Владимир Никонов - География фамилий
Как шатки были внедокументальные фамилии, показывает такой пример, отнюдь не исключительный. Всероссийская перепись 1897 г. застала в с. Монастырский Сунгур Сызранского у. Симбирской губ. Алексея Григорьева Севастьянова и Степана Дмитриевича Тудакова[57]. Поиск истоков их фамилий обнаружил по ревизским сказкам 1816, 1834, 1858 гг. такие неожиданные зигзаги: Севастьян Петров Тудаков был рожден в 1776 г., его сын — Григорий Севастьянов, сын которого и стал Алексеем Григорьевым Севастьяновым: у Ивана Федорова Осьминина (рожденного в XVIII в.) сын — Дмитрий Иванов, сын которого Степан Дмитриевич Тудаков. Вот какая произошла удивительная рокировка: каким-то образом прямой потомок Тудакова превратился в Севастьянова, а Осьминин — в Тудакова. Настолько зыбки были фамилии. Заведующая Костромским архивом загса А. С. Амберова сообщила, что одна ветвь семьи ее предков в с. Шувалово Костромской губ. получила фамилию Ивановы по деду, а другая по бабушке — Маринины. Происходило широкое «отпочкование» крестьянских фамилий, напоминающее сходный процесс у бояр XVI—XVII вв., — явление, характерное для процесса становления фамилий как категории именования.
Падение в 1861 г. крепостного права принудило в числе прочих реформ «офамилить» население страны. На дореформенные канцелярии, знаменитые полной неспособностью разобраться в делах, обрушилась непомерная задача — дать фамилии десяткам миллионов «освобожденных». Конечно, решали ее «спустя рукава». Способов было три.
1. Превращали в фамилию отчество или дедичество. В ведомости рекрутов, призванных в армию по Покровскому у. Владимирской губ. в 1889 г., все записаны еще без фамилий — Петр Федоров, Андрей Александров, а рядом в деле лежит список признанных годными — это те же лица, но они уже «в строю», все с фамилиями, тут же образованными из отчеств: Федоров Петр Федоров, Александров Андрей Александров[58].
2. Во многих местностях всем подряд записывали фамилию бывшего владельца, особенно в вотчинах крупнейших магнатов. Так целыми селами и получали фамилии Репьев, Пушкарев. У тульских и орловских колхозников можно встретить аристократические фамилии Трубецкой, Оболенский, Нарышкин.
3. Если оказывалась под рукой одна из уличных фамилий, записывали ее (подчас искаженно, на слух), иногда придумывали наспех.
У многих крестьянских семей фамилии оставались неустойчивыми, в документах очень часта двуфамильность: перепись 1897 г. зарегистрировала в с. Борла Сенгилеевского у. Симбирской губ. Силантьевых, они же Мавровы; Красниковых, они же Труновы; Калашниковых — Афанасьевы; Кулаковых — Карповы и т. д. Таких семей насчитывается 15; есть даже трехфамильные — Липатовы, они же Авакумовы, они же Харитоновы[59]. В метрической книге церкви с. Труслейка Карсунского у. Симбирской губ. за 1908 г. почти каждый крестьянин записан с двумя фамилиями: Баканов, он же Герасимов; Степашин, он же Баканов; Платонов, он же Нехорошев; Андревнин, он же Савельев, и т. д.[60] В исповедальных ведомостях, например сел Богданино и Ближняя Борисовка Калужской губ., за 1913 г. нередко встречаются двухфамильные[61]. Картина та же, что и полстолетием раньше в купеческих семьях Ельца и Шацка и др. Наличие параллельной неофициальной фамилии у польских крестьян отметила М. Каминьская[62].
Царскому правительству так и не удалось добиться, чтобы фамилии охватили всех. Возникали и новые категории бесфамильных.
1. Велико было число «незаконнорожденных» — внебрачных и подкидышей. Один пример: Херсонская губернская земская управа 13 марта 1913 г. жаловалась в высшие инстанции, что не в силах содержать 1700 подкидышей, с фамилией их пристроить («в качестве детской рабочей силы») очень трудно, а бесфамильных вовсе «немыслимо»[63]. А сколько их было по всем 108 областям и губерниям!
2. Невозможно сосчитать количество беглых и прочих, скрывавших свою фамилию. В полиции их обозначали «непомнящий родства» (отсюда многочисленные сибирские носители фамилий Непомнящий, Непомнящих, Бесфамильных).
