Юлия Черняховская - Братья Стругацкие. Письма о будущем
В наиболее сконцентрированном виде проблема оказывается прописана в «Жуке в муравейнике». В силу ряда обстоятельств, КОМКОН-2 получает основания подозревать, что один из работавших на другой планете прогрессоров является биороботом неизвестной и более могущественной, чем Земля, цивилизации и прорывается на Землю, а именно – в центр, где хранится устройство, теоретически способное оказать на него некое неизвестное воздействие. Неизвестно, существует эта цивилизация или нет. Неизвестно, имеете к ней отношение Лев Абалкин, которого подозревают в том, что он искусственно создан ею или нет. Неизвестно, по какой причине он рвется в названный центр и знает ли он что-то о данном устройстве или нет. Неизвестно, что произойдет, если он им овладеет.
Возможно, опасности нет, возможно – она есть. Насколько серьезная – неизвестно. Но если все обстоит так, как подозревают на основании имеющихся фактов, которые можно трактовать и иначе, опасность может оказаться смертельной. Рудольф Сикорски, «Странник», бывший когда-то резидентом Земли на Сарракше в «Обитаемом острове» и возглавляющий сегодня КОМКОН-2, курирующий эту проблему с момента ее возникновения, стоит перед выбором между верой в возможность благоприятного развития и в то, что угроза мнима и негативным сценарием, в котором угроза смертельна. Он пытается прояснить ситуацию, контролировать ее, но когда Абалкин входит в контакт с хранящимся устройством – убивает его.
По последующему пояснению Бориса Стругацкого, авторы имели ввиду, что Абалкин действует абсолютно из иных побуждений и никакой опасности не представляет. Сикорски действует на основании известных ему фактов и событий и отвечает за безопасность Земли: может быть, человек абсолютно безопасен – может быть он смертельно опасен.
И Стругацкие показывают, что он неопасен, но Сикорски – не может, не имеет права его не убить.
Данный сюжет и данная проблема одна из наиболее обсуждаемых в творчестве Стругацких, тем более, что в романе авторы не дают на нее ответа – они предлагают искать его читателю.
Авторами имелось в виду: опасности нет, но решение должен принять тот, кто этого не знает и, действуя на основании известных ему фактов, отвечает за безопасность Земли. В последних интервью Борис Стругацкий говорит: «Либо берешь на совесть груз крови и стыда, но зато разом отрезаешь от человечества неконтролируемую угрозу. Либо ставишь под удар человечество, а сам при этом – весь в белом»[359].
И они показывали, как тяжело принимать решение в этой ситуации:
«… Очень хорошо его (Сикорски) понимаю и вполне ему сочувствую… Спецслужбам нужны и такие люди, как Сикорски (к которому авторы всегда относились с большим уважением и симпатией) – тоже».
Как писал Борис Стругацкий, «было совсем не интересно писать… боевик о разоблачении и уничтожении супердиверсанта сверхцивилизации». Совсем другая идея представлялась им и более плодотворной, и менее тривиальной:
«Всякое общество, создавшее внутри себя тайную полицию, неизбежно будет убивать (время от времени) ни в чем не повинных своих граждан, – как бы ни было совершенно это общество, и как бы высоконравственны и глубоко порядочны ни были сотрудники этой тайной полиции».
И, по мнению Стругацких, такие службы должны существовать вечно. Причем, можно увидеть, что для них последнее утверждение вытекало из трех неоспоримых обстоятельств: вечно будут существовать тайны; вечно будет существовать проблема безопасности человечества и цивилизации; вечно будет существовать проблема ответственности человека. В частности и потому, что для авторов способность к ответственности – показатель зрелости и состоятельности человека, и потому, что, не имея ответственности, человек, по их мысли, просто погибнет, не справившись с им же созданными силами цивилизации.
И для организации, отвечающей за безопасность, ситуация определяется одним: «…Нам. одного не простят, если мы недооценили опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы обязаны предположить, что где-то рядом, объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах»[360].
