Заметки о русской поэзии - Петр Адамович Гапоненко
Друзья затевают бессмысленный спор. «Словно тешась безумной враждою», они губят свою дружбу «безотрадными, жесткими, злыми» словами. Не припомнилось им «задушевное, теплое слово» – и примирения не состоялось, сердца остались «без любви и прощенья» («Ссора», 1883). Стихи о ссоре оставляют тягостное впечатление, воскрешая в памяти знаменитое гоголевское «Скучно на этом свете, господа!».
В стихотворениях «Из бумаг прокурора» (1883) и «Сумасшедший» (1890) – та же пронзительная боль за человека, исковерканного «бессмысленным и злым» строем жизни. И говорится здесь не только о личных мотивах тоски и разочарования. «Слишком много человеческого горя отразилось в них, – отмечает Г. Бялый, – чтобы это могло быть порождено только личными обстоятельствами.»
В небольшом поэтическом наследии Апухтина отчетливо выделяются интимно-повествовательная лирика и романсный жанр. Линию интимного повествования представляют стихотворения-дневники («Год в монастыре»), стихотворения-монологи («Из бумаг прокурора», «Сумасшедший», «Перед операцией»), стихотворные послания («Братьям», «А. Г. Рубинштейну. По поводу "исторических концертов"», «К славянофилам»). Всех их можно причислить к жанру своеобразной исповеди, отмеченному непритворной задушевностью, искренностью, тонким психологизмом. Те же качества отличают и романсы Апухтина («Я ее победил, роковую любовь…», «Мухи», «День ли царит, тишина ли ночная…», «Ни отзыва, ни слова, ни привета…», «Пара гнедых»).
Апухтин создавал произведения с расчетом на чтение их декламаторами либо исполнение певцами, то есть на слуховое восприятие. Отсюда важность интонации: повышение и понижение тона, речевые паузы, вопросы и восклицания, синтаксические и фразовые ударения, подчеркнутость звукового строя речи. С помощью различной синтаксической структуры фраз, порядка слов, пунктуационных знаков Апухтин передает особенности интонации, добиваясь неповторимости своего голоса.
Поэт избегает совпадения ритмической паузы в конце строки с паузой смысловой («То было уж давно… на станции глухой, / Где ждал я поезда… Я помню, как сначала / Дымился самовар и печь в углу трещала…» – «Памятная ночь»), нередко разбивает стих короткими фразами («Плывем. Ни шороха. Ни звука. Тишина.» – «На Неве вечером»). Для повышения эмоциональной напряженности речи он перемещает – в пределах одного стихотворения – четырехстопный, пятистопный и шестистопный ямбы («Ночь в Монплезире»), иногда в тех же целях использует сужающуюся строфу («Проложен жизни путь бесплодными степями…»).
В стихотворениях «Письмо» и «Ответ на письмо» бросается в глаза резкая смена интонации в конце каждого из них. Напряженная, страстная тональность «Письма» контрастирует с иронической припиской Р.S.: «Тревога, ночь, – вот что письмо мне диктовало…» Напротив, насмешливый, «небрежный» тон «Ответа на письмо» обрывается в приписке взволнованным признанием в любви: «Приди, приди ко мне, прими былую власть! / Здесь море ждет тебя, широкое, как страсть, / И страсть, широкая, как море.»
Повышенную эмоциональность поэтической речи Апухтина придают частые переклички первой и финальной строф стихотворений («Солдатская песня о Севастополе», «О, Боже, как хорош прохладный вечер лета…», «Дорожная дума», «Ночи безумные, ночи бессонные…»), а также другие виды повтора: удвоение, анафора, градация, стык, рефрен. Так, в стихотворении «День ли царит, тишина ли ночная…» каждую строфу заключает рефрен «Все о тебе!», «Все от тебя!», «Все для тебя!»; он отличается от остального текста стихотворным размером, концентрирует в себе основную мысль пьесы, выделяет ее стержневую тему. То же – в стихотворении «Судьба. К 5-й симфонии Бетховена», где рефрен «Стук, стук, стук…», подчеркивая интонационно-синтаксическую целостность поэтической картины, выразительно передает жесткую, даже жестокую неумолимость судьбы, которая «как грозный часовой, / Повсюду следует за нами». В «Паре гнедых» поэт удачно применил повторение слова в различных значениях: «Таял в объятьях любовник счастливый, / Таял порой капитал у иных…»
Столь же легко отыскать в лирике Апухтина примеры иных стилистических фигур: синтаксический параллелизм («Мухи», «Разбитая ваза»), пересечение различных синтаксических конструкций («Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут года…» – «К пропавшим письмам»), многосоюзие («Я люблю тебя так оттого…»).
