Галина Синило - История мировой литературы. Древний Ближний Восток
Осознав свою ошибку, Энлиль посылает своего советника Нуску с богатыми предбрачными дарами в Эреш, но главное – с наказом передать Нидабе следующие слова от его имени:
Я неженатый муж и весть шлю тебе о моем желанье!Дочь твою хочу взять в супруги, да будет на то твое согласье!Моим именем дары тебе шлю,прими же ныне то, что прислал я!Я – Энлиль, отпрыск, порождение Аншара,я всемогущий властелин Вселенной!
Нинлиль – будет имя твоей дщери,по всем странам оно разнесется!Гагишуа – дар мой брачный, как сокровищницу ей подарю я!Киур воистину подарю ей, да станет ее любимым домом!В Экуре на престоле моем могучем
со мною вместе да воссядет,ей Судьба определена будет!Меж Аннунаков, богов великих,да будет присуждена ей доля!Тебе отдаю, в твои руки, жизнь черноголового народа! [68]
Последними словами Энлиль хочет сказать, что теперь от решения матери Суд будет зависеть не только судьба ее дочери, не только судьба его, Энлиля, но и судьба шумеров – «черноголового народа», ведь без покровительства Энлиля он погибнет, а сам Энлиль уже не сможет жить без Суд. Нидаба-Нанибгаль весьма благосклонно принимает это сообщение, дары и устраивает пир в честь посланца Энлиля. Она просит передать, что дарами и достойным предложением Энлиль принес ее сердцу радость и смыл обиду (не совсем понятное место; по-видимому, речь идет об обиде из-за того, что жених первоначально принял Суд за священную блудницу; однако слово, стоящее в оригинале, переводится точнее как «говорить о ком-то дурно», «марать чью-либо репутацию»; вероятно, замечает В. К. Афанасьева, «маранье репутации произошло в тексте первого рассказа»[289]). Нидаба передает приглашение сестре Энлиля – Аруру (она же Нинмах – «Могучая госпожа») прибыть к ней в дом для подготовки брачной церемонии (это говорит об особой роли сестры жениха на свадьбе). На пиру Нидаба призывает свою дочь, чтобы она своими руками подала гостю кубок с пивом.
Энлиль чрезвычайно обрадован доброй вестью, которую принес ему Нуску: «…как плоть Энлиля возликовала, как возрадовалось сердце» [70]. Он тут же начинает готовить богатые дары, чтобы отправить их в Эреш. А так как он верховный бог, отвечающий за процветание и плодородие, то достаточно ему только пожелать – и к нему сбегаются самые лучшие животные, которых он отправляет в подарок своей невесте и будущим теще и тестю:
Он главу воздел – и они побежали,Он главу воздел к долинам – и к нему побежали твари.Козлы-ослы – четвероногие, что вольно множатся по степи,Кому нет числа в горах высоких,кого своим выбором он коснулся.Быки, олени, зубры красные,антилопы со своими козлятами,Медведи, горные козлы, кабаны,Рыси, лисы, горные козы, горные овцы,водные буйволы, обезьяны,Толстый жирный рогатый скот с крутыми боками,с громким ревом,Дикие коровы со своими телятами, быки пряморогиена лазуритовой веревке,Овцы с ягнятами, козы с козлятами дерутся-бодаются,прыгают, скачут,Большие козлы бородатые бьют копытами,землю царапают,Стадо, достойное владыки,Энлиль прямо в Эреш направил. [71]
Не менее красочно описание тех вкусных яств (прежде всего молочных продуктов, меда, фруктов и орехов), которые Энлиль отправляет в Эреш для свадебного пира:
Большие сыры горчичные, сыры малые ароматные,Изделия из молока – круглые, печеные, квашеные,Золотистый мед душистый, мед бочонками, мед сладчайший,Всю тяжесть того груза Энлиль прямо в Эреш отправил.Финики, фиги, большие гранаты…Вишни, сливы, орехи всех видов, фисташки, желуди,Финики Дильмуна[290] в больших корзинах,«небесный лазуритовый» финик[291],Зерна гранатов, что брызжут соком,большие гроздья винограда,Редчайшие фрукты деревьев горных,плоды диковинные садов зимних,Изобилие садов фруктовыхЭнлиль прямо в Эреш направил. [71]
Кроме того, в числе даров – серебро, золото, драгоценные камни в ларцах. Когда все это изобилие даров в сопровождении Аруру и Нуску достигло Эреша, выяснилось, что город не может всего вместить и то, «что не вместилось, на дороге грудами, кучами лежало» [71]. Невероятная щедрость Энлиля окончательно растопила сердце Нидабы, которая, как дает понять автор, все еще помнила о нанесенной обиде. Теперь же, «церемонии все отбросив» [71], она благословляет Суд на брак с Энлилем:
Да станешь супругой-избранницей Энлиля,да будет на то благословенье!Да сплетется прекраснейший с тобою шеей.«Открой лоно, любимая», —тебе да скажет!Не прерывайте радость желания,наслаждайтесь друг другом долго!Вновь и вновь до предела любитесь друг с другом —и рождайте и умножайтесь! [72]
