Наука и психическое здоровье (книга 2) (ЛП) - Коржибски Альфред
Фундаментально важно подчеркнуть то, что прежнее «непознаваемое» становится просто полностью отмененным. Это «непознаваемое» было порождением примитивного отождествления и элементализма. Наши предки тоже не могли неопределенное долго не замечать того, что отождествление противоречит фактам; однако каким-то образом тот упор, который отцы-проповедники сделали (в своих целях) на важность А-системы, помешал им полностью отвергнуть отождествляющее «есть». Несловесные уровни назывались «непознаваемыми», весьма мрачный термин, на самом деле. Применение такого термина помешало им сделать давным-давно открытие о том, что единственное содержание «знания» проявляется в структурном виде, со всеми вытекающими из этого нон-эл последствиями. Ожидалось, что «знание» должно представлять нечто большее, чем «знание» – безмолвное противоречие в себе. На этом основании были выстроены целые системы бреда. С последнейшими осознаниями мы поняли то, что единственно возможное содержание «знания» проявляется как структурное, так что мы можем знать всё, что относится к структурно законному полю «знаний». Всё, что не относится к полю «знаний», нужно рассматривать как бессмысленное, и создание каких-либо шумов по этому поводу, неважно каким образом, тут нам совершенно не поможет; как раз наоборот, это может привести к бредовым состояниям. Изучавшие историю «философии» могут осознать для данного случая в особенности, какие совершенно ненужные драмы и опасности могут быть связаны с игрой с такими м.п терминами, как «знание».
Посредством семантического механизма, который с нею связан, «осознанность абстрагирования» отменяет множество страхов, отчаяний и прочих расстройств, которые проистекают из-за смешивания порядков абстракций. Мы становимся интровертированными экстравертами; другими словами, мы становимся аффективно хорошо сбалансированными и готовыми взаимодействовать с эмпирическими первопорядковыми эффектами на их уровне, а со словесными проблемами – на их уровне. Мы также получаем способность наблюдать, как только мы научаемся «безмолвию» на «объективных уровнях». Осознавая, что мы абстрагируем на различные порядки, мы медленно приобретаем наиболее творческое структурное ощущение того, что человеческое знание неистощимо; мы становимся всё более и более заинтересованы в знании; повышается уровень нашего любопытства; стимулируется спортивный дух и поднимается уровень нашего м.п интеллекта.
Хорошо известно то, что высокий интеллект характеризуется критическим настроем. Этот критический настрой также развивается с помощью обучения на Структурном дифференциале до такого состояния, когда память об опущенных характеристиках и нетождественности становится постоянным семантическим приобретением. Тот, кто привычно ощущает то, что эти «характеристики опускаются» – «это не есть это» – никогда не станет принимать слова или утверждения как данность. Он будет исследовать, вникать; он будет всегда спрашивать «что вы имеете в виду», задавать этот вопрос, который автоматически ведет к дальнейшему исследованию, и в конце концов добирается до самого дна, до неопределяемых терминов, которые раскрывают наши безмолвные установки и нашу метафизику.
Не следует ошибочно предполагать, что среднестатистический человек или идиот «не думают». Их нервная система постоянно работает, так же, как и у гения. Разница состоит в том, что эта работа не является продуктивной или эффективной. Надлежащее обучение и понимание семантического механизма должно способствовать росту эффективности и продуктивности. Исключая семантические блокировки, такие как отождествление, мы высвобождаем творческие способности любого индивидуума. Мы освобождаем его от примитивных семантических зависимостей в повседневной жизни и постоянного использования мощного инструмента под названием язык - который полон как благотворных, так и опасных аспектов - структуры, которую он совершенно не понимает. Это непонимание может привести к неэффективности в применении, и к злоупотреблениям данной функцией. Вместо того, чтобы оставаться семантическим рабом структуры языка, он становится ее хозяином.
Когда мы станем более цивилизованными и более просвещенными, ни одному публичному оратору или писателю не будет позволено заниматься общественной деятельностью без предварительной демонстрации того, что он знает структурные и семантические функции лингвистической способности. Даже в настоящее время ни одному преподавателю, учителю, юристу, врачу или химику. , не позволят работать в обществе, если он предварительно не прошел экзамена и не показал, что он владеет своим предметом. Написанное выше не означает введение контроля или цензуры. Совсем нет. Наш язык имеет дело с гораздо более сложным, благотворным и опасным семантическим механизмом, чем какой-либо автомобиль, который когда-либо был или будет изобретен. Мы не контролируем, куда каждый водитель держит путь. Он может катить куда угодно, однако ради общественной безопасности мы требует, чтобы он овладел необходимыми для вождения рефлекторными навыками, тем самым исключая ненужные трагедии. То же самое и с языком, невежественное или патологическое использование которого может представлять собой опасность для общества весьма серьезного семантического характера. В данный момент общественные ораторы и писатели могут скрываться под покровом невежества (1933) в отношении словесного, семантического и нейрологического механизма. Они могут иметь «благие намерения»; однако, играя на патологических реакциях у самих себя и у толпы, они способны нагнетать весьма злокачественную пропаганду и приносить посредством нее весьма серьезные страдания всем, кого это касается. Но как только они будут обязаны пройти экзамен и получить лицензию на работу общественным оратором или писателем, они уже больше не смогут скрываться за этим невежеством. При обнаружении злоупотреблений лингвистическим механизмом, подобное преступление с их стороны явно будет представлять собой преднамеренное действие, и «благие намерения» перестанут обеспечивать тут алиби.
Мы должны принять те очевидные факты, которые делают прежнюю теоретическую «демократию» или прежний теоретический «социализм» научно невозможными. Если в 1933 году 99% населения мира представляют собой инфантильных или же «умственно» недоразвитых людей, как может кто-то ожидать, что большинство этой массы способно совершать надлежащую оценку или проявлять непатологические с.р! В настоящий момент вся история доказывает, и от этого доказательства научно просвещенное общество не может просто отмахнуться, что большинство всегда оказывается «неправо», и что то, что мы называем «прогрессом», «цивилизацией», «наукой». , было достигнуто лишь очень небольшим меньшинством. Понимание этого должно сформировать наше поведение в будущем, если мы хотим добиться лучших результатов, чем мы видим на данный момент. В Ā условиях не государство и не какие-то разные частные общества, но профессиональные научные организации должны устанавливать стандарты и совершенствовать техники лингвистических структурных экзаменов. Они также должны избирать членов, которые будут заседать в этих экзаменационных комиссиях. Может показаться, что подобная Ā инновация не является важной или далеко идущей. Но это было бы ошибкой. Видимо, большинство этих общественных писателей и ораторов можно в частном порядке рассматривать как «искренних людей», не осознающих тот факт, что в А условиях они часто навязывают беззащитным массам бредовые состояния, которые слишком часто обретают уж слишком негативный характер. Как только подобный экзамен вынудит их разобраться со структурными, семантическими и лингвистическими проблемами, можно быть уверенным в том, что большинство из них обретет способность должным образом оценить собственную деятельность и осознать тот вред, который они наносят. В результате весьма вероятно, что огромное число бесполезных, туманных и бредовых статей и речей вообще не появятся на свет, к большому благу всех вовлеченных в это дело сторон. Никто не будет никого цензурировать. Это будет достигнуто с помощью осознанности абстрагирования. Они станут собственными цензорами, и этому будет также способствовать заново наработанная осознанность абстрагирования со стороны части членов их аудитории или читателей.
