Лев Успенский - Слово о словах
Хитрое дело! Но так или иначе, поразмыслив, вы согласитесь, что особой премудрости здесь нет: каждый может навостриться выражать свои мысли на такой манер. Конечно, для нас на первых порах это нелегко. Представление о «чистом корне» плохо укладывается в голове «аффигирующего» человека. Нам не только корень всегда представляется в сцеплении с разными аффиксами – смотр-еть, над-смотр-щик, смотр-о-в-ы-й, – но, даже взяв слово «смотр», мы склонны относиться к нему так, как если бы за его конечным "р" чувствовался призрак еще какого-то звука. Ведь недаром языковеды так и говорят, что в именительном падеже существительные мужского рода на твердый согласный обладают «нулевым окончанием». Не просто «не обладают никаким», а «обладают нулевым». Огромная разница!
А китайцу все это совершенно не нужно. Его части речи отличаются друг от друга не звуковой формой, не ее особенностями, а другим свойством: разными способностями вступать в связь со словами-соседями.
Этому содействуют многие важные свойства китайской грамматики.
Прежде всего – порядок слов в предложении. В китайском языке он установлен твердо и раз навсегда. Подлежащее обязательно идет перед сказуемым, сказуемое перед прямым дополнением. Свои точные места соблюдают и обстоятельства. Хорошо, скажете вы, но чему это помогает?
Возьмем и сравним равнозначные предложения в русском (аффигирующем) и английском (приближающемся к корневым) языках.
В русском языке:
В английском языке:
Сын любит отца – отца любит сын.
(Если тут и ощущается какая-то разница, то она в оттенках мысли, а не в самой мысли. Мы можем сказать и «сын отца любит» и «любит сын отца» – все рапно будет ясно, что действующим лицом является «сын», а не «отец».)
The son loves the father – the father loves the son102.
(Тут уже дело не в «разнице», а в прямой противоположности по смыслу между этими двумя совершенно различными предложениями. Их члены поменялись местами: тотчас подлежащее стало дополнением, дополнение – подлежащим. Невозможно по произволу менять места слов в английской речи: это изменение резко меняет и смысл.)
Этот пример достаточно ясен. Он показывает, что мы, русские, чтобы изменить значение слов в предложении, меняем их формы; англичанин формы оставляет неизменными, а переставляет слова. Там, где существительное предшествует глаголу, оно является подлежащим; если оно следует за глаголом, оно становится уже дополнением.
Примерно так же (но значительно более широко и сложно) использует порядок слов в предложении и китайский язык.
Между ним и английским языком есть и еще одно сходство. Отказавшись от изменения формы своих слов, англичане поставили на его место игру всевозможными служебными частицами – предлогами и т. п. Китайские грамматики различают среди слов своего языка два больших разряда: «ши-цзы» – «значимые слова» и «сюй-цзы» – «пустые слова». Эти последние не могут употребляться сами по себе; их значение в том, что они, сочетаясь с «ши-цзы», придают им то или другое значение. Теперь наблюдается все большее сращение «сюй-цзы» со «значимыми словами»: они как бы стремятся стать чем-то вроде наших суффиксов. В былые времена они действовали не сливаясь с ними, а только располагаясь рядом.
Но ведь я уже сказал: развитие китайского языка идет по пути от корневых языков к языкам аффигирующим.
Изменение слова у нас служит также для производства новых слов. Китайский язык и тут заменяет его другим приемом: новые слова он легко получает путем «словосложения»: два слова как бы слипаются, и получается третье, новое: «гао» – высокий, «лян» – хлеб, «гаолян» – вид проса, хлебный злак; «дунъу» – животное, «юань» – парк, «дунъуюань» – зоопарк. Впрочем, примерно то же мы уже видели в немецком языке.
Все эти способы и приемы очень важны и характерны для китайского языка. Но все же одним из самых основных и самых удивительных для нашего ума приемов является то, что называется тонами,
Мы, русские, превосходно понимаем, как велико в нашей речи значение «интонации», того «тона», которым мы произносим наши слова и предложения. Я думаю, каждый вспомнит в своей жизни случай, когда на его утверждение, что он сказал в общем вполне вежливую фразу, ему отвечали: "Да, но в каком тонеты это сказал!" Вот это и была «интонация».
Попробуйте в трамвае, троллейбусе или автобусе задать впереди стоящему обычный вопрос: «Вы сейчас сходите?» Вероятно, вы получите в ответ одно-единственное слово: «Да», но произнесено оно может быть на несколько совершенно различных ладов.
