не удивить. Но почему Пушкин выделил в его характере именно эту черту ?
«В 1893 году в Таганроге ростовская газета “Юг” разыскала свыше 40 писем из переписки Пушкина с женой и с Кукольником , – писал Николаенко. – Тогда об этом писали и другие газеты… П.И.Бартенев по поводу находки ограничился общими рассуждениями, и то через полгода. В его “Русском Архиве” (1894) можно прочесть: “Что-то сомнительно!” А почти через 20 лет, в 1912 г., незадолго до своей смерти, тот же Бартенев в рецензии на 3-й том “Переписки Пушкина” под редакцией Саитова глухо намекнул на возможность публикации писем Н.Н.Пушкиной к мужу в далеком будущем ».
Поскольку письма Н.Н. к Пушкину практически неизвестны (кроме единственного письма), таганрогская находка представляется вполне реальной. В связи с этим возникает еще несколько вопросов: каким образом письма жены Пушкина попали к Кукольнику? что именно заставило Бартенева усомниться в достоверности их содержания (вероятнее всего – содержания некоторых из них)? и почему даже в 1912 году они не попали в переписку Пушкина, а возможность их публикации вообще была отнесена в «далекое будущее»?
Все поставленные выше вопросы требуют ответов – но возможно ли при скудости имеющихся данных выстроить такую версию, которая даст удовлетворительные ответы на все эти вопросы? Мы обязаны попытаться.
III
Среди неизвестных писем Н.Н. к Пушкину (а в обнаруженной пушкинской переписке, скорее всего, и были преимущественно ее письма – за исключением нескольких записок Пушкина к Кукольнику) для нашей темы могли бы оказаться наиболее интересными письма из «болдинской» переписки 1833 г. и письма весны и лета 1834 года, когда она жила в Полотняном заводе. Причина этой ее поездки до сих пор стыдливо обходится стороной. Обычно ее отъезд из Петербурга объясняют тем, что она выкинула и поехала туда для поправки здоровья; у меня это, как минимум, вызывает недоверие. После выкидыша о добровольном дальнем путешествии по нашим дорогам, которые кто только тогда не клял, и говорить нечего. Однако же есть и другое объяснение: Пушкин, вычислив, что он не может быть отцом ребенка, которого она носит, «крупно с ней поговорил» и отослал в деревню. (Слухи об этом просочились, несмотря на оберегающее Пушкина молчание друзей и близких, и отец поэта впоследствии счел своим долгом заступиться за честь сына, в письме к дочери заявив, что толки об избиении Н.Н. мужем – злопыхательская клевета.)
Вдали от Петербурга, светской жизни и балов и в ужасе от такой перспективы, Наталья Николаевна, видимо, пыталась в письмах разжалобить мужа, признаваясь в грехе, каясь и обещая впредь никогда такого себе не позволять; в этих-то местах и содержался достаточно прозрачный компромат на царя. Переписку надлежало схоронить так, чтобы ближайшие современники до нее не добрались, а потомки узнали, что было на самом деле, – но как можно позже. Но у Пушкина в руках уже и в 1833 году были письма жены, в которых Н.Н., никогда не умевшая врать, проговаривалась, и мысль, что такие письма надо уничтожать – либо отдать на сохранение в надежные руки, его не оставляла и раньше.