Вот стихотворение «Сухие, редкие, нечаянные встречи…». Усиленная градация задает с самого начала, с первой строфы, и поддерживает эмоциональное звучание стиха:
Сухие, редкие, нечаянные встречи,
Пустой, ничтожный разговор,
Твои умышленно-уклончивые речи,
И твой намеренно-холодный, строгий взор, –
Все говорит, что надо нам расстаться,
Что счастье было и прошло…
Интонационному нарастанию содействуют также составные эпитеты (умышленно-уклончивые, намеренно-холодный).
В финале стихотворения лирическое движение выходит в мир бытовых образов, образующих развернутое сравнение; это усиливает экспрессивность речи:
Так в детстве, помню я, когда меня будили
И зимний день глядел в замерзшее окно, –
О, как остаться там уста мои молили,
Где так тепло, уютно и темно!
В подушки прятался я, плача от волненья,
Дневной тревогой оглушен,
И засыпал, счастливый на мгновенье,
Стараясь на лету поймать недавний сон,
Бояся потерять ребячьи бредни…
Такой же детский страх теперь объял меня.
Прости мне этот сон последний
При свете тусклого, грозящего мне дня!
Еще нагляднее мастерство Апухтина прослеживается в стихотворении «Давно ль, ваш город проезжая…». Начало его сразу открывает тему воспоминания («давно ль…»), которому предается герой. Он вспоминает день, когда «душою ожил» в доме любимой женщины. Память живо воскрешает перед ним все детали той картины:
Я помню: серенький денек,
По красным угольям камина
Перебегавший огонек,
И ваши пяльцы, и узоры,
Рояль, рисунки, и цветы,
И разговоры, разговоры –
Плоды доверчивой мечты…
Прошли годы. И он, и она, «долго странствуя без цели», «утомились» на жизненном пути, растеряв «надежды, чувства прежних лет». И вот снова встретились под «кровом» того же «старого, тихого» дома.
И мы задумались, молчим
Но нам – не тягостно молчанье,
И изредка годам былым
Роняем мы воспоминанье.
Поэт обращается здесь к своему излюбленному приему выразительности – бытовому сравнению:
Так иногда докучный гость,
Чтоб разговор не замер сонный,
Перед хозяйкой утомленной
Роняет пошлость или злость.
Картина, кажется, нарисована полная, прибавить к ней как будто нечего – все акценты расставлены. Но поэт кладет еще мазок, еще одну строфу:
И самый дом глядит построже,
Хоть изменился мало он.
Диваны, кресла – все в нем то же,
Но заперт наглухо балкон…
Тафтой задернута картина
И, как живой для нас упрек, –
По красным угольям камина
Бежит и блещет огонек.
Бегущий по красным угольям камина и блещущий огонек – символ высоких порывов души, ее идеальных устремлений. Кстати, огонек в этой финальной картине наделен качеством, которого он не имел в начале стихотворения: он не только бежит, но и блещет. Теперь он для героев как живой упрек в том, что они растеряли на жизненном пути возвышенные идеалы.
Подобных находок, смелых образов, по которым угадывается рука мастера, рассыпано немало в стихах Апухтина. Вот лишь некоторые: «Глаза печальные, усталые, сухие, / Как в хатах зимние огни!» («В театре»). В стихотворении «Певица»: «Девиц и дам завистливый синклит»
