Раймон Кено - Упражнения в стиле
Спустя примерно два часа, забавные все же случаются совпадения, он был на Римской площади в компании с другом, тоже тем еще типчиком, который указывал пальцем на пуговицу его пальто, что же он мог ему говорить?
46. Парехеза
На непустой трибуне автобуса, быстро пробурчавшего по бульварам, перебуживая будущих бюрократов и толпу бухнувших собутыльников, обутых в бумажные бутинки, бурлескный трибун с буридановым клобуком забузил с бухты-барахты, забухтел бультерерно на одного бюргера: «Грубуян! Собучий отбурсок!» Тут освобудился табурет, и он бросил бурчать и отбул, как к камбузу по побудке.
Пробудивший в будущем среди зыбучей пустыни, я уже забуду бурого забулдыгу, когда завижу его снова перед бутафорской будкой, бубнящего буквально следующее: «Бука! Этот бутон мал будет твоему бурнусу».
47. Призрачное
Мы, старший егерь долины Монсо, имеем честь доложить, что наблюдали по соседству с восточными воротами парка Е.К.В. монсеньора Филиппа, герцога Орлеанского, сего дня, семнадцатого мая тысяча семьсот восемьдесят третьего года, необъяснимое и зловещее явление мягкой шляпы необычной формы, окруженной подобием плетеной ленты. Мы констатировали затем внезапное появление под описанной шляпой молодого человека, обладающего экстраординарно длинной шеей и одетого по моде, распространенной, по всей видимости, в Китае. Ужасный вид этого неизвестного заледенил нашу кровь и предотвратил наше бегство. Этот же некто, пробыв без движения несколько мгновений, затем ужасно заколебался, как если бы его толкал некто невидимый, но весьма ощущаемый. Внезапно его внимание переключилось на собственное пальто, и мы услышали, как он пробормотал: «Не хватает пуговицы, не хватает пуговицы». Потом он пустился в путь и принял направления к Пепиньерам. Привлеченные описываемым явлением, несмотря на его странность, мы последовали за ним за пределы нашей юрисдикции и повстречались с той же шляпой и еще одним неизвестным в пустынном саду, заросшем салатом. Голубая табличка неизвестного происхождения, но несомненно дьявольской природы, гласила: «Римская площадь». Некто колебался в воздухе еще несколько мгновений, бормоча: «Он хотел наступить мне на ногу». Затем они исчезли, вначале он сам, а спустя некоторое время, и его шляпа. После составления рапорта об исчезновении я был вынужден отправиться «К веселому портняжке» заложить за воротник.
48. Философское
Одни только большие города могут предоставить феноменологической духовности сущности темпоральных и маловероятных коинсиденций. Философ, который от времени до времени встречается с никчемной и пустячной внеэкзестенциальностью автобуса S, может с просветленной проницательностью наблюдать ускользающие и обесцвеченные проявления профанного сознания, отягощенного длинной шеей тщеславия и плетеной шляповидностью невежества. Это существо без объяснимой энтелехии иногда трансмиссируется в категоричный императив жизненного порыва и рекриминируется против необерклениановской ирреальности телесного механизма неотяжеленного сознания. Такое моральное поведение ведет наиболее бессознательного из них к космической пустоте, где он разлагается на первичные элементы и атомы Демокрита.
Философский поиск продолжается обыкновенно случайной, но аналогичной встречей с тем же существом, сопровождаемым несущественной тканевой репликацией, которая ноуменально советует ему перенести в сферу разума понятие пуговицы пальто, занимающей чересчур низкое положение на социальной лестнице.
49. Апострофа
О вечное платиновое перо, чей скорый и безостановочный бег по полуматовой со стороны изнанки бумаге оставляет на ней знаки алфавита, которые рассказывают людям в блестящих очках нарцисстическую повесть о двойной встрече автобусолистической природы. Доверься скакуну моих снов, верблюжьей верности моих литературных подвигов, тонкому фонтану считанных, взвешенных и отобранных слов, опиши лексикографические и синтаксические кривые, что графически создают пустяшное и смехотворное свидетельство событий и поступков молодого человека, который зашел однажды в автобус S, не догадываясь, что станет бессмертным героем моих трудолюбивых писательских деяний. Длинношеий фат, увенчанный шляпой, окруженной плетеной тесьмой, вспыхивает рокировка, ворчун и трус, избегающий драки, отправившийся упокоить свой зад, стежавший удары ног, на твердодеревянную скамью, предвидел ли ты красноречивую судьбу свою, когда перед вокзалом Сан-Лазар обостренным слухом выслушивал ты портняжьи советы некого персонажа, которые внушены были верхней пуговицей твоего пальто?