Человек, по мысли Стругацких, способен к тому, что они называли Вертикальным Прогрессом: новому типу прогресса, основанному не на борьбе за существование, а на поиске и стремлении к познанию. Но пока он остается человеком, он всегда будет вынужден нести бремя ответственности, и чем больше его могущество, тем за большее он должен отвечать, и всегда он будет стоять перед проблемами морального выбора.
3.2.4. Нормы человечества и представители нечеловечества
Однако если речь идет о моральном выборе и моральной ответственности человека, в основе его лежат нормы и ответственность перед человеческим обществом. Проблема Сикорски, среди прочего, заключалась и в том, что он не знал, человек ли перед ним. Не в том отношении, что «другого» нужно или можно уничтожить просто потому, что он другой, а потому, что нормы отношения к последнему оказывались неопределенны в неопределенности его отношения к людям. Неизвестность определяла как вопрос, опасен ли он, так и вопрос – распространимы ли вообще на него нормы взаимоотношений между людьми.
И этот вопрос ставится Стругацкими еще ранее: в упомянутой повести «Отель "У погибшего Альпиниста"». Инспектор полиции должен решить: перед ним либо преступники, которых нужно задержать, либо инопланетяне – и если последние, то они, возможно, враги – и тогда их тоже нужно задержать, либо не враги, и их нужно спасти от охотящихся на них преступников. И никакой информации нет, но нужно принимать ответственность на себя и им поверить.
Только: «В том-то и дело, черт возьми, что я верил. Я не первый год работаю, я чувствую, когда люди говорят правду. Но ведь люди же, люди! А если я поверил, то они для меня уже не люди!.. Да я просто не имею права верить. Это просто самоубийство – верить! Это значит – взять на себя такую ответственность, на которую я не имею никакого права…»[361].
Логический парадокс: судя по всем человеческим оценкам – им можно верить. Но если им верить, нужно признать, что они – не люди. Тогда к ним не применимы те самые параметры, которые требуют им поверить.
Более того: тот же вопрос ставится в скрытой форме Стругацкими уже и в «Трудно быть богом», когда Румата начинает бояться, что привитый сотрудникам Института экспериментальной истории, как и всем людям Земли, гуманизм распространяется не на всех – только на них, на коммунаров:
«Да полно, люди ли это? Неужели они способны стать людьми, хотя бы со временем?»[362] И звучащие у него в голове мысли при общении с жителями планеты: «Протоплазма, – думал Румата. – Просто жрущая и размножающаяся протоплазма».
Сравним с эпитетами самого Аркадия применительно к антисоветчикам-поселенцам по месту его службы: ««уголовники, дерьмо, ссыльные кулаки» и оценивает следующим образом: «Сволочьё! Воспитывай их, таких вот мерзавцев»[363].
Землянам удается воздерживаться от насильственного вмешательства именно самоуверением в том, что перед ними люди, такие же, как они, но еще не ведающие, что творят. Но когда начинают убивать на их глазах тех, кто уже стал в их понимании человеком[364], – человек оказывается вынужден определить, в ком он видит людей: в тех, кто является ими биологически, или в тех, кто является ими морально:
«У него больше не было сомнений. Он точно знал, кто во всем виноват, и он точно знал, чего хочет: рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых ступеней на копья и вилы ревущей толпы…»
Поставив вопрос о применимости или неприменимости человеческих норма к тем, кто не является человеком, они определили его – человека – как в первую очередь идентифицируемого не биологически, а морально. Однако тем самым заложили определенное противоречие между признанием, идентифицирующим человека началом морального, «полисного», – и собственным признанием недопустимости навязывания человеку своих латентных образцов.
Однако именно этого противоречия – как любое противоречие и рождало развитие их политической философии и заставляло анализировать проблему права на вмешательство в жизнь иного полиса, иной культуры и истории с разных точек зрения, признавая, с одной стороны, и ответственность и обязанность на воздействие – с другой. Запрещая уничтожать базовые ценности любого человека, обязывая включать их в ту ценностную и идеологическую систему, которую предполагалось ему передать.
3.3. Идеология versus обреченность
3.3.1. Семидесятые: идеологический вакуум