3. Перепись 1897 г. застала немало бесфамильных и среди крестьян. Например, в Меленковском у. Владимирской губ. на многих листах десятки крестьян записаны с пометой «без фамилии» (Архив Владимирской обл. Ф. 433. Оп. 2. Д. 37). Чрезвычайно часта двухфамильность, т. е., в сущности, неустойчивость фамилии. В 1910 г. в с. Семеновское Белевского у. Тульской губ. жили Демкины, они же Ионовы; Тарасовы, они же Меркуловы, и т. п. (Архив Тульской обл. Ф. 4. Оп. 3. Д. 478). В 1914 г. в с. Адоевщина Хвалынского у. Саратовской губ. читаем: Кулаковы, они же Парфеновы, Корсаковы — Лексины, Кузьмины — Святцевы, Тихоновы — Карповы и проч. (Архив Саратовского загса, метрические книги).
4. Не знали фамилий целые народы — всей северной Сибири и Дальнего Востока. А. В. Смоляк рассказывает, как нанайцам, 8‑тысячному народу рыбаков и охотников в низовьях Амура, трижды записывали фамилии: в 1897 г. (нанайцы были неграмотны, и им не было никакого дела до того, как их записали), перед первой мировой войной (с тем же результатом), в 1926 г. (все они по-прежнему к этому году оказались без фамилий)[64]. У крупнейших народов Средней Азии до 30‑х годов нашего столетия фамилии имело только меньшинство.
В каждой стране становление фамилий проходило многие этапы, причем разными путями и в разное время. Каждый из этих этапов по отдельности известен в антропонимической литературе, но пока еще нет работы, в которой они были бы сведены воедино.
1. Распространение фамилий, разумеется, не охватывало сразу всю территорию страны. Оно зависело от уровня социально-экономического развития; фамилии появляются раньше в районах наиболее развитых или теснее связанных с теми странами, где она установилась прежде.
2. Фамилия социальна. Она возникает в определенных социальных слоях, обслуживая их интересы. Более того, в сословном строе она стала сословной привилегией и правящие слои сопротивлялись ее распространению в народных «низах». Только создание крупных централизованных государств со сложным полицейским, налоговым, административным и прочими аппаратами принудило «офамилить» все население. Однако и тогда привилегированные слои тормозили это. В Японии до так называемой революции Мэйдзи (1867 г.) право носить фамилии принадлежало только господствующим сословиям. В России большинство помещиков имело фамилии к началу XVIII в., а миллионы их крепостных и в середине XIX в. оставались бесфамильными.
3. В одном социальном слое не все семьи сразу приобретали фамилию. В среде московского купечества еще при Иване Грозном некоторые уже носили фамилию, но и через 250 лет далеко не все московские купцы их имели. По переписи 1816 г., в Кадашевской слободе 381 купеческая семья была с фамилиями, а 84 — без фамилий, в Семеновской слободе у 269 семей были фамилии, у 110 — не было[65].
4. Фиксация фамилии в документах очень отстает от ее появления. Например, упомянутая фамилия Гаврилов в д. Раевка Звенигородского у., впервые документированная в 1840 г., — та же семья в предыдущих переписях записана без фамилии. Откуда же фамилия? Только за 100 лет до того, в документе 1747 г., обнаружен 30‑летний Иван Гаврилов — это отчество стало «уличной» фамилией, которая 100 лет переходила из поколения в поколение, недопускаемая в официальные документы[66].
5. Законодательные акты, делающие фамилию обязательной, всюду поздние: в Баварии — 1677 г., в Австрии — 1776 г., в Пруссии — 1794 г.[67]; во Франции только Кодекс Наполеона объявил фамилию обязательной, т. е. первое проникновение фамилии в документы — это одно дело, а государственное установление обязательности фамилий — это другое.
Вся эта сложность делает трудносопоставимыми даты становления фамилий: по одной стране можно установить десяток дат — и каждая будет верной, но только в определенном «контексте» всего процесса.
Но главная трудность даже не в этом. Именование становилось фамилией постепенно. Становление фамилий означает не создание новых форм, а изменение функций существующих именований (отчеств, прозвищ и др.). Таков основной путь возникновения фамилий. В перспективе времени трудно заметить, когда отчество, прозвище или иное именование превратилось в фамилию. Обычно это совершалось незаметно и для носителей имени, и для окружающих. Но еще легче принять теперь за фамилию давнее именование, еще не бывшее фамилией, — ошибка, нередкая даже в научных работах, а вне их слишком частая. Учитель из Крыма прислал в Академию наук возмущенное письмо, гневно требуя наказать за клевету авторов, печатающих, будто у русских в древности не было фамилий: «а как же Илья Муромец, Алеша Попович?» Увы, он не одинок: у речного вокзала в Горьком, столице волжского пароходства, на огромном стенде объявлены приход и отправление теплоходов И. Муромец, А. Невский. Дошло до того, что на печатных страницах встречаем А. Македонский, А. Навои. Ленинградская вечерняя газета с грустью пошутила, что, пожалуй, увидим «памятник П. Первому».