И в этом фрагменте, и далее в тексте подчеркивается, что брак Энлиля и Нинлиль обеспечивает плодоносность природы, процветание Шумера. Однако важен и чисто человеческий, психологический аспект: на этот раз любовное слияние богов происходит не в каком-то странном «укромном месте», но в роскошном и благоуханном брачном покое, на царском ложе, не через насилие, но по обоюдному согласию, в радости сердца:
В покое на ложе, ложе цветенья – наслажденье,что леса кедрового благоуханье.Энлиль корень воздел, супруге своей блаженство дал,радость доставил,На престоле господства с нею воссел,благословение ей произнес.Владыка слов благих определил Судьбу госпоже,жене-избраннице своего сердца. [72]
В. К. Афанасьева справедливо отмечает в своем комментарии, что эти строки – «как бы ответ на описание сближений Энлиля с Нинлиль в первом рассказе»[292]. Исполненный благоговения перед своей избранницей, Энлиль назначает особую роль Нинлиль: отныне она будет отвечать за рождение людей, будет покровительницей рожениц: «Да будешь ты Нинту – госпожа рождений, та, кто раскрывает колени» [72]. Более того, отныне Нинлиль, уподобленная прорастающему зерну, т. е. вечно обновляющейся жизни, вместе с Энлилем становится гарантом процветания страны, самой «жизнью Шумера»:
Отныне жена пустынного места, чужестранка —хозяйкою в Доме станет!Супруга цветущая моя, та, кого родила Нидаба,Ашнан, зерном произрастающим, жизнью Шумеравоистину станет… [73]
Вдобавок во владении Нинлиль – наследие ее матери Нидабы: «Вся писцовая искусность, пестрозвездные таблички, стило, доска для сглаживания табличек, // Исчисление счета, сложение-вычитание, лазуритовая веревка – для измерения, // Землемерного колышка глава, границ-полей межевание, каналов-рвов устроение…» [73]. Так, констатирует автор текста, малоизвестная и малозначительная богиня получает новый статус, становится супругой великого владыки, владычицей богов и людей: «Прежде Суд, отныне Энлиль – владыка и Нинлиль – владычица! // Божество, что имени не имело, отныне великое имеет имя, великие дарения жертвует!» [73].
Поэма «Женитьба Энлиля» несет в себе множество интересных аспектов. Она сообщает важные и колоритные подробности о том, как происходили у шумеров сватовство и собственно свадебная церемония. Однако особенно интересно то, что вторая поэма об Энлиле и Нинлиль явно спорит в своих основных моментах с первой, словно древний автор поставил задачу продемонстрировать, что все в истории «обзаведения» верховного шумерского бога супругой было совсем не так, как рассказывала поэма «Энлиль и Нинлиль», что все было сделано «по правилам». Как отмечает В. К. Афанасьева, «в рассказе неоднократно подчеркивается “законность” отношений Энлиля и Суд и опровергается даже намек на сближение их до законного брака, тем более – рождение младенцев. Многие фразы первого текста цитируются и тут же опровергаются: “ничего этого не было” – как бы пытается уверить своих читателей (слушателей) автор»[293]. Можно увидеть в этом определенную эволюцию взглядов шумеров на семью и брачные отношения, стремление упорядочить свободные сексуальные связи, свойственные архаическому обществу. Теперь невозможна связь (тем более насильственная), не освященная торжественной брачной церемонией; явный акцент делается на девственности Суд и на соединении героев по взаимной любви. В таком случае, кажется, вторая поэма должна, по сути, отменить первую, а первая уже не должна восприниматься шумерским сознанием как авторитетный, тем более сакральный, текст. Однако этого не произошло. В. К. Афанасьева пишет: «…удивительнее всего то, что, судя по числу сохранившихся копий, обе версии были достаточно популярны в течение достаточно длительного промежутка времени – более тысячи лет»[294]. Исследовательница объясняет это тем, что в обоих рассказах «сталкиваются и противопоставляются друг другу не только и не столько стадиально бытийные формы развития общества, сколько эзотерический и экзотерический мифологические пласты»[295]. В двух текстах сталкиваются «тайное знание и массовое сознание»; если первая поэма – «миф космического сознания», то вторая – «земного, а в категориях социальных – стремление ранней государственности к упорядочению свободных брачных отношений, характерных для архаических обществ»[296]. Это еще раз демонстрирует, насколько сакрально-мифологическое глубоко внедрено в сознание, насколько оно остается неизменным даже в ходе эволюции социальных отношений и психологии человека.
