Коллектив авторов - Мортальность в литературе и культуре
Интересно, что в печати русского Зарубежья появляется и немало сатирических «антисоветских» азбук. Для нас эта линия особенно важна, потому что имеет непосредственное отношение к приговским текстам.
Не менее любопытен также опыт М. Кузмина, создавшего в 1920‐х гг. вполне серьезную стихотворную азбуку-стилизацию:
1. Айва разделена на золотые, для любви, половинки. Предложить – вопрос, отведать – ответ.
2. Желтая бабочка одна трепещет душою на медовых шероховатых округлостях, пока не появится
3. всадник, и не будет
4. гостем.
5. Друг, —
6. он редок, как единорог, что завлек Александра Рогатого на заводи, где вырос город для счастья любви,
7. он слаще жасмина,
8. вернее звезды (в море, над лиловой тучей, в одиноком бедном окне).
9. Италия, вторая родина, нас примет! Коринфская капитель обрушилась, как головка спелой спаржи, и обломок стоит в плюще под павлиньим небом, как переполненная осенними, лопающимися от зрелой щедроты плодами, корзина.
10. И ты, Китай, флейтой лунных холмов колдуешь дружбу.
11. Лодка, лодка! место – двоим, третий тонет,
12. и мандолина миндально горчит слух. Испано-Рим и арабо-Венеция загробным кузнечиком гнусаво трещат, как крылышком богини Пэйто – убеждения.
13. Навес полосатый и легкий скроет твою убежденность, когда язычок умолкнет.
14. С облака на облако третий скачет все выше к фазаньим перьям зари. Дитя вдохновенья.
15. Пастух на синих склонах.
16. Рыбак усердно каплет.
17. Сыпется снег на черно-зеленый мох.
18. Еще неизвестная, но уже полная значенья тропа на свиданье —
19. и утро, возвращенье.
20. Фонарь тушится. Он не нужен.
21. Огромный холм, как комод, как Арарат,
22. внизу часовой, будто убежал ангел из восточного рая.
23. Наконец, шатер, как скиния наслаждения, он закрыт.
24. Щегленок поет невинно для отвода глаз.
25. Но эхо перекладывает все это в другую тональность двусмысленно и соблазнительно.
26. Из шатра выходит юноша.
27. Он как яблоня. Впрочем, у шатра и вырастает яблоня, словно для сравнения не в свою пользу603.
Здесь важно то, что буквы алфавита, как нередко и у Пригова, расположены не в абсолютном начале строк, а в самых разных местах. C них, как правило, начинаются опорные слова текста. Кроме того, в ряде случаев инициальные буквы начинают не одно, а два и более слов в одной строке: «мандолина миндально», «С облака на облако», «Сыпется снег» и т. д.
Для нас важен и так называемый псевдо-Барков, на авторитет которого ссылается Пригов в первом предуведомлении604. Рассуждая о традиции, которую продолжает его сочинение, он сразу после древнерусских текстов упоминает азбуку
знаменитую необщеобразовательную барковскую (дело нисколько не меняет, что она псевдо-барковская, в том же смысле, как и авторство Дионисия Ареопагита, замененной на еще более таинственное псевдо-Дионисия Ареопагита, что не отнимает у четырех знаменитых книг ни тонкости в тонких дифинициях, ни малой степени в тайных озарениях, ни строгости в строго-логических построениях – но это так, к слову). И если столь прославленная мной через прославление псевдо-Дионисия псевдо-барковская Азбука во всей его сочности и неподражаемости раскрывала несколько узкий пласт русского языка, то я пытался явить, быть может, несколько менее интенсивный, но зато несравненно более широкий пласт общественно-политико-идеологической лексики605.
Как видим, Пригов прекрасно понимает, какая мощная традиция предшествует его азбукам и сознательно вписывает в нее произведения данного типа606.
Нам известны 111 нумерованных азбук Пригова, из них пять разных под одним номером и еще шесть без номеров, т. е. всего – 122. Первая датирована 1980 г., 111‐я – 2004 г., текст «Конец азбуки» – 2007 г. Таким образом, эта группа текстов создавалась автором на протяжении почти тридцати лет – по сути, всего его творчества.
Интересно, что сам Пригов определял азбуки как особый жанр – на авторском сайте они выделены в самостоятельную рубрику. В предуведомлении читаем: «Азбука сия написана строго в соответствии весьма нехитрым и нестрогим правилам подобного жанра, имея своими предшественниками букварные опусы всех времен всех народов, и, конечно, в особенности, русского…»607 А в статье «Что надо знать о концептуализме» Пригов подчеркивает: «Для концептуализма – как литературного, так и в сфере искусства – характерно использование непривычных, неконвенциональных языков, таких, как язык общественно-политических и научных текстов, каталогов и квазинаучных исследований, причем не в качестве цитат, а как структурной основы произведений»608.
