Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы
Проблема «единого поля» и «границ» скорее связана не с эстетикой, а с политикой, с антагонизмом прогрессистов и реакционеров. Причем большую цельность сохранили последние, о чем можно судить по изобретенной Владимиром Бондаренко задорной формуле «пламенные реакционеры». Каковы лично у меня «пункты встречи» с гг. Бушиным, Бондаренко и иже с ними? Это книжные прилавки, на которых я иногда открываю их фолианты примерно с той же целью, с какой «арзамасцы» открывали тома графа Хвостова, – с намерением посмеяться. Если натыкаюсь на действительно смешное, то мысленно воссылаю названным авторам похвалы в духе Эразма Роттердамского (вы меня поняли?). Но, пожалуй, это трудно назвать диалогом.
Что же касается не смешных, а исключительно «пламенных» реакционеров, то за их духовной деградацией мне больше следить не хочется. Как историк литературы ХХ века, я помню, что был, скажем, Ст. Куняев, чью роль в русской культуре полагаю сугубо негативной и разрушительной. Те же мои коллеги, которые сегодня готовы брататься с Куняевым, на мой взгляд, неизбежно калечат сами себя, нарочно снижая свой собственный IQ, убивая в себе остатки эстетического чутья.
Вот так я вижу единое поле, в которое приходится выходить, чтобы опять в одиночку биться с мракобесием, конъюнктурным цинизмом и духовно-эстетической отсталостью.Евгений Попов:
1. Слово «либерал» употребляется многими русскими литераторами, а не только критиками, как бранное, пожалуй что, уже гораздо более ста лет. Интересующихся историей вопроса отсылаю к роману Ф. Достоевского «Бесы», где в соответствующем контексте цитируется «Воплощенной укоризною / Ты стоял перед Отчизною, / Либерал-идеалист», к сборнику «Вехи» и возникновению термина «либеральная жандармерия». На семьдесят пять лет, благодаря Октябрьскому большевистскому перевороту, весомую долю участия в котором либеральное сознание, разумеется, отрицает, полемика в России на эту тему прекратилась. Никакого наступления на либеральные ценности в современной словесности я не ощущаю. «Гамбургский счет» по-прежнему существует, и место писателя в нашей литературе, слава Богу, до сих пор определяется только его талантом, а не тем, что напишут о нем критики, какого он «направления» или сколько его книжек продадут в магазине «Москва». Поколенческого противостояния я тоже не наблюдаю, хотя знаком со многими яркими представителями совсем нового поколения писателей, из которых особенно выделяю сорокалетнего рассказчика из Обнинска Петра Ореховского (чьи рассказы были впервые опубликованы в прошлом году на страницах журнала «Октябрь») и совершенно не похожего на него двадцатипятилетнего романиста Владимира Лорченкова из Кишенева, лауреата премии «Дебют–2003». Как не наблюдал и при советской власти, когда общался с такими разновозрастными индивидуальностями, как Семен Липкин, Лев Копелев, Юрий Домбровский, Белла Ахмадулина, Георгий Семенов, Генрих Сапгир, Венедикт Ерофеев, Людмила Петрушевская, Евгений Харитонов, Зуфар Гареев. Не говоря уже о двух «гуру» нынешней словесности Василии Аксенове и Василии Шукшине. Или о Валентине Распутине, которого я считаю крупным писателем, несмотря на неприятие многих элементов его жизненной позиции. В отличие от советского графомана Александра Проханова, который стоит ныне на отведенном ему литературными либералами пьедестале рядом с некогда юным, по-настоящему талантливым писателем-маргиналом Владимиром Сорокиным. Русская литература – живой организм, а не процесс, как бы этого ни хотелось тем критикам, которые исследуют ее, как патологоанатомы, или ощущают себя начальниками зверинца, где в клетках сидят подведомственные им животные – писатели и поэты. Разочарование – пожалуй что, да, но это скорее относится к области политики, которая не является в данном случае предметом анализа. Компрометация либеральных идей? Тоже да. Те коммунистические вольноотпущенники-интеллектуалы, которые еще вчера проповедовали «либеральные ценности» применительно к советской подлости, лишь только КПСС прокукарекала перестройку, вновь захотели «пасти народы» и делали это, пока окончательно не пролетели, как фанера над Парижем, со своими черно-белыми представлениями о жизни, где, к примеру, писатель-каторжник С. – это ретроград и фундаменталист, а изобретатель термина «литературный власовец» Р. – светлая личность. У нас вообще многое было перевернуто, консерваторами одно время повадились именовать новых «наследников Сталина», причем делали это не только они сами, но и либеральная критика, без боя уступившая им слово «патриот». Сейчас все, кажется, становится на свои места.
