Лолита Макеева - Язык, онтология и реализм
Тем не менее Дэвидсон полагает, что непостижимость референции ни в коей мере не является препятствием для признания объективности истины и реальности, поскольку эти понятия являются конституирующими для языка и мышления. «Никто не может иметь верования-убеждения, если он не понимает, что можно совершить ошибку, а это требует понимания различия между истиной и ошибкой — между истинным и ложным мнением» [Davidson, 1984, p. 170]. В свою очередь это различие можно провести, только если обладаешь понятием объективной истины, а постичь это понятие может лишь тот, кто видит различие между субъективным и объективным, а стало быть, имеет понятие объективной реальности. А поскольку, согласно Дэвидсону, мышление и язык с необходимостью идут рядом, постижение различия между «мнением и истиной» становится возможным только в лингвистической коммуникации. Чтобы коммуникация с кем-то была успешной, нужно иметь с ним «общий мир».
В том, как Дэвидсон обосновывает существование «общего» или «объективного» мира, безусловно, просматривается некоторое сходство с подходом Стросона. Оба философа апеллируют к факту наличия успешной вербальной коммуникации между людьми. Для обоих этот факт служит серьезным доводом в пользу того, что в структуре языка запечатлена структура мира и поэтому анализом можно выявить онтологические корни языка. Вместе с тем Дэвидсон не называет свой метод обоснования трансцендентальным аргументом, а, главное, выводит из его применения несколько иные следствия. Для него успешность коммуникации имеет под собой в качестве необходимых предпосылок, во-первых, наличие у ее участников системы более или менее истинных представлений о мире, а во-вторых, существование «общего» объективного мира. Если бы эти предпосылки отсутствовали, вербальная коммуникация, согласно Дэвидсону, не просто была бы неуспешной — она была бы вообще невозможной, поскольку между языком, мышлением и миром существует неразрывная связь.
Признавая мир, независимый от языка, Дэвидсон тем самым стоит ближе к Куайну, чем к Стросону. Об этом говорит тот факт, что в его модели соотношения языка и реальности понятия истины и референции фиксируют связь между структурой языка и структурой этого объективного мира, а не являются, как у Стросона, аспектами употребления языковых выражений. Подобно Куайну, Дэвидсон считает истину фундаментальным, базовым отношением, а референцию трактует как «теоретическое» понятие, которое не обладает непосредственной эмпирической данностью («прозрачностью» или «постижимостью»), а вводится для объяснения определенных аспектов языка. Истина же, которую нельзя определить через какие-то другие понятия, интуитивно понятна, легко распознается и играет конституирующую роль в отношении языка и мышления. Усвоение понятия истины происходит одновременно с усвоением языка, ибо овладение языком включает в качестве важнейшей своей части приобретение способности распознавания условий истинности используемых предложений.
Но при этом Дэвидсон отвергает онтологическую относительность. Его вселенная монистична; она одна у всех людей. Однако это не означает, что она не может быть описана самыми разными способами в соответствии с разными нормативными принципами. Как раз наоборот — концептуальный плюрализм является неотъемлемой чертой человеческого опыта. Именно поэтому процессы интерпретации составляют, согласно Дэвидсону, основу и вербальной коммуникации, и познавательной деятельности людей. Интерпретацией пронизано все в человеческом мире.
Итак, мы рассмотрели наиболее важные идеи философии языка и метафизики Дэвидсона. Довольно скоро созданная им истинностно-условная семантика приобрела статус почти ортодоксального учения [Dummett, 1978, p. xi — xii], однако у нее нашлись и критики. Среди них наибольший интерес для нашего исследования представляют аргументы коллеги, друга и неизменного оппонента Дэвидсона — британского философа Майкла Даммита, который к тому же предложил свой вариант построения систематической теории значения.