Итак, выбор формы «букварной», с одной стороны, и каталожной – с другой, обусловил тип ритмической организации азбук. Это – версе, строфическая проза, особый тип стихоподобной прозы, ориентированный изначально на библейский стих (отсюда и принятое в европейской филологической традиции название «версе»)609.
От стихотворной речи версе отличается большей длиной строки, которая, не помещаясь в типографской строке, переходит на следующую. При этом используется перенос (разрыв) слова, что свидетельствует о преобладании в этом типе текста не ритмической, а смысловой (прозаической) установки. (В сверхдлинном стихе, даже если его протяженность превышает типографские границы, перенос невозможен, поэтому используется «лесенка», не позволяющая разрывать слово.) Вместе с тем версе – проза, ориентированная на стиховую культуру. Это проявляется, например, во включении в состав версейного текста стихотворных цитат.
Азбуки Пригова имеют особую, многослойную структуру. Обычно они начинаются прозаическим названием, иногда развернутым, за которым следуют предуведомление автора и собственно текст. При этом первые четыре и еще несколько азбук не имеют названий (только номера), в то время как последние шесть не нумерованы. У остальных есть номер и название, а часто еще и подзаголовок: например, «Азбука 40 (конец света)». Таким образом, можно говорить об определенной вариативности, заданной в структуре заголовочного комплекса.
Принципиальной является также различная длина строк, что отличает азбуку от традиционного стихотворного произведения. Контраст протяженности строк используется для создания эффекта гетероморфности текста и его визуальной выразительности.
Это в полной мере относится к азбукам Пригова, связанным с проблематикой смерти: «Азбука 5» (1983), «Азбука 27 (убить человека)» (1985), «Азбука 37 (похоронная)» (1985), «Азбука 44 (уничтожения)» (1985), «Азбука 57 (поминальная)» (1985), «Азбука 72 (мертвых)» (1993), «Азбука 87 (бренных и бренности)» (1997), а также пять азбук, названных в авторском реестре «Гробики» (51, 52, 53, 54, 55). Как отмечал Н. Алексеев, «в 70‐е он заранее хоронил свои стихи, изготавливая “книжки-гробики”, и тут же писал новые – это весьма показательно»610. Ему вторят, вспоминая Д. Пригова, В. Сорокин («Писал он действительно много, почти каждый день. “А что еще делать?” – спрашивал в ответ на рассуждения о “вдохновении и озарении”. Стихи отсеянные рвал и собирал в отдельные книжки – “гробики отринутых стихов”, запечатанные скрепками, чтобы нельзя было открыть. “Гробики” дарил друзьям»611) и М. Шапир («Дмитрий Александрович Пригов хоронит в бумажных гробиках сотни своих стихов»612).
Если «гробики» следует отнести скорее к разряду перфомансных и/или визуальных произведений, то семь остальных азбук – это вербальные тексты, на примере которых можно рассмотреть основные особенности приговских текстов данной типологической группы.
Самая ранняя «Азбука 5» представляет двухчастную прозиметрическую композицию, состоящую из «Предуведомительной беседы» в форме драматургического стихотворного диалога приговского «Милицанера» и Розы о единстве любви и смерти (вполне в духе европейской романтической эстетики) и стихотворного авторского монолога. В нем иронически, амбивалентно противопоставлены «положительная» любовь и «отрицательная» смерть:
…В одном краю оно – любовьВ другом – оно выходит смертьГлядишь, бывает – вроде, смертьГлядишь другой раз – нет, любовьДа что ты все: любовь, любовь!Димитрий Пригов – вот любовьЕго значение – любовь!Его она – царица смертьЖена его – вот вам любовьЖена чужая – это смертьЗакон его – вот вам любовьЗакон чужой – вот это смертьИ всяка тварь – его любовьИ светится ее любовьК звездам летит его любовьК людям идет его любовьЛюбовь его – вот вам любовьЛюблю, люблю его любовьМы все, мы все – его любовьМы сами‐то, конечно – смертьНе то, чтобы уж очень смертьНо и не то, чтобы не смертьО, Неминуемая смерть!Орлов, вот, может, ты – любовьПодумай, может, ты – любовьПодумай, а то, может – смертьРейган, Рейган – вот, кто здесь смертьРейган – он смерть, а не любовьСпаси, спаси же нас любовь!Спаси, спаси и ты нас, смерть613<…>
«Азбука 27 (убить человека)» начинается с краткого прозаического «Предуведомления»:
