Коллектив авторов - Современная зарубежная проза
Особенностью творчества Амели Нотомб является его автобиографичность — практически каждый роман писательницы содержит справки о фактах ее жизни. Ироничные почитатели творчества Нотомб справедливо называют ее произведения девичьими дневниками, вывернутыми наизнанку [10]. Это замечание совершенно справедливо, так как творческая деятельность бельгийки сконцентрирована прежде всего на себе самой и на событиях собственной жизни соответственно. Так что и общий смысл творчества Амели Нотомб создает единое повествующее сознание: вспоминающее и воссоздающее, перечитывающее и переписывающее. В каждом романе звучит один и тот же голос лихой девчонки, однообразность которого скоро надоедает. Свой первый роман «Гигиена убийцы» / L’hygiène de l’assasin (1992, рус. перевод 2005) Амели Нотомб посвятила не столько проблеме творчества и не столько раскрытию интересного образа писателя-человеконенавистника, сколько дорогой Амели, заключенной в образе смелой и острой на язык журналистки Нины.
Однако этот роман отличает от большинства остальных по-настоящему захватывающий сюжет, двигателем которого является тайна, сокрытая, как кажется, до определенной поры даже от всеведущего автора, а также блестящие диалоги, впечатляющие парадоксами и тонкими замечаниями. Кроме этого, излюбленная тема творческих исследований писательницы — «превратности взаимоотношений» — в данном произведении обретает превосходное развитие. В уже упомянутом романе «Страх и трепет» также сталкиваются в деловом пространстве крупной японской компании две противостоящие друг другу фигуры: Амели Нотомб и ее новая начальница Мори Фубуки. Критики высоко оценили данное произведение, в качестве главного достоинства отметив его высокий эмоциональный заряд, способный пробудить даже самого апатичного читателя. Каким бы спорным это замечание ни было, однако именно благодаря этому роману Амели Нотомб обрела международную известность.
Далее следуют романы, раскрывающие все тот же набор «неразрешимых» для автора вопросов: как выживать в пространстве, поделенном на два извечно враждующих фронта, как не терять лица при встрече с онтологическим врагом, положенным тебе при рождении, как из мученика обратиться в святого — и не всегда писательница предлагает законный план стратегических действий. Не зря же Амели Нотомб получила прозвище «готической принцессы»: в выборе средств разрешения конфликта она чаще руководствуется рекомендациями не морали, но изощренного эстетического чувствования сложившейся обстановки — она скорее схватится за револьвер, чтобы доиграть, чем сверится со сценарием.
Из-за этого многие романы бельгийки походят на стилизованные картинки, динамично мелькающие перед взором читателя, который обречен в случае Нотомб на неизбывную жажду смысла. Убийство и насилие — главные составляющие творческого метода Амели Нотомб: романы «Серная кислота» / Acide sulfurique (2005, рус. перевод 2008) и «Дневник ласточки» / Journal d’Hirondelle (2006, рус. перевод 2008) в этом смысле шокировали даже самых подготовленных читателей. «Писательство — это такое продолжение детства», — говорит сама Амели Нотомб, а чуть позже с облегчением замечает: «К счастью, убивать в романах не запрещено» [12].
Для Амели Нотомб пространство мира художественного произведения — площадка для детских игр, где все понарошку, для нее не существует четкая грань между художественным миром вымысла и реальным миром действительности, в который не должна проникать ответственность за события в романах. Может быть, именно потому произведения Амели Нотомб читаются легко и являются безопасными, что черт в них искусственный, а безумие автора — скрывает за собой незаурядный писательский талант. В августе 2012 г. Амели Нотомб опубликовала роман «Синяя борода» / Barbe bleue (2012, рус. перевод 2013), который стал очередным примером жанрового эклектизма: в нем сошлись черты сказки, психологического триллера, детектива и эзотерической притчи.
Беспощадная ирония — еще одна яркая особенность творчества Амели Нотомб. Иногда ироничность повествования мешает возрасти градусу выгодного для произведения пафоса: почти каждый текст бельгийской писательницы способен разрастись в глубокое, иногда масштабное творение. Роман Амели Нотомб — соединяет в себе традиции мрачного психологизма Эдгара По, органическую тягу к небытию жрецов декаданса, черты социально-критической линии произведений Мишеля Уэльбека и Фредерика Бегбедера. Амели Нотомб подобна скандинавским символистам по градусу экспрессии, когда речь ведет о катастрофах гендерных взаимоотношений: любовь в ее романах традиционно превращается в суровую борьбу с малым процентом вероятности выживания ее участников. Ее даже можно поставить рядом с французскими экзистенциалистами, возвещающими, что «ад — это другие».