2. Я считаю это не идеологическим размежеванием между либералами и консерваторами, а поисками здравого смысла. Двенадцать лет русской свободы, которую я отсчитываю с августа 1991 года, – достаточное время, чтобы прекратить размахивать кулаками и толкать друг друга в грудь с известными словами «а ты кто такой». Идеологическое противостояние в настоящий момент я наблюдаю только между экстремистами и разумными людьми, к которым относятся и либералы, и консерваторы.
3. И на том и на другом поле литературной деятельности есть значительные достижения, которые можно будет оценить лишь по прошествии времени. Литературный консерватизм в этом смысле значительно устойчивее, и сочинения Ивана Бунина сейчас имеют для меня большие смысл и значимость, чем тексты подавляющей части его сверстников-декадентов, например Леонида Андреева, не говоря уже о начисто забытых либералах тех лет, звавших Русь к топору в чаянии «горящих зданий». С другой стороны, радикалы Джеймс Джойс, Генри Миллер и Даниил Хармс после ГУЛАГа, Освенцима и Хиросимы нынче выглядят консерваторами, потому что их произведения не протухли. Для меня сейчас убедительнее выглядит «консервативный проект», достаточно емкий для того, чтобы включить в себя не только реализм, но и так называемый «авангард».
4. Это единое поле существует в отдельных умах и изданиях, зачастую находящихся вне столицы, как, например, прекрасный литературный журнал «День и ночь» (который издает в Красноярске на «медные деньги» подвижник Роман Солнцев и который сейчас в очередной раз находится из-за финансовых трудностей на грани закрытия) или канувшая вследствие общественного равнодушия саратовская «Волга». В усилиях нищих ребят из Костромы, ежегодно устраивающих интернет-конкурс для литераторов вне зависимости от их идеологической, возрастной или эстетической принадлежности. В благородных попытках организаторов упомянутой премии «Дебют», которую недавно охаяла «Литературная газета» в статье под советским названием «Провокация». В непредвзятой оценке всего творчества Виктора Астафьева. В ежегодных всероссийских Форумах молодых литераторов, ежегодно проводимых Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ. Диалог между либералами и консерваторами необходим, а общая национальная идея состоит в том, что нечего свинячить в собственном доме во всех смыслах этих глагола и существительного. Если критики этого до сих пор не понимают, то сие их беда, потому что они всего лишь пассажиры на корабле русской литературы, который в отличие от «Титаника» как плыл, так и плывет в одному Богу ведомом направлении.
Мария Ремизова: 1. В самой формулировке «новое антилиберальное наступление на либеральные ценности» содержится как бы некоторое подталкивание к ответу: да, мол, все это происки темных сил и прочие вихри враждебные… И как же просто было бы, коли в том была единственная причина! Ну да, с одной стороны, очевидно поощряемое сверху стремление к организации российского социума на принципах допотопного традиционализма с ценностями в духе «Домостроя» и уваровской триады. Естественно, что понятия «либеральный» и «либерал» в такой системе иначе как негативные функционировать не могут. Но ведь не одни лишь оголтелые «почвоведы» кривятся от этих слов. Даже люди откровенно либеральных убеждений, к числу которых я и сама имею честь принадлежать, сейчас с трудом переносят эту лексику. Разочарование? О, да! Весь запас доверчивого идеализма разлива 1991 года у меня, к примеру, истрачен. Истрачен он и у моих друзей. Пошлый фарс с бездарными (но отнюдь не бескорыстными) актерами, который мы вынужденно наблюдаем уже более десяти лет, развил в нас стойкую идиосинкразию к речевым оборотам типа «либеральные ценности». Слишком много гадостей прикрывали этим полотенцем, слишком уж оно поистрепалось и изгрязнилось. Да и невыносимо безвкусным выглядит вообще весь этот «либеральный» треп. Ну какой идиот мог придумать предвыборный лозунг «Хотите жить как в Европе?». В качестве более бездарной акции можно предложить разве что плевки в лицо коллективному избирателю прямо с телеэкрана. А сами идеи – во что они превращены раздражающе неотесанными скоморохами, вроде господина Немцова? Они же все перевернули с ног на голову: свобода для них синоним денег. А деньги соответственно – свободы. Просто взаимозаменяемые понятия. Идеи либерализма между тем, если кто забыл, изначально были замешаны на идеалах. Идеалах, категорически не сводимых к ценностям материального мира. Наши «либералы» кто угодно – дельцы, коммерсанты, политиканы, но только не идеалисты. Заикнись им про что-либо не имеющее в конечном счете отношения к выгоде, они же на смех поднимут. Свобода как категория, в том числе и социальная категория, в их сознании места не занимает. Такой вот, значит, получается у нас портрет «либерализма». Стоит ли удивляться, что он вызывает не слишком много симпатий?