4.5. Верификационистская семантика М. Даммита
Деятельность британского философа Майкла Даммита главным образом связана с Оксфордом, и, хотя его становление как философа приходится на период расцвета там философии обыденного языка, он ни в коей мере не является ее последователем. На него, безусловно, сильное влияние оказал Витгенштейн, в котором он видит «чрезвычайно богатый источник важных и порой проницательных идей», однако, по его глубокому убеждению, философский метод Витгенштейна не может служить «прочным фундаментом для будущих исследований в философии» [Dummett, 1978, p. 452]. Такой фундамент, с его точки зрения, образует философия языка Фреге, исследованию которой он посвятил свои наиболее важные труды. Интерес к идеям Фреге, а также интерес к интуиционистской философии и логике отчасти объясняют тот факт, что в отличие от философов обыденного языка, крайне негативно относящихся к тому направлению аналитической философии, которое возобладало в США и которое обязано своим появлением влиянию эмигрировавших из Европы логических эмпиристов во главе с Карнапом[110], Даммит с интересом и без предубеждения относился к исследованиям своих американских коллег, видя в них продолжателей «дела» Фреге. Он воспринял многие идеи у Куайна и Дэвидсона, но вместе с тем подверг их подход к изучению языка критическому переосмыслению.
Вслед за своими предшественниками, о которых шла речь выше, Даммит убежден в том, что язык служит ключом к онтологии, отражая в себе наиболее общую структуру реальности. По его словам, «теория значения лежит в основе метафизики» [Dummett, 1978, p. xl] и вопрос только в том, как нам следует строить семантическую теорию нашего языка и каким требованиям она должна удовлетворять, чтобы быть руководством в метафизических исследованиях. Отвечая на этот вопрос, Даммит постоянно полемизирует с Дэвидсоном: соглашаясь с ним по одним важным аспектам, он отстаивает прямо противоположную позицию по другим. Однако прежде чем приступать к рассмотрению того, в чем сходны и в чем различаются позиции Дэвидсона и Даммита в трактовке теории значения, нельзя не отметить одну трудность, связанную с изложением взглядов последнего. Хотя в критике своих оппонентов Даммит всегда последователен и безапелляционен, свою собственную позицию по многим вопросам он формулирует не столь определенно. Дж. Пассмор пишет по этому поводу: «…как только читатель начинает склоняться к тому, чтобы приписать Даммиту определенное учение, тут же неожиданно возникает поворот в его аргументации, появляются непредвиденные трудности, заявляют о себе новые альтернативы. Как критикам, так и сторонникам приходится придавать взглядам Даммита некоторую фиксированную форму, с тем чтобы начать их обсуждение» [Пассмор, 2002, с. 83]. Кроме того, Даммит не так уж редко меняет свою точку зрения по тем или иным вопросам. Отметить эти изменения при настоящем кратком изложении не представляется возможным, однако наиболее важные из них будут нами указаны. В целом же мы представим позицию Даммита в ее более или менее первоначальном виде, вызвавшем наибольший интерес и обсуждение у западных философов.
Даммит разделяет с Дэвидсоном убеждение в том, что ключевая задача философии — это построение систематической теории значения для языка, на котором мы говорим. Это составляет и главный пункт его расхождений с поздним Витгенштейном, настаивавшем, как известно, на невозможности создания каких-либо философских теорий, в том числе и теорий значения, и провозгласившем бессмысленными любые попытки это сделать. По мнению Даммита, философский метод Витгенштейна, ориентированный на анализ конкретного употребления языковых выражений в разнообразных языковых играх, будучи несомненным проявлением его философского гения, не может служить общей методологией философского исследования. Ярким свидетельством тому является бесславный конец философии обыденного языка, представители которой попытались реализовать этот подход Витгенштейна: когда эта философская школа, не без сарказма замечает Даммит, исчезла с философской арены, этого почти никто и не заметил [Dummett, 1978, p. 445]. Ну а если говорить по существу, то на необходимость систематической теории значения, по мнению Даммита, указывает тот факт, что человек, владеющий языком, способен понимать бесконечное число предложений этого языка, включая и те, которых он прежде никогда не слышал, ибо этот факт «вряд ли можно объяснить иначе, как предположив, что каждый говорящий неявным образом усваивает ряд общих принципов, которым подчиняется употребление слов этого языка в предложениях» [Dummett, 1978, p. 451]. Дать четкую и ясную формулировку этих общих принципов, управляющих построением из более простых более сложных выражений, и призвана систематическая теория значения.