Подруга Амели Нотомб известная французская певица RoBERT еще до знакомства с писательницей, прочитав один из ее романов, отметила: «Так, Ионеско умер, но есть еще кто-то очень сильный, кто вот-вот появится» [9]. Действительно, творчество Амели Нотомб в целом существует под знаком, в котором слились поэтика декаданса и эстетика театра абсурда: в современной литературе она является заметным и далеко не рядовым наследником и продолжателем этих литературных направлений. Она создает из весьма специфических черт каждого течения концентрированный и тяжело усваиваемый сплав. Зачастую действие в ее романах подобно фарсу, жизненная вероятность которого нулевая; за карнавальной маской редко скрывается характер; поэзия, та, о которой говорили романтики (Новалис. «Фрагменты») в ее творчестве отсутствует совершенно. Нотомб не эстетизирует жизнь как таковую, не ищет и не открывает в ней глубин чудесного, не отстраняет привычное в наших глазах, но как прекрасный стилист наряжает данную реальность в изысканные одежды броских цветов и не всегда удобных фасонов, насыщает ее экстравагантными существами, ничего общего, впрочем, не имеющими с действительными людьми.
Один из читателей Амели Нотомб однажды сказал: «Это прекрасно, потому что чудовищно», [13] — на самом деле, для изощренного вкуса нет лучшего блюда, чем проза Амели Нотомб. Например, в своем романе «Словарь имен собственных» / Robert des noms propres (2002, рус. перевод 2004) Нотомб удалось соединить все знаковые черты декаданс-литературы, и прежде всего вывести в качестве главных персонажей скрытые, но деятельные, — Любовь, Красоту и Убийство. Именно эти три стихии заводят внутренний механизм романа и обеспечивают динамику событий. Скорее всего, это произведение стоит определить как роман-сказка, повествующий о новой Саломее — жрице, мученице, святой, в которой традиционно воплотились черты самой Амели Нотомб.
Еще находясь во чреве матери, будущая главная героиня романа оказывается свидетелем ее чудовищного и абсурдного преступления: девятнадцатилетняя Люсетта, находясь «на восьмом часу бессонницы» и мучаясь от икоты ребенка в животе, убивает своего юного мужа, пока тот спит. Шепнув ему на ухо: «Я люблю тебя, но обязана защитить моего ребенка», — она стреляет из револьвера любимому в висок. Причина очень проста, хотя и не очевидна: муж хотел назвать будущего ребенка «Танги, если это будет мальчик. А если девочка — Жоэль», — а это верная гибель, человек с такими именами не способен на что-либо выдающееся, обречен на заурядную жизнь в заурядном мире, считала Люсетта. Она же, как любая мать, желала своему ребенку блестящего будущего и необыкновенной жизни. Так, уже в тюрьме, она окрестила новорожденную дочь именем Плектруда. После этого успокоенная молодая мать свила из тюремных простыней веревку и повесилась, оставив в качестве завещания «имя дочери, на котором так упорно настаивала».
Импульс развитию сюжета дан серьезный, и с этого момента события романа начинают развиваться по законам сказочного жанра. Преувеличение становится главным стилистическим приемом, повествование приобретает нередко торжественный пафос, и вся эта восторженная стилистика полностью отвечает невероятным перипетиям судьбы героини, которая уже в детском возрасте была подобна «византийской святой», «персидской невесте», «древнегерманской принцессе», «сказочной фее», в общем — была «божественным, загадочным, диковинным созданием». Особенно чудесны были ее глаза, глубокие, серьезные, они будто бы говорили каждому, кто бы ни взял Плектруду на руки: «Это еще только начало великой истории нашей любви, она заставит вас потерять голову».
Невольно появляются ассоциации с образом Саломеи, роковой женщины, оригинально интерпретированным декадентами рубежа веков, особенно если заметить, что мать героини хотела, чтобы девочка стала танцовщицей. Все двусмысленности в намеках автора на сходство своей героини с эмблемой декаданса должны пропасть с момента объявления Плектрудой, что к своему четырехлетию она хочет получить балетные туфельки. Плектруду отдают в балетную школу, и если из садика эта маленькая красавица была исключена из-за своего пристального взгляда, от которого детям становилось жутко, то здесь он оказывается редким и самым главным даром. Учителя заключают: она рождена для танца. Но гений ее освещен солнцем, она не танцует, как демон, ради страсти и горя — здесь наша героиня прямо расходится и с общим тоном романа, и со своим прототипом. Дело в том, что традиционно, главная героиня Амели Нотомб вопреки всему должна быть/стать святой, так что зловещей ауры, которой привычно окружали своих прекрасных «танцовщиц» символисты, декаденты, мистики, Плектруда лишена. Ее танец в романе никого не убьет и никого не сведет с ума. Пострадает лишь она сама.