50. Неловкое
У меня нет привычки писать. Не умею я. Я хотел бы написать трагедию, или сонет, или оду, но для них существуют правила. Мне это мешает. Это не создано для любителей. Слишком уж чересчур нехорошо получается. В конце концов. В любом случае, я видел сегодня кое-что, что я хотел бы изложить письменно. «Изложить письменно» не кажется мне действительно превосходным. Это, должно быть, одно из тех заезженных выражений, которые отталкивают читателей, которые, по мнению редакторов, ищущих оригинальности, которая кажется им необходимой в рукописи, которую редакторы публикуют, поскольку они были прочитаны читателями, которых отталкивают заезженные выражения типа «изложить письменно», которое являются тем не менее тем, что я хотел бы сделать кое с чем, что я видел сегодня, хотя я только любитель, которому трудно соблюсти правила трагедии, сонета или оды, так как у меня нет привычки писать. Черт, не знаю, как это получилось, но меня развернуло к самому началу. Я так никогда не выберусь. Тем хуже. Возьмем быка за рога. Еще одна пошлость. И потом этот парень там ничего общего не имел с быком. Ну, а вот это не так уж плохо. Если б я написал: возьмем пижона за плетенку его шляпы мягкого фетра, насаженной на длинную шею, быть может, это было б хотя бы оригинально. Может быть, это сделало бы меня известным некоторым господам из Французской академии, из Флоры и с улицы Себастъян-Боттен. Почему бы мне не развить эту тему и дальше? Писанье осилит пишущий. Это вот сильно, да. И все-таки нужно знать меру. Тот тип на площадке автобуса, ему ее не доставало, когда он принялся переругиваться со своим соседом под предлогом, что этот последний наступает ему на ноги каждый раз, когда он отступает, давая возможность зайти и выйти пассажирам. Тем более, что после того, как он таким образом обвинил его, он помчался садиться там, где увидел впереди свободное место, как если бы боялся пинка. Вот, я уже рассказал половину моей истории. Я спрашиваю себя, неужели я это сделал. А все же писать приятно. Но остается самое трудное. Самое заковыристое. Переход. Тем более, что никакого перехода не было. Так что я предпочту на этом остановиться.
51. Непринужденное
1.Захожу в автобус.
— Это точно к воротам Шамперре?
— Вы что, читать не умеете?
— Извиняюсь.
Комкает на животе мои билеты.
— Вот.
— Спасибо.
Оглядываюсь вокруг.
— Скажите-ка, ну и ну!
Что-то вроде ленты вокруг шляпы.
— Вы могли бы не пялиться?
У него слишком длинная шея.
— Нет, ну скажите-ка.
Вот он бросился на свободное место.
— Ну и ладно.
Сказал я себе.
2.Захожу в автобус.
— Это точно к площади Контрескарп?
— Вы что, читать не умеете?
— Извиняюсь.
Он заводит свою шарманку и возвращает мне билеты уже продырявленными.
— Вот.
— Спасибо.
Проезжаем перед вокзалом Сан-Лазар.
— Смотрите-ка, вон снова тот же тип.
Я навостряю уши.
— Ты должен пришить еще одну пуговицу к своему пальто.
Он показывает ему где.
— У тебя слишком большой вырез.
Это уж точно.
— Ну и ладно.
Сказал я себе.
52. Пристрастное
Ждать пришлось чрезмерно долго, пока автобус наконец не появился из-за угла и не начал притормаживать у тротуара. Некоторые пассажиры вышли, другие зашли: я был среди них. Все сгрудились на площадке, кондуктор пылко протрубил в рожок, и транспортное средство тронулось в путь. Отделив в книжечке нужное количество билетов, которые человек с маленькой коробкой погасил на своем животе, я принялся изучать попутчиков. Только мужчины. Без женщин. Абсолютно беспристрастный осмотр. Я скоро обнаружил жемчужину в этой кучке навоза: парень лет двадцати, обладатель маленькой головы поверх длинной шеи, большой шляпы на маленькой голове и игривой ленточки вокруг большой шляпы.
Какое ничтожество, сказал я себе.
Он был не только ничтожным, этот тип, но еще и злым. Он принялся негодовать, обвиняя некого буржуа, что тот плющит ему ноги при каждом проходе пассажиров. Другой пассажир посмотрел на него строгим взглядом, отыскивая свирепую реплику из уже готового репертуара, который он, должно быть, таскал сквозь жизненные обстоятельства, но в тот день не смог отыскать на месте. Тогда молодой человек, испугавшись получить пару оплеух, воспользовался внезапно освободившимся сиденьем и поспешил на него усесться.