На письме такие вещи передаются плохо103, но всё же вам могут ответить:
или: «Да», – просто, вежливо и равнодушно,
или: «Да!» – с некоторым нетерпением.
или: «Да-а-а...» – рассеянно и задумчиво,
или, наконец: «Да, да, да!» – так, что это прозвучит, как «Ах, отстаньте, вы уже сто раз спрашивали!»
Как видите, «тон», «интонация» может существенно изменить значение слова. Но, во-первых, у нас этот «тон» будет чем-то совершенно случайным: каждый, в каждом данном случае, выговорит свое «да» так, как ему на этот раз вздумается: никаких общих правил на этот счет не существует. А во-вторых, если бы вместо ответа ваш трамвайный собеседник просто показал вам бумажку с написанными на ней двумя буквами «д+а» или произнес свой ответ звук за звуком, «без всякого особого тона», вы бы тоже поняли, что он отвечает вам утвердительно. Слово осталось бы самим собою: вместе с «интонацией» исчезли бы только какие-то тонкости его выражения, но не самый смысл.
Не то в китайском языке. Прежде всего само сочетание звуков «х+а+о» там ровно ничего не значит, пока оно не произнесено особым образом, с той или другой, но всегда совершенно определенной «интонацией», в каком-либо «тоне». Пока этого нет, оно остается просто «однослогом без значения», как наш слог «да», если его извлечь из слова «вода» или из глагола «под-да-вать». Да, впрочем, китаец и не может изобразить свое слово в виде ряда букв: слова в Китае изображаются иероглифами, а каждый из них передает не только звуки, но и «тон» слова.
Произносить каждое из слов китайского языка надо не как вам придет в голову, а обязательно в одном из четырех (в областных диалектах даже в одном из девяти) различных, но строго и точно установленных «тонов». Только произнесенный в определенном тоне слог становится значащим словом и может войти в состав фразы.
Вот существует, например, в китайском языке слог «ма». Что он может значить? Ничего сам по себе, и множество различных вещей, смотря по «тону», в котором вы его произнесете, когда он станет словом.
ма -
произнесенное
в первом
тоне
значит
мать
ма -
,,
во втором
,,
,,
конопля
ма -
,,
в третьем
,,
,,
либо агат, либо муравей
ма – переводится как глагол «браниться».
К этому можно добавить, что даже «ма», отмеченное одним определенным номером, может иметь несколько значений; «ма3», например, означает еще и «гири» и «лошадь». Но это-то нам не так уж удивительно: у нас самих слово «ключ» имеет пять различных смыслов. А вот к иероглифам, изображающим эти разные «ма», я советовал бы вам приглядеться внимательно. Они либо неодинаковы вообще, либо один основной значок сопровождается в них другим, добавочным, указывающим, в каком смысле надо понимать (а значит, и как произносить) этот слог в данном случае: «ма»-муравей отмечен иероглифом «насекомое»; «ма»-агат – значком «камень», и т. д. Я уверен, вас поразила эта удивительная сложность: как же запомнить для каждого слова его разнообразные «тоны»? Но каждый «чжунго-жень», каждый китаец, с полным правом не согласится с вами.
«Позвольте, – скажет он. – Тонов всего четыре, если говорить о нашем литературном языке. Разобраться в них совсем просто. А вот как вы обходитесь вовсе без них, да притом не путаетесь в ваших бесчисленных, совершенно различных аффиксах, которые одному корню могут у вас придавать не четыре, а головоломное множество самых различных значений, – вот это уж прямо уму непостижимо!»
И по-своему он будет, конечно, прав! Нет, правду говоря, языков «вообще трудных» и «вообще легких», как нет языков «вообще красивых» и «вообще некрасивых». Каждый язык и легок и прекрасен для того, кто говорит на нем с детства. А чужестранцу он обязательно дается с трудом, большим или меньшим, – это зависит уже от того, каковы языковые навыки этого самого чужестранца.
Теперь все понятно. Китайскому языку нет никакой надобности в наших аффиксах: он выработал другие способы и производства слов и их изменения. У нас и в Китае слова как бы живут разной жизнью в живой речи. Наши слова точно должны все время надеяться на собственные силы, расти, наращивать, как мускулы, суффиксы, префиксы, окончания. Слова же китайского языка действуют больше «в порядке взаимопомощи», поминутно тесно примыкая друг к другу, определяя даже самих себя через общение с другими. Естественно, что они могут оставаться более простыми по внутреннему составу своему